Божьи воины. Трилогия - Сапковский Анджей

Ознакомительная версия. Доступно 80 страниц из 399

Разбудили его топот копыт, ржание лошадей, звон оружия, крики. Самсон Медок своевременно прикрыл ему рот рукой.

Двор грангии заполняли пешие и конные.

– Ну, попали, – проворчал Шарлей, разглядывая майдан сквозь щель между бревнами. – Ну прямо как в говно.

– Неужели погоня? Из Зембиц? За мной?

– Хуже. Это какое-то, холера, сборище. Толпища людей. Я вижу вельмож. И рыцарей. Псякрев, надо же! Именно здесь. В этой пустоши. На безлюдье.

– Сматываемся, пока не поздно.

– Увы, – Самсон указал головой в сторону овчарни, – поздно. Вооруженные плотно окружили территорию. Похоже, чтобы никого сюда не допустить. Да, думаю, и выпустить тоже. Слишком поздно мы проснулись. Просто чудо, что нас не разбудили… запахи; мясо жарят с самого рассвета…

Действительно, со двора доносился все более ядреный запах печеного.

– На вооруженных, – Рейневан и для себя отыскал наблюдательную щелочку, – одежды в епископских расцветках. Возможно, Инквизиция.

– Прелестно, – буркнул Шарлей. – Прелестно, курва! Единственная наша надежда на то, что они не заглянут в овин.

– Увы, – повторил Самсон Медок. – Пустая надежда. Они как раз направляются сюда. Давайте-ка заберемся в сено. А в случае чего прикинемся идиотами.

– Тебе легко говорить.

Рейневан догребся сквозь сено до досок потолка, отыскал щель, приложился к ней глазом и увидел, что в овин вбежали кнехты, к его всевозрастающему ужасу проверяющие все закоулки, протыкающие глевиями даже снопы и солому в сусеке. Один поднялся по лестнице, но на перекрытие не взошел, удовольствуясь поверхностным осмотром.

– Хвала и благодарение, – прошептал Шарлей, – известному солдатскому растяпству.

Увы, этим дело не кончилось. После кнехтов в овин набились слуги и монахи. Глинобитный пол привели в порядок и подмели. Насыпали ароматных пихтовых веток. Притащили скамьи. Установили сосновые крестовины, на них уложили доски. Доски накрыли полотном. Прежде чем внесли бочонки и кружки, Рейневан уже понял, чем дело пахнет.

Прошло немного времени, прежде чем в овин вступили вельможи. Сделалось красочно, посветлело от оружия, драгоценностей, золотых цепей и застежек, словом, от вещей, совершенно не соответствующих неприглядному помещению.

– Зараза, – шепнул Шарлей, тоже прижавшийся глазом к щели. – Надо ж было так случиться, чтобы именно в этом сарае они устроили тайное сборище. Фигуры – дай Боже. Конрад, вроцлавский епископ, собственной персоной. А рядом с ним – Людвик, князь Бжега и Легницы…

– Тише…

Рейневан тоже узнал обоих Пястов. Конрад, уже восемь лет еписковавший во Вроцлаве, поражал своей истинно рыцарской осанкой и свежим лицом, поразительным, если учесть его страсть к перепоям, обжорству и разврату, повсеместно известным и уже ставшим притчей во языцех пороком церковного вельможи. В том наверняка была заслуга крепкого организма и здоровой пястовской крови, потому что другие знатные мужи, даже напивавшиеся меньше и по шлюхам ходившие реже, в Конрадовом возрасте уже обзавелись животами до колен, мешками под глазами и красно-синими носами – если таковые у них еще сохранились. Отсчитавший уже сорок весен Людвиг Бжегский напоминал короля Артура с рыцарских миниатюр – длинные волнистые волосы ореолом окружали его одухотворенное, как у поэта, однако вполне мужское лицо.

– Прошу к столу, благородные господа, – проговорил епископ, на этот раз снова поразив всех звонким юношеским голосом. – Хоть это овин, а не дворец, угостимся чем хата богата, а простую крестьянскую пищу сдобрим венгрином, какой и у короля Зигмунта в Буде не всегда подают. Думаю, это подтвердит королевский канцлер его светлость господин Шлик. Ежели, разумеется, таковым найдет сей напиток.

Молодой, но очень серьезный и богато одетый мужчина поклонился. Его лентнер был украшен гербом – серебряным клином на красном поле и тремя кольцами различной тинктуры.

– Кашпар Шлик, – шепнул Шарлей, – личный секретарь, доверенное лицо и советник Люксембуржца. Солидная карьера для такого желтоклювика…

Рейневан вытащил соломку из носа, сверхчеловеческим усилием сдержав желание чихнуть. Самсон Медок предостерегающе зашипел.

– Особо сердечно приветствую, – продолжал епископ Конрад, – его преосвященство Джордано Орсини, члена кардинальской коллегии, ныне легата Его Святейшества папы Мартина. Приветствую также представителя Орденского государства, благородного Готфрида Роденберга, липского старосту. Приветствую нашего почтенного гостя из Польши, а также гостей из Моравии и Чехии. Здравствуйте все и рассаживайтесь.

– Глянь-ка, сюда аж чертова крестоносца принесло, – ворчал Шарлей, пытаясь ножом расширить щель в перекрытии. – Староста из Липы. Где ж это? Не иначе, как в Пруссии. А кто ж другие-то? Там вон вижу господина Путу из Частоловиц… Вон тот широкоплечий с черным львом на золотом поле – Альбрехт фон Колдиц, свидницкий староста… А тот, с одживонсом в гербе, не иначе как кто-то из краваржских панов.

– Сиди тихо, – прошипел Самсон. – И перестань ковырять… Щепочки могут нас выдать, да если еще и в кружки попадут…

Внизу действительно поднимали кубки и пили за здоровье друг друга, слуги мотались с кувшинами. Канцлер Шлик похвалил вино, но трудно было сказать, не из дипломатической ли вежливости. Сидящие за столом были, казалось, хорошо знакомы. За некоторым исключением.

– А кто, интересно, – полюбопытствовал епископ Конрад, – ваш юный спутник, monsignore Орсини?

– Мой секретарь, – ответил папский легат, маленький, седенький и приятно улыбающийся старичок. – Николай из Кузы. Предрекаю ему большую карьеру на службе нашей Церкви. Vero, он весьма помог мне в исполнении моей миссии. Ибо как никто умеет опровергнуть еретические, а в особливости лоллардские и гуситские тезисы. Его преосвященство краковский епископ может подтвердить.

– Краковский епископ… – прошипел Шарлей. – Зараза… Это ж…

– Збигнев Олесьницкий, – шепотом подтвердил Самсон Медок. – В Силезии ведет закулисные переговоры с Конрадом. М-да, ну и влипли мы. Сидите тихо, как мышки. Потому как если нас обнаружат – нам конец.

– Коли так, – проговорил внизу епископ Конрад, – то, может быть, преподобный Николай из Кузы и начнет? Ибо ведь именно такова конечная цель нашего собрания: положить конец гуситской заразе. Прежде чем подадут еду и вино, прежде чем мы наедимся и напьемся, пусть-ка нам юный священник опровергнет учение Гуса. Слушаем.

Слуги внесли на носилках и свалили на стол целиком испеченного быка. Сверкнули и пошли в ход кинжалы и ножи. Молодой Николай из Кузы встал и заговорил. И хоть глаза горели у него при виде жаркого, голос юного священника не дрогнул.

– Искра есть вещь малая, – начал он вдохновенно, – но, попав на сухое, города, стены, леса превеликие губит. Щавель, казалось бы, тоже невеликая и неприметная вещь, а всю кринку молока проквасит. А дохлая муха, говорит Екклесиаст, приведет в негодность сосуд благовонного ладана. Так и скверная наука с одного починается, едва двух либо трех слушателей вначале имея, но помалу-понемногу канцер сей в теле расположается, или, как говорят, паршивая овца все стадо портит. А посему искру, стоит только оной появиться, гасить надобно и кислоту до квашни не допускать, скверное тело отсекать, паршивую овцу из овчарни изгонять следует! Дабы дом весь, и тело, и квашня, и скот не погибли.

– Скверное тело отсекать, – повторил епископ Конрад, отдирая зубами кусок бычатины, истекающий жиром и кровавым соком. – Хорошо, истинно хорошо излагаете, юный господин Николай. Все дело в хирургии! Железо, острое железо – самая лучшая против гуситского канцера медицина. Вырезать! Резать еретиков. Резать без жалости!

Собравшиеся за столом единогласно выразили согласие, бубня с полным ртом и жестикулируя обгладываемыми костями. Бык понемногу превращался в бычий скелет, а Николай Кузанский одно за другим опровергал гуситские заблуждения, поочередно обнажая всю вздорность Виклифова учения: отрицание преображения, отрицание чистилища, отрицание культа святых, их изображений, недопустимость устной исповеди. Наконец дошел до причастия sub utraque special [339] и опроверг ее тоже.