Многорукий бог далайна - Логинов Святослав Владимирович

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108

– А-адонт! – раздался знакомый крик.

Нет, с этим надо что-то делать. Сколько ещё будет позорить его перед страной тронутая страхолюдина!

Но тут же Ээтгон сообразил, что на этот раз Ай кричит иное:

– Вот адонт! Это он схва-атил Шаарана!

– Что это значит? – Ээтгон повернулся к Боройгалу.

– Н-не знаю… – попятился тот. – Первый раз её вижу.

– Врё-ёшь! – торжествующе крикнула Ай. – А кто тибя кусил?

– Где была темница у прежних властей? – потребовал Ээтгон.

Несколько рук с готовностью указало дорогу. Боройгал был чёрен.

Они спустились во второй ярус соседнего шавара. Здесь почти не оставалось теплиц с грибами, а тоже располагались кладовые, сокровищница, какие-то пустые комнаты, выложенные гладкой костью. Ээтгон поморщился: в подземельях должен расти наыс, и нечего зря тратить место.

Дальняя камера бесконечного тупика была заложена мощной дверью, сквозь которую просачивалось какое-то невнятное бормотание.

– Ключ! – потребовал Ээтгон.

– Нету, – пряча глаза, ответил Боройгал.

– Ломайте дверь!

– Сейчас ключ принесут, – сдался Боройгал и побежал за поворот.

Вынырнул он оттуда через пару секунд, размахивая вытащенным ключом. Ээтгон вставил выточенную кость в скважину, замок щёлкнул, дверь туго поддалась. Шум в камере смолк, затем хриплый, но полный язвительности голос произнёс:

– Приполз? Не можешь прожить без кутузки? Давай переселяйся сюда, тебе тут самое место.

– Свет! – выдохнул Ээтгон.

Несколько человек помчались за светляками, стражник высек искру и запалил факел.

В камере за решёткой на полу, превратившемся в сплошной слой нечистот, сидело существо, меньше всего напоминающее человека. Оно прикрывало чёрной лапой отвыкшие от света глаза и силилось подняться с пола. Но голос, осипший и потерявший звучность, оставался голосом сказителя:

– Ээтгон?.. Ты долго шёл. Но всё равно, спасибо.

Ээтгон шагнул к решётке, бешено рванул её. Почему-то ему казалось, что прутья сломаются от рывка, словно стебли хохиура, но рыбья кость видывала и не такое и устояла.

– Ломайте! – рявкнул Ээтгон.

– Вот ключ, – робко сказал Боройгал.

– Ломайте, говорят! Хотя – стоп! Ты сам будешь сидеть здесь, пока не сгниёшь. Давай ключ.

Шооран наконец сумел выпрямиться и стоял, держась за решётку, всё ещё отделяющую его от воли.

– Не надо, – сказал он. – Он недостоин. Пусть возвращается в палачи.

Решётка упала, открыв проход, и вместе с ней упал Шооран, который уже не мог сам стоять на ногах. Шоорана вынесли из камеры, затем и из алдан-шавара. На воле уже сгущался вечер, но всё же багровые облака показались Шоорану нестерпимо яркими. Он застонал, загораживая лицо.

– В тень отнести, в комнату? – быстро спросил Ээтгон.

– Нет, к воде.

Шоорана отнесли к ручью, опустили на берегу. Взбаламутив ленивые струи, Шооран влез в воду. Сначала лежал неподвижно, потом принялся стаскивать намокшую одежду, тереть чёрную кожу илом, словно пытался смыть само воспоминание о подземной клетке. Подбежал слуга, притащивший еду: миску каши и горячего, только что сваренного наыса.

– Потом, – отказался Шооран. – Сначала отмыться.

Ээтгон обвёл взглядом собравшихся. Те с серьёзными лицами наблюдали за мытьём узника, словно перед ними происходило действо, от которого зависит будущее государства. Лишь один воин, на панцире которого виднелся след плохо содранного значка, стоял спокойнее других.

– Кто такой? – спросил молодой правитель.

– Дюженник Цармуг! – отрапортовал воин.

В следующее мгновение он сообразил, что произнёс запретное слово, но не стал ни поправляться, ни извиняться, а продолжал неподвижно стоять, глядя в лицо Ээтгону.

– Отвыкай! – произнёс Ээтгон и добавил: – Будешь на этих оройхонах старшим. Хозяйство знаешь? – Цармуг молча кивнул. – Ну и хорошо. А с этим… – Ээтгон повернулся, ища глазами Боройгала, но того не было. Зато с соседнего оройхона, от границы, донёсся взвизг раковины. Трубили тревогу.

