Шагни в Огонь. Искры (СИ) - Мичи Анна "Anna Michi"

Никак не может мать уняться.

– Валиссия, – кивнула она, опустила взгляд на конверт. – «Одий Искан», – прочитала с мелодичным элхеским напевом.

– Одий? – кто это?

Или...

Как многие коренные жители столицы, секретарь-элхе не выговаривала букву «з»: в истинном элхеском её не было. Зато была во всеобщем и нинъеском.

Тенки схватил протянутое письмо – Озий!

Конверт и правда был подписан именем Искана. Хрен морской, сколько лет прошло! Сколько лет прошло с тех пор, когда они не то что виделись – последний раз слышали друг о друге?

Озий, как и Тенки, уехал из Аксе, оставив в деревне родителей; поселился в столице нинъеского княжества, Валиссе. Но обратный адрес указан деревенский – стало быть, старый товарищ вернулся в Аксе?

Нинъе распечатал конверт тут же, не отходя от стойки, за которой приветливо улыбалась секретарь. Глянул, усмехнулся – письмо пестрело ошибками. Интересно, что побудило давнего приятеля вдруг взяться за явно чуждые ему письменные принадлежности?

Дело оказалось в матери.

Та узнала, что Озий вернулся в Аксе и, видно, решила воспользоваться случаем. Заявилась к Исканам, потребовала от старшего сына, писал Озий, связаться с приятелем, велела передать Тенки «не выкаблучиваться» и отвечать на послания как следует.

Тенки поморщился. Мать и в самом деле считает сына идиотом, если полагает, что письмо друга заставит его образумиться.

Однако Озий не только передавал материнский приказ. Он также писал о том, что происходило в деревне, писал, словно взял на себя обязанность ознакомить Тенки со всеми изменениями в Аксе.

Местный богач купил ещё одну лодку и набирает команду. Тракт, проложенный через Аксе, всё разрастается, чаще появляются новые люди. В центре выкопали новый колодец, гораздо глубже прежнего – тот совсем пересох.

Тенки скользил глазами по строчкам, особо не вчитываясь.

«Алли», – зацепился взгляд, – «ребёнка». Вернулся, перечитал: «в октябре прошлого года». «Девка». Это кто девка, родилась девка?

Невольно выползла на губы дурацкая ухмылка, неожиданно искренняя: так Тенки теперь, получается, дядька? Нинъе снова хмыкнул, на этот раз как-то смущённо – не ожидал от себя подобных эмоций.

«Приструнить Алли». М-м? Это о чём? «По рукам»? «Ходят слухи»? Что за слухи? «Спит с кем попало»? Алли? Так свадьба-то была?!

Озий писал о серьёзном. Сквозь ошибки и полное отсутствие запятых, сквозь неуклюжий текст упорно вставал тревожный, предупреждающий тон. Приятель волновался, и это чувствовалось.

С упавшим сердцем Тенки быстро дочитал письмо до конца.

Прислонился к стене, запрокинул голову, закрыл глаза. Рука с зажатой бумагой опустилась. Слёз не было. Возмущения не было тоже. Только пустота.

Замуж Алли не вышла. Вернее всего, никакого жениха никогда и не было – Озий писал, что Алли давно уже повадилась спать с проезжающими через Аксе, то за деньги, то за побрякушки, то и вовсе – за просто так. Деревня судачила, кумушки шептались за спиной у девки Ли, всерьёз на неё никто не глядел, хотя некоторые из парней и соблазнялись.

Забавно. Тенки усмехнулся, не открывая глаз.

Его сестра была шлюхой, вот оно как.

– Ли-диэ, – выглянула женщина из канцелярии, заставляя его собраться, – вы в порядке? Плохо себя чувствуете?

– Спасибо, – ответил адепт через силу. – В порядке.

Отлепился от стены, поспешил подняться на второй этаж, вошёл в библиотеку – шагал быстро, мысли цеплялись за какую-то чушь. Ступеней в лестнице оказалось тридцать восемь – надо же, никогда не знал.

Сел за пустой стол и только тогда сообразил, что смял конверт, так сильно сжимались пальцы.

Озий писал не только о сестре. В июле Тенкина мать заявилась в единственный трактир Аксе и торжественно объявила, что отдаёт долг. Собравшихся эти слова заинтересовали: все знали, Ли пьёт не просыхая и любая монета в их доме идёт на алкоголь. Трактирщик уже отказал женщине несколько недель назад: он и надеяться почти перестал, что когда-то Ли заплатит по счетам; баба тогда вопила как оглашённая и чуть ли в волосы хозяину не вцепилась, хорошо, оттащили невменяемую. А тут вдруг пришла сама, да не снова в долг просить – с хвастливым: «Теперь-то вы все мне в ножки поклонитесь, денежка, чай, всем люба». И правда – денег у вдовы оказалось немерено.

Конечно, у неё спросили, мол, где взяла, посмеялись: с дочерью на пару разделали небось какого чужака, младшая заманила, а старшая по черепу тюкнула. Однако баба с гордостью заявила, что деньги ей прислал сын, дескать, в городе магом промышляет, зарабатывает хорошо, вот и снабжает семью.

С тех пор вдова Ли заявлялась в трактир чуть ли не каждый день, а дочь её гуляла напропалую, даром что уже сильно брюхатая ходила. Потом, правда, после рождения внучки, баба поуспокоилась, да и мамаша молодая – не сказать, за ум взялась, но вроде присмирела. Деревенские кумушки, однако, болтали, что нечисто дело с этими деньгами – ежели и взаправду сын прислал, так отчего же сам не едет, чай, и племянница вот народилась? Впрочем, Тенки и так бывал в Аксе нечасто, благодаря этому всерьёз его имя не трепали.

Тем пуще удивился Озий, когда притащилась вдруг к Исканам мать Тенки.

Старый приятель писал сообразно не столько даже настоятельным просьбам неугомонной вдовы, сколько согласно внутренней нужде, не ограничившись простой передачей чужих приказов. Спрашивал: слыхал ли он, Тенки, что в деревне творится, чем его сестра промышляет? И не прояснит ли наконец, откуда взялись те деньги?

На том письмо заканчивалось.

Тенки скомкал бумагу. Смял изо всех сил, словно пытаясь отделаться от гадливости, которую вызывало прикосновение. С отвращением отбросил, проследил, как бесформенный комок катится по ровной столешнице. Докатившись до конца доски, бывшее письмо замерло, будто раздумывая, и медленно перевалилось за край, исчезая с виду. Послышался тихий шорох – бумага упала на пол.

Мать.

Значит, всё это с самого начала было выдумано. Сказки о каком-то парне, который не хочет жениться на Алли без денег, просьбы поторопиться, беспрестанные упрёки и угрозы. Хотя Алли и правда была беременна, то есть, какой-то парень точно существовал. В любом случае, винить этого предполагаемого человека Тенки не мог – кто ж захочет жениться на шлюхе? Да и знал ли он вообще, что подружка его на одну ночь понесла? Знала ли сама Алли, от кого именно из своих любовников – а их, без сомнения, было немало – она зачала ребёнка?

Ха-ха.

А мать, небось, ещё и подначивала. Понимала, что без веской причины ей не добиться от сына денег. Трактирщик перестал отпускать в долг – не в том ли причина? Вот и придумала хороший, безотказный план? Не погнушалась использовать дочь, не задумалась перед тем, чтобы поставить в безвыходное положение его, Тенки.

Ха-ха. И правда ха-ха.

И что ещё смешно – она ведь, как писал Озий, с гордостью рассказывала: мол, деньги от сына. Ещё, наверное, в какой-то момент сама принялась себе верить: и что Тенки сам вызвался помочь им, и что Алли тоже нагуляла ребёнка лишь по своей собственной небрежности, и что она, мать, поступила абсолютно правильно. Да ведь она и изначально не считала, будто ошибается, вовсе нет. Наоборот: сын должен помогать матери, а чем и как помочь – решать ей.

Так ведь с самого детства было.

Мать никогда не относилась к ним с Алли как к самостоятельным, свободным людям. Считала их частью самой себя, придатком, обязанным служить безропотно.

Ну что ж, ничего не изменилось.

Адепт усмехнулся.

Ничего не изменилось, и то, что сделано, уже сделано, не поправить. Уже год как ему семнадцать, и по законам Тенки в состоянии сам располагать собственной жизнью. А ещё через два года сможет создать семью, не нуждаясь ни в чьём разрешении и благословении.

Хотя чего-чего, а намерения создавать семью у него точно нет.

Еле-еле от одной избавился.

Избавился. Забавно.

Вот так. Вот и ответ на вопрос Искана: Тенки не собирается ехать в деревню и пытаться остановить мать, устроить жизнь сестры. Адепт вообще не собирается возвращаться – да и зачем? Больше ему нечего делать в валиссийской деревушке на побережье, он ушёл, исчез, умер. Да, умер – и пусть о нём забудут в том месте, где он родился.