Воин Забвения. Гранитный чертог (СИ) - Счастная Елена

Прижимая дюжего Могуту сильнее коленом, Хальвдан всунул ему в рот горлышко и выплеснул пару добрых глотков. Староста выпучил глаза, вывернулся и закашлялся. Вино текло по его щекам и за шиворот. Хальвдан вынул секиру из земли и поднялся на ноги. Из кладовой, в ужасе закрывая ладонью рот, выбежала Удеса, суетно метнулась обратно и через мгновение вернулась, держа в руках кувшин молока. Могута долго отплёвывался и до красноты тёр губы, затем с жадностью осушил поднесённую ему крынку. Жена оглаживала его по голове и что-то невнятно бормотала, староста мотал на её слова головой. Все застыли в ожидании.

– Я не хотел, воевода. У меня не было выбора… – прохрипел наконец Могута, обречённо заглядывая в опустевший кувшин.

– Знать, у тебя немного времени. Рассказывай, – Хальвдан скрестил руки на груди.

Удеса села на пол рядом с мужем и зашлась плачем, не в силах ещё чем-нибудь ему помочь. Могута попытался встать, но снова повалился на пол, сложившись пополам. Можно было представить, как от яда сворачиваются в узел его кишки, как растекается отрава по жилам, не давая ни единой возможности выжить. Страшное, должно быть, ощущение. И эту участь Могута приготовил для Хальвдана и кметей.  Наверное, после того, как расправился с ними, пошёл бы к остальным и тоже их отравил. А может, созвал бы побольше родичей – и поднял оружие. А там сожги тела в лесу и вали вину на кого хошь: хоть на разбойников, хоть на вельдов, которые и так приложили руку ко всему, чему только можно.

Хальвдан опустился на колено перед старостой и тряхнул его, взяв за грудки:

– Говори же, пока не подох!

– Вельды были здесь… – с трудом выдавил Могута. – А с ними посадник. Аксен. Но он не был соратником тому жрецу. Скорее, пленником. Он попросил меня… Попросил помочь. Иначе вельды перебьют всю деревню… да и Елогу заодно. Я не мог…

Стон мучения сорвался с губ старосты, прервав его рассказ. Могут вцепился в запястье Хальвдана, сжал так, что тот не сразу смог высвободиться. Он последний раз судорожно вдохнул и бессильно обмяк, уставившись мёртвыми глазами в потолок. Удеса завыла сбоку, закрыв лицо руками. Из дальней отгороженной клети раздался тонкий детский оклик:

– Мама? – но выйти из укрытия никто не решился. Оно и к лучшему.

Удеса даже не повернулась в ту сторону. Хальвдан тронул её за плечо и она, всхлипнув, замолчала.

– Зачем Аксен хотел убить меня? Говори, иначе отправишься вслед за ним!

Женщина испуганно зыркнула на него через плечо, покачала головой:

– Аксен делал так, как говорит ему жрец, – и снова принялась плакать.

– А нападение на обоз? Могута знал?

Удесе понадобилось время, чтобы успокоиться снова:

– Знал. Аксен, подлюга… – вытерев глаза рукавом, пролепетала она. –  Обещал, что нас не тронут, когда князь с древнерами рассорится. Что Могута станет вместо Наяса, – она посмотрела на неподвижного мужа и закусила губу, сдерживая новые слёзы. Благо сильно не верещала, видно, боялась напугать детей. – А он уши-то и развесил. Дал стрелы, с которыми сам охотился… Что ты наделал, воевода? Как же теперь…

– А что ты сказала бы ему, если бы он порешил целый отряд? – раздражённо прервал её Хальвдан. – Ты ведь всё знала! Что прикажешь теперь с вами делать?

Оперевшись на колено, он собрался было встать. Дверь избы распахнулась, из сеней ворвался поток студёного воздуха. Хальвдан едва успел оглянуться и заметить щуплого мальчишку; в руке его был зажат толстый собачий ошейник. Мимо него в клеть огромной серой тенью метнулся волкодав. С утробным рыком он в несколько прыжков настиг Хальвдана – тот лишь выставил перед собой руку. Вершковые клыки впились в предплечье, в глазах от боли расплылись чёрные пятна. Громко охнула Удеса.

Достал его всё-таки, тварь.

Кобель клацал зубами, выбирая хват поудобнее. И не было сомнений: сожмёт челюсти сильнее – и треснет кость. А там и до горла добраться недолго. Загомонили кмети, но казалось, они двигаются слишком медленно. Взгляд жёлтых собачьих глаз пронизывал насквозь. Волкодав мотнул головой, и плоть до тошноты отчётливо вспоролась острыми клыками. Хальвдан стиснул зубы сильнее. В первый миг он попытался другой рукой разжать собачью хватку – да куда там! Тиски кузнеца и то слабей. Кончиками пальцев он потянулся к рукояти секиры. Но тут пёс сдавленно взвизгнул и навалился на него своей немаленькой тушей: самый расторопный из всех, Ленне вонзил в шею пса широкий нож. Перемазанный в своей и собачьей крови, Хальвдан встал на ноги, слегка покачиваясь. По пальцам стекали и падали на пол крупные багровые капли.

Очнувшись, сын Могуты бросился в клеть:

– Отец!

Ленне шагнул к нему, намереваясь остановить, а то и побить хорошенько. Он схватил парня за шиворот и рванул на себя. Тот попытался высвободиться – но не ему тягаться с высоченным верегом.

– Пощади! – Удеса попыталась встать, но зацепилась за понёву и не смогла. Лишь протянула руку к ватажнику. – Воевода, пощади!

– Стой, Ленне! – скомандовал Хальвдан. Верег удивлённо обернулся. – Не трожь его, дурака.

Ленне отпустил парня, и тот упал на колени перед телом Могуты.

Хальвдан мрачно взирал на то, как мальчишка пытается приподнять голову старосты, привести его в чувство. Как Удеса оттаскивает его, больше чтобы удержать от других глупостей, чем утешить. Парень рыдал совсем по-детски и отталкивал материнские руки. Но в свете всего произошедшего это Хальвдана ничуть не трогало.

– Мы переночуем в гостиной избе. А завтра на закате похороним Могуту, – холодно и громко произнёс он, чтобы его услышали, и взглянул на кметей. – Подсобите им!

Сбросив оцепенение, те засуетились, помогая жене и сыну поднять тело старосты с пола.

Хальвдан вышел на улицу, прикрыв за собой дверь. Он осторожно закатал рукав, зачерпнул ладонью пригоршню снега и приложил к месту укуса. Рану защипало. Снег таял, омывая и охлаждая её. Стоит поторопиться в Кирият и показать руку Лерху, а пока достаточно было бы перевязать. Хальвдан убрал ладонь и осмотрел предплечье, тихо выругался по-верегски. Следы от клыков были глубокими – ладно хоть до кости не дошли.

Два предательства за последние дни – это уже слишком. Так до города можно живым не добраться. И кто знает, сколько их ещё будет. Где ещё успел пройти жрец Зорен, оставляя свои чёрные следы? Его цель была понятна: извести Кирилла, а вместе с ним и всех, кто ему близок. И кто знает, что творится теперь на востоке, как там Бажан?

Неужели, никому теперь нельзя доверять? А если Наяс всё же прав – то и Кириллу тоже.

Пальцы свело от холода. Хальвдан стряхнул с ладони подтаявший снег и огляделся. Тонкая полоска месяца размытым пятном едва просвечивала сквозь пелену облаков. С неба продолжал падать крупный мягкий снег. Где-то под порывом ветра хлопнули ставни. Хальвдан прислушался к тому, что происходит в избе. Женский плач, возня и шаги скоро стихли. Он последний раз глянул на опустевшую собачью конуру, где при желании спокойно мог разместиться взрослый человек, и вернулся в дом.

Тело Могуты уже убрали и труп волкодава – тоже. Тихо хныкали дети, но по-прежнему держались поодаль, хоть и выглянули узнать, что случилось. Их ласково утешала старшая дочь старосты. Его жена, а теперь уже вдова, сидела на лавке, зажав в опущенных на колени руках полотенце со следами крови на нём. Отрешённым взглядом она уставилась на один-единственный осколок кружки под столом. Видно, сил убрать его уже не осталось. Удеса не сразу очнулась и подняла глаза на вошедшего Хальвдана, неловко придерживающего раненое предплечье.

– Давай перевяжу, – она встала и ушла в каморку за занавеской, но скоро вернулась с чистыми тряпицами.

Хальвдан с неохотой подошёл. Кто знает, не решит ли Удеса теперь отравить его сама. Женщины на многое способны.

– Мне жаль, – буркнул он, хоть и не чувствовал за собой вины.

Что-то сказать нужно было. Большая семья потеряла кормильца и защитника, первое время им придется тяжело. Но Могут решил, что кмети и воевода должны умереть – пусть и во благо деревни. Он поплатился за это. За измену его всё равно ждала смерть, не от руки Хальвдана, так от руки палача.