Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Я ушам своим не поверил.
– Стыдно?!
– Понимаю, звучит не слишком-то убедительно. Но я говорю правду. Вы просто совсем не знаете Станислава. Впечатление он производит то еще. А на самом деле очень добрый, ранимый и совестливый человек, справедливо полагающий свой дар проклятием.
– Но вы сами дали ему прозвище Доктор Чума. Мне рассказывали.
– Дал. И до сих пор горжусь точностью попадания, хотя внешне Станислав похож на любое чудище, только не на Medico della Peste. [43] Но по сути своей он и есть Доктор Чума.
– «Очень добрый, ранимый и совестливый человек», – подхватил я.
– В некоторых случаях одно другому не мешает. Целительский дар бедняги Станислава проявляет себя более чем причудливым образом. Когда Станислав преисполнен любви и сострадания, он может только мучить пациента. Чем больше симпатии он испытывает к человеку, тем хуже тому приходится. Ваше счастье, что вы не красивая дама средних лет, к ним Станислав питает особую слабость, поэтому кошмары, которые терзают бедняжек в его присутствии, во сне ли, наяву ли, превосходят самые смелые представления о возможном. А для того чтобы успешно исцелить человека, Станислав должен искренне его возненавидеть. Захотеть причинить ему непереносимые страдания. И тогда все у него получится. Паралитик встанет и пойдет, умирающий отправится на танцы, все как положено, когда имеешь дело с истинным чудотворцем… Будучи от природы очень добрым человеком, наделенным к тому же даром сопереживания, бoльшую часть своей жизни Станислав доставлял окружающим много горя. Но со временем научился искусственно вызывать у себя состояние ненависти ко всему живому. И с тех пор дела пошли как нельзя лучше – если не принимать во внимание душевные муки бедняги. Но тут уже ничего не попишешь, дар есть дар, его надо использовать, и в некоторых случаях это вопрос не нравственного выбора, но жизни и смерти.
Я к этому моменту уже практически на коленях умолял внутреннего скептика: заткнись, пожалуйста. Ты потом скажешь все, что об этом думаешь. А сейчас дай послушать.
– Все это действительно интересно, – улыбнулся Лев, – но в данном случае совершенно не важно. А важно вот что: когда вы встретились с пани Гражиной, которая, в отличие от всех нас, рассказала вам чистую правду – было дело, продала ключ господину Грочеку из Праги, – вам оставалось только сложить один и один. Вы наконец поняли, зачем я подбираюсь к вашему подвалу. Ну как же, у вас там дверь, у меня – ключ. Настоящий, не какая-нибудь копия. И тут состоялся мой финальный выход, с душераздирающей историей про Врата Гекаты и слезными мольбами подпустить меня к двери. Не знаю, насколько убедительно прозвучала моя история и проснулось ли в вашем сердце сострадание к бедному сироте. Подозреваю, что да, но это не имеет значения. Главное, теперь вы могли сомневаться в чем угодно, но только не в существовании ключа. Вы точно знали, что он у меня есть. Дело было сделано, оставалось только ждать.
– Чего ждать? Что я полезу к вам в дом через подземный ход?
– Честно говоря, я вовсе не был уверен, что вы так поступите. Я вообще понятия не имел, что вы собираетесь делать. И это меня не слишком заботило. Я ждал появления ключа. Не знал, когда и как это случится; честно говоря, вообще не слишком верил в успех, но ждал. В любом случае больше ничего мне не оставалось. И тут вы делаете ход конем – хлоп! – вламываетесь в мой кабинет и у меня на глазах берете с полки ключ, которого еще секунду назад не было. И вообще никогда. Я, кажется, еще не до конца осознал, что это действительно случилось. У меня, скажу вам по секрету, тоже скептический ум. По сей день.
– Очень хорошо, – вежливо сказал я. – Но я так и не понял главного: зачем был нужен этот взявшийся из ниоткуда ключ? Если существует оригинал, который вы с самого начала преспокойно могли оставить у себя.
– Так называемый оригинал представляет собой ценность только для любителей редкостей вроде вашего отца, – снисходительно улыбнулся Лев. – Это просто старинный ключ из желтого металла. Точнее, из кипрской меди, как утверждает мой друг Иржи Шнипс. Если сунетесь с таким к Вратам Гекаты, обнаружите, что это просто очень старая дверь, зачем-то вделанная в глухую стену. Вполне возможно, вам даже удастся открыть замок – приятное событие в жизни коллекционера. Но и только.
– Погодите. То есть Врата Гекаты все-таки существуют? И вы вчера говорили правду?
– До известной степени. Я не сказал вам самое важное. Открыть Врата Гекаты может только тот, кто их нашел. И только ключом-близнецом, возникшим по его воле из ниоткуда, как и произошло в нашем с вами случае… Дверь в отцовском подвале обнаружили именно вы, верно?
Я кивнул.
– Ну вот. А мы просто помогли вам довести дело до конца. Без нашего вмешательства вам бы и в голову не пришло искать этот ключ. И уж тем более овеществлять его своей верой.
– Я и слов-то таких не употребляю, – вздохнул я. – Но вам-то все это зачем? Вчерашняя история про гусеницу, которой пришло время стать бабочкой, была мутная, но по-человечески понятная. А тут…
– Если история про гусеницу вас устраивает, считайте, что она остается в силе. Только гусеница не я, а… – Лев умолк, задумался, развел руки в стороны и дрогнувшим голосом закончил: – Весь мир.
Я очень хорошо понимал, что он хочет сказать. При том что все мое существо противилось этому пониманию. Во многой мудрости, как известно, много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. А я не хочу скорбь, верещало мое существо, не хочу, не хочу!
Но я не собирался идти у него на поводу. При всем уважении к Екклесиасту.
– А что будет, когда?.. – заикнулся было я, но осекся на полуслове. Зачем спрашивать, когда надо просто пойти и сделать. В любом случае. Если уж так все сложилось.
– Я тоже не знаю, – сказал Лев. – Никто не знает. Известно только, что время от времени Врата Гекаты должны открываться. Как окна в доме. Реальность тоже надо проветривать, Филипп Карлович. Если по уму, это следует делать хотя бы раз в несколько веков, а последний раз Врата Гекаты открывались тысячи две, что ли, лет назад. Поэтому здесь уже практически нечем дышать. Совершенно невыносимо, вы и сами это наверняка чувствуете. Вышло так, что никто кроме вас не может это исправить. А я могу только просить о милости: разрешите рядом постоять.
– Рядом? – переспросил я. – Когда я буду открывать дверь?
Мне показалось, это неплохая идея. Если я в последний момент испугаюсь – а я наверняка испугаюсь, и не только в последний момент, мне, чего уж там, уже страшно, – так вот, если я испугаюсь, а Лев будет рядом, он не даст мне затормозить. Такой на краю пропасти, пожалуй, любезно подтолкнет, не поинтересовавшись, отросли ли у тебя крылья, – пока будешь лететь, сам разберешься, – и привет. Именно то, что мне сейчас требуется.
– Почему бы и нет, – сказал я. И с удовольствием повторил: – Действительно, почему бы и нет.
Я достал телефон, набрал номер Карла и, дождавшись, когда он возьмет трубку, сказал:
– Я возвращаюсь. С ключом. И с гостем. Видимо, завтра.
Лев отчаянно замотал головой.
– Сегодня есть самолет на Вильнюс, который улетает около полуночи. Мы еще успеваем! – горячо зашептал он.
– Мне тут подсказывают, что даже не завтра, а сегодня ночью, если успеем на самолет.
– Хорошо, что ты предупредил насчет гостя, – невозмутимо сказал Карл. – Попрошу Ренату испечь по такому случаю два яблочных пирога. Потому что одного нам обычно на троих еле хватает.
Лев не стал благодарить меня вслух. Но посмотрел так, что я понял – мое согласие значит для него гораздо больше, чем я способен вообразить.
– Пойду одеваться, – сказал он. – Заодно позвоню насчет билетов. И вызову такси. Если хотите, можете пока забрать свои вещи из гостиницы. За полчаса управитесь?
Я, конечно же, управился. Успел не только собрать рюкзак и расплатиться, но и отправить sms Мите: «Самолет до Вильны, номера рейса не знаю, вылет около полуночи, улица Савицкё, дом с башенкой», а потом, на бегу, еще: «Если нарядишься боливийской крестьянкой, с меня яблочный пирог».