– Ишь ты, где он уже, – подал голос Шооран. – Через полчаса у вана будет. Вану палачи нужны. Так что всё-таки выйдет по-моему.

На следующий день правитель Ээтгон покинул угловые оройхоны. Перед уходом он зашёл проведать Шоорана. Сказитель категорически отказался ночевать в алдан-шаваре – после долгого заключения вид тесных стен мучил его. Для Шоорана поставили палатку неподалёку от поребрика, откуда был виден мокрый оройхон. Возле локтя больного стояли блюдо с мясом, прозрачная фляга с тёмным вином и чашечка с густо уваренным сладким соком туйвана. Власти оройхона не могли понять, кого освободил из заточения правитель Ээтгон, но на всякий случай спешили проявить заботу о пленнике.

Неподалёку от расставленных яств лежала горка перемытой чавги, собранной наконец-то прорвавшейся к Шоорану Ай. Сама Ай сидела в ногах постели, ревниво посматривая на каждого, подходившего близко. Ээтгон присел напротив приподнявшегося Шоорана, некоторое время молча разглядывал его, словно сравнивая с каким-то сложившимся в душе образом. Лицо молодого правителя было непроницаемо, и Шооран подумал, что ещё два года назад все чувства Ээтгона можно было с лёгкостью прочитать по глазам. Но тогда это был загнанный одиночка, которому удар хлыста заменял любую политику. Теперь к Шоорану склонился государственный муж, умеющий многим поступиться ради главной цели, и невозможно сказать, какие чувства подавляет он в душе в эту минуту.

– На севере война, – произнёс Ээтгон, – и я не могу держать на южной границе большой отряд. Мне нужен здесь командир, который хорошо дерётся, но ещё лучше сохраняет мир. Я хочу, чтобы это был ты.

Шооран покачал головой.

– Я бродяга. Мои ноги привыкли быть мокрыми, а в каменные стены меня больше не заманишь и сдобной лепёшкой. Я привык к чавге. Она для меня слаще, чем самый густой сироп.

– Прежде ты был цэрэгом, – напомнил Ээтгон, – и не жаловался на судьбу.

– Это было давно. Тогда я хотел от жизни иного… – Шооран запнулся на мгновение, но спросил: – Ты знаешь, что Яавдай живёт в двух оройхонах от тебя?

Ээтгон кивнул.

– Почему ты не женишься?

– Зачем?

Они снова молчали, вглядываясь друг в друга – два человека с одинаково искалеченными лицами, но разными судьбами, и одна Ай, строго взиравшая из-под насупленных бровей, могла видеть это странное зеркало, где не было отражений, а только живые люди.

Потом Ээтгон произнёс:

– Не можешь простить?

– Не в этом дело, – покачал головой Шооран. – Я думаю, как поступил бы отец? Понравилась бы ему такая страна?

Шооран долго ждал ответа на свою двусмысленную фразу. Наконец Ээтгон произнёс:

– Ты выбрал лёгкий путь. Проще всего – уйти. А я этого не могу. Тебе кажется, что мне сладко жить, сытому, в сухости и тепле. А я должен отвечать за всех людей. Каждое моё слово, сказанное и несказанное, может стоить жизни дюжинам дюжин народу. Думаешь, я не вижу, что происходит? Но если бы не было этого, то было бы ещё хуже. Мне приходится распоряжаться чужими жизнями, и самое страшное, что я не знаю, к чему приведут жертвы, станет людям легче или я окончательно убиваю их. Впрочем, тебе этого не понять.

Шооран сидел потупившись. Ему казалось, он слышит собственные мысли, эхо безумных разговоров с чёрным уулгуем.

Ээтгон встал.

– Я распоряжусь, чтобы тебя свободно пропускали через границу и в одну, и в другую сторону.

– Не надо. Я пройду и так. Пусть только мне вернут хлыст. Всё-таки я последний из вольного братства ночных пархов, я не хочу ходить как простой бродяга.

Ээтгон ушёл. В тот же день вечером собрался в путь и Шооран. Он ещё плохо держался на ногах, но не хотел лежать, принимая заботу испуганных и недоумевающих жителей алдан-шавара. На прощание Шоорана одели во всё новое, дали с собой запас продуктов. Старый хлыст найти не удалось, зато в арсенале, куда его беспрекословно пустили, Шооран отыскал хлыст, изготовленный им много лет назад из усов первого убитого им парха.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108