Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
В последнее воскресенье перед Рождеством бураны прекратились, засыпи осели, дороги немного проторились. И тогда, к огромной радости Рейневана, Тибальд Раабе привел из Гдземежа Шарлея и Самсона Медка. Приветствующие и обнимающиеся друзья разволновались до такой степени, что у них появились слезы в глазах, и даже Шарлей раза два шмыгнул носом.
Мгновенно нашлась парочка бутылей, а поскольку рассказывать всем было много чего, то двумя бутылями дело не обошлось.
После бегства из Тросок Самсон отыскал Шарлея, Беренгара Таулера и Амадея Батю, и все незамедлительно решили двинуться на поиски Рейневана. Понимая, что вчетвером они мало что могут сделать против черных всадников Грелленрота, они что было сил в конях помчались в Михаловицы – просить помощи у Яна Чапека. Чапек охотно согласился – похоже, больше чем судьба Рейневана его интересовал тот подземный проход, по которому сбежали Рейневан и Самсон из Тросок. Легко себе представить раздражение гейтмана, когда оказалось, что Самсон забыл расположение пещеры и отыскать ее не может. Искали целый день – безрезультатно. Раздражение Чапека возрастало. Когда Шарлей предложил вместо того, чтобы мотаться вверх и вниз по ручью, заняться наконец поисками следов Рