Пророчица (СИ) - Ангел Ксюша

Сославшись на усталость, с помощью Кирилла поднялась наверх. Он уложил спящую Киру в кроватку с балдахином, которую, наверное, купила Рита за то время, пока мы были в больнице. Посоветовал выспаться, так как неизвестно, когда еще мне это удастся, и вышел.

Я осмотрелась.

Комната преобразилась, превратившись из моей в нашу — наполнилась ощущением младенчества, а также всякими его атрибутами — рюшами, плюшевыми мишками и погремушками. Игрушки были везде — на кровати, на полу, в кресле. Даже совятам на подоконнике пришлось потесниться и уступить место мишке Тедди с заплаткой на лбу.

Жесть какая! Половину уберу сразу же, как приду в себя.

Если не съеду…

Накатило дикое желание плакать. Я не успела подумать, как уже рыдала в подушку, как можно тише, закусив кулак, чтобы не разбудить дочь. Хотелось кричать от безысходности, крушить все вокруг, бить посуду.

Его дом…

Как я не осознавала этого раньше? Жила здесь, словно ничего не произошло, избегая лишь одной двери — там, где оставила последние крохи собственной наивности. А сейчас словно кто‑то открыл ее, и весь дом пропитался фальшью, ложью и предательством, отчего воздух сделался затхлым, тяжелым и поглощаться легкими решительно не хотел.

Кира проснулась и потребовала кушать. Вытерев слезы и приказав себе не раскисать, я достала из сумки термобутылочку и взяла малышку на руки. Молоко у меня сразу пропало, да и не было его почти. Кирилл сказал, из‑за стресса, а я чувствовала собственную ущербность, невозможность дать малышке элементарного природного питания. И поняла, насколько изломана внутри, истерзана недоверием ко всему, мрачными мыслями, призраками прошлого.

И сказала себе: я все изменю. Стану сильной — такой, что никто больше не посмеет сделать больно. Буду дышать всем назло, жить ради дочери. Я справлюсь. И больше никогда не буду плакать.

На следующий день я собрала вещи. Их было все так же немного, как и в день, когда я переехала сюда — наполненная страхами побольше, чем сегодня. Сейчас я хотя бы знаю, чего ждать. Опыт — всегда оружие, а мой опыт — вообще танк.

Поняла: как только Влад вернется, я съеду. Буду напирать, выдержу тяжелый взгляд, выиграю словесную битву. У меня в атли есть союзники, один из них — сильный воин.

Ночами подолгу смотрела, как спит черноволосое существо. Как маленький носик раздувается, как смешно подрагивают в треморе ручки, морщится лобик. В такие моменты грудь распирало от странного, непонятного чувства — смеси единства, принадлежности и любви. Словно я вся обросла невидимой, но твердой скорлупой — не пробьешь. А внутри притаилось мягкое, уязвимое существо, зародыш новой меня. Каким человеком станет этот зародыш — неизвестно. Но ясно было одно: старую себя я похоронила у жертвенного камня, излила кровью и кеном и открестилась.

Хватит!

Со временем я привыкла: к бессонным ночам, к кормлению по расписанию, к радости выходного дня увидеть зеркало, когда меня сменяла Рита — на полчаса, не больше. Больше я не могла себе позволить не видеть дочь. Настолько вросла в нее, вжилась, втиснулась, что буквально ощущала нас единым целым — неразлучным и неделимым. Иногда старалась дышать в унисон с Кирой, представляя, как стук наших сердец сливается в один ритмичный звук.

Привыкла к дому, от которого после возвращения воротило. К испытывающим взглядам защитницы, словно она затаила злобу на меня за малышку. К странному поведению Филиппа, который всячески набивался ко мне в друзья, старательно ухаживал и напрашивался помочь. К их ссорам с Ритой, которые нехотя ассоциировались с нелицеприятной сценой в кабинете атли.

А потом я плюнула на них — пусть сами разбираются. У меня впереди проблемы посерьезнее, о них нужно думать. Впрочем, спустя месяц, эти проблемы нагнали меня сами.

Кирилл осторожно постучал и, когда я впустила его, осведомился, как себя чувствую я и малышка. После заверений, что все в порядке, посмотрел серьезно:

— Завтра.

Мне не нужны были объяснения. Сердце забилось быстрее, в голове зашумело. Я покосилась на стоящую в углу сумку — я не распаковывала ее, пользуясь минимумом одежды. Сидела, как на пороховой бочке, ожидая дня, когда придется уйти. И вот рвануло…

— Хорошо.

— Не передумала?

Я замотала головой.

— Нет.

— Я поддержу тебя на совете. — Кирилл сжал мою руку, и я благодарно улыбнулась.

— Спасибо. Надеюсь, созывать совет не придется.

Эту ночь я не спала вовсе — сидела у колыбели и смотрела в одну точку. Превратилась в пучок напряженных нервов, казалось, взорвусь от любого звука или прикосновения.

Вторую половину ночи Кира спала беспокойно, и я качала ее, пересекая пространство комнаты и напевая мотивы давно забытых колыбельных. Прижимая к себе дочь, терялась в страхах и догадках, строя всевозможные варианты исхода завтрашнего дня.

И ни один из них не оказался верным.

Они вернулись вдвоем — Влад и Глеб. Вошли в дом атли, молчаливые, заметно потрепанные, испачканные. Сразу видно: дрались. Я даже удивилась, хотя, по сути, должна была предположить, что они могут попытаться поубивать друг друга. Во всяком случае, Глеб. Хорошо, что не думала об этом — извелась бы вся.

У Глеба была свезена щека и безнадежно испорчена куртка. Влад коснулся рассеченной губы и поморщился. Я даже позлорадствовала при виде запекшейся крови на его лице.

Но не могла не признать — я обрадовалась.

Он все же вернул Глеба в племя — аура друга была чистой, цельной, и не скажешь, что отрекался. Хотя защитника он, скорее всего не сохранил, но снова был с нами — а это уже немало.

Филипп, понурившись, стоял у окна. Нелегко, наверное, отдавать то, что уже посчитал навеки твоим, но в тот момент мне было плевать. Совсем другие мысли метались в голове, сменяя друг друга.

Влад посмотрел на меня пронзительно, и тут же захотелось спрятаться. Дыхание сбилось, щеки полыхнули, но взгляд я не отвела — выдержала. Глеб поравнялся со мной, но в глаза не посмотрел. Буркнул только:

— Нужно поговорить.

— Глеб! — окликнул его Влад. Друг замер, и на лице застыла маска — полу — страх, полу — отчаяние. Отчего‑то стало жутко. И в тот момент я поняла: ничего не будет хорошо. Вспомнился приятный незнакомец из сна, и его слова — непонятные и пугающие. Там мне не было страшно. Но Влад вернулся, а с ним возвратился и ужас.

— Помню. Ни слова, — процедил Глеб и взял меня за руку. Крепко сжал — я чуть не вскрикнула — и потащил в мою комнату.

В голове пронеслась мысль, что Рита где‑то там, внизу с моей дочерью. Вместе со всеми атли. Рядом с Владом.

От этой мысли по коже пополз озноб. Глеб втащил меня внутрь и захлопнул дверь с такой силой, что я даже испугалась. Рванула было к выходу, но он преградил путь.

— Мне нужно забрать оттуда дочь! — резко сказала я.

— Ничего с ней не случится. Там все наши, расслабься.

— Что происходит? — настороженно спросила я, не сводя испуганного взгляда с друга.

— Сядь, Полевая.

— Не хочу я садиться…

— Сядь!

— Влад заразил тебя высокомерием и сволочизмом? — огрызнулась я, но все же присела в кресло. Глеб опустился рядом, у моих ног, понурил голову. Вздохнул.

Я напряглась.

— Что случилось?

Голос выдавал волнение и страх. Как я ненавидела это ощущение! Казалось, не избавлюсь от него никогда. Мы неразлучные близнецы — срослись навеки, он впитался в кровь, как вирус. Паразитирует на мне, медленно убивая.

— Куда собралась? — Он кивнул на упакованную сумку в углу.

Ответы вопросом на вопрос — не фишка Глеба. Он взволнован. Нет, не так — напуган.

— Мы же договорились. Сегодня же поговорю с Владом, буду настаивать, требовать, если понадобится…

— Нет!

— Глеб, да что происходит? — раздраженно спросила, а потом догадалась: — Влад что‑то сказал тебе?

Он кивнул.

— Что?

— Есть тайны, которые нельзя открывать. — Посмотрел серьезно и немного оценивающе. Так обычно смотрят на человека, которого видят впервые. — Я поклялся глубинным кеном перед Первозданным. Это сильная клятва, Полина.