Грозный змей - Кэмерон Кристиан

Отряд повернул на запад. По ряду причин сердце Амиции забилось быстрее. Больше часа они передвигались рысью, а потом свернули на юг, к реке, заехали в маленький замок, слезли с седел и попадали спать.

Когда Амиция проснулась, было почти темно и вокруг снова седлались.

Сэр Габриэль взял ее за локоть:

– Мы заедем в монастырь в Боти, – сказал он, – если я не обсчитался, вы сможете сходить на Пасхальную заутреню и восславить воскресшего Спасителя.

– А вы? – спросила она.

– Избавлю вас от подробностей. – Он не улыбался. Выглядел он ужасно: одежда была вся в соломе, а под глазами залегли круги.

– Не делайте из себя мученика, – сказала она, – чтобы сражаться, вам надо отдохнуть. А Пасхальная служба может вам помочь во многом.

– Возможно. – Он наконец улыбнулся.

Они ехали до позднего вечера. В теплом воздухе пахло весной – а десять дней назад в Альбинкирке под деревьями еще лежал снег. Здесь уже наступало лето и вдоль дороги расцветали яркие и ароматные цветы, поля охраняли зеленые изгороди, за которыми вставали злаки.

Стемнело. Перед колонной несколько раз ухнула сова. Ей ответила другая, справа – видимо, с севера.

Лошади перешли с шага на рысь.

Сестра Мария даже не застонала. С каждым днем она держалась в седле все лучше, и она не жаловалась. Она не плакала с того дня, когда они заснули под деревом. Сестра Катерина тоже молчала о радостях верховой езды.

На самом деле, молчали все. Скрипели седла, звенела упряжь, и отряд летел вдоль Харндонского тракта, как тени из прошлого.

Луна карабкалась по небу.

Амиция задремала, но проснулась, снова услышав уханье совы впереди, а потом справа. Колонна остановилась.

Амиция поехала дальше. Она сказала себе, что хочет успеть на мессу, но на самом деле собиралась просто узнать, что происходит. Она чувствовала запах дыма и вкус гари на языке. Она видела, как морейцы мечами отгоняют от отряда беженцев.

В голове колонны стояла на дороге дюжина человек. Светились два магических огонька.

Одного из вновь прибывших она сразу вспомнила – они встречались во время осады. Взяла его за руку:

– Сэр Гельфред!

Он опустился на колени, она благословила его, и у нее и сестер тут же появилась работа. Сэр Гельфред и его капрал Дэниел Фейвор были ранены. Из длинных порезов вытекло много крови, но опасности они не представляли, если не считать возможного заражения. Три монахини запели, исцеляя раны.

– Сэр Ранальд во дворце с дюжиной парней, – сказал Гельфред, – больше я ничего не знаю. Вы велели нам действовать по отдельности.

Сэр Габриэль невесело усмехнулся:

– Не стоит слушать все, что я говорю. Вы представляете, что собирается сделать Ранальд?

– Немного, – сказал Гельфред и улыбнулся: – Сестра, впервые за четыре дня мне не больно. Господь вас любит.

Она тоже улыбнулась.

Сэр Гельфред вернулся к делу:

– Кое-что я знаю, капитан. Мы увезли леди Альмспенд около недели назад, а вчера Ранальд переправил к нам сэра Джеральда и одну из советниц, да еще язычника. Нет, вру, его привели рыцари.

– Рыцари? – уточнил Плохиш Том.

– Архиепископ распустил Орден и конфисковал все их земли и деньги. Он попытался схватить всех рыцарей. Но у них слишком много друзей. Ради всего святого, даже галлейцы любят Орден! Скорее всего, их предупредили до того, как король подписал приказ. Приор Уишарт собрал всех своих людей и ушел, – Гельфред наморщил нос, – недалеко. Полагаю, он ждет вас. – Он указал пальцем себе за спину.

– Распустил Орден, – повторила сестра Мария.

– А я тебе говорила, сестра, – прошептала Амиция.

– Это другое, – испугалась Мария. – Распустил? А как же наши обеты?

– Наши обеты непреложны, как, впрочем, и Орден, – заявила Амиция куда увереннее, чем думала.

– А дым? – спросил сэр Гэвин.

– Большая часть южного Харндона вчера сгорела, – объяснил Гель- фред, – простолюдины подожгли дворец архиепископа. Кто-то забрал из собора все реликвии и сокровища.

Сэр Габриэль был невозмутим.

– Харндон горит? – уточнил он.

Гефльред кивнул.

– Кто-то смеется над этим, – робко сказал он, – и не только. Принц Окситанский стоит к югу от города. Он поставил лагерь… не укрепленный, а открытый, будто бы для турнира, – Гельфред кашлянул в ладонь, – я, гм, взял на себя смелость сказать, что у нас есть причины полагать, что король нападет на него. Кажется, он мне не поверил.

– Сколько у него людей? – спросил практичный Плохиш Том.

– Примерно столько же, сколько у вас. Сотня копий или чуть больше. У галлейцев триста свежих копий, вся королевская гвардия и все наемники юга, – он не засмеялся, но все-таки позволил себе довольно улыбнуться, – включая моих парней и парней Рэнальда.

– Приор в монастыре? – поинтересовался сэр Габриэль.

Гельфред кивнул.

– Тогда всем пора на Пасхальную заутреню, – решил Габриэль. – По коням.

Часом позже весь отряд проехал между знаменитых высоких башен южного аббатства, аббатства Боти. Долгое время это было любимое аббатство королей Альбы и графов Тоубрей. Оно хранило следы богатства и королевской благосклонности: золотые и серебряные сосуды, великолепные фрески, древние резные хоры, иконостас с двумя рыцарями в старинных доспехах, сражающимися с драконом.

Богатство не растлило монахов. Братья Ордена возделывали землю, а сестры из «женского дома» сеяли зерно и ткали лучший в Новой земле тонкий лен.

Молчаливые монахи в черных и коричневых одеяниях провели отряд в неосвещенную часовню. Даже капитан притих. Стоявшие на воротах монахи носили под своим облачением доспехи. Две монахини со строгими лицами приняли Амицию и сестер. Часовня размерами сравнилась бы с любой городской церковью, потолок возносился футов на шестьдесят. Пол был выложен разноцветными мраморными шестиугольниками. В часовне было так темно, что Амиция не видела вытянутой руки – она попыталась. Ее отвели в правую часть, где тихо стояли монахини и послушники двух орденов.

Колокола не звонили.

Шли последние минуты Великого поста.

В темноте что-то зашелестело, и загорелась единственная свеча. Священник из ордена Святого Фомы начал молиться.

Свеча осветила великолепную часовню аббатства Боти. Пятьдесят лет назад один из самых талантливых художников, родившихся в Харндоне, за лето расписал всю часовню в этрусской манере. Фрески, изображавшие жизнь и Страсти Христовы, шли от пола до потолка. Поблескивало в свете свечи сусальное золото, блестел начищенный металл, и росписи казались живыми. Принимал мученичество святой Иаков, Иисус исцелял слепого от рождения, и прозревший укорял воина за неверие. Бронзово-золотые доспехи сияли на желто-золотом фоне.

Монахи и монахини запели, и рыцари Ордена запели тоже, и братья, и сестры. На хорах стояли двадцать рыцарей в рясах и дюжина сестер из двух монастырей южного Харндона. Амиция и ее сестры почувствовали себя дома. Восторг мешался с грустью. Месса была незабываема, чудесно пел хор в роскошной и строгой часовне, и вокруг стоял ее Орден и солдаты отряда, с которым она разделила дорогу. Когда минул первый час и хор запел поминание святых и мучеников, в церкви стало ощущаться нетерпение. Колокол снаружи прозвонил конец ночи и рождение нового дня. Амиция зажгла свою свечу от факела, протянутого рыцарем Ордена, и церковь осветилась, и многие братья и сестры достали колокольчики из-под своих одеяний и радостно зазвонили, и этот звук как будто изгнал тьму, и на ее место пришел торжествующий золотой колокольный звон и свет нового дня.

Когда освятили гостию, весь отряд уже стоял на коленях на каменном полу, даже капитан.

А после мессы, когда они праздновали Воскресение Господне и пили вино на мощеном дворе аббатства, в воздухе витало ощущение праздника, которое многие сочли бы не подобающим для монахов, живущих жизнью добродетели, не подвергающейся искушению. Монахи в коричневых одеждах лежали на траве под звездами в центральном дворе и обсуждали теологию, а монахини сидели среди колонн, пили красное вино и смеялись. Почти все рыцари Ордена были без доспехов и оружия, но некоторые стояли с мечами, совсем не подходившими к их черным монашеским рясам и квадратным шапочкам. Монахини Ордена, в большей степени остающиеся в миру, занятые медициной, а не духовным созерцанием, смеялись громче и пили охотнее. На час или даже дольше угроза гражданской войны была забыта. Все славили Воскресение Господа.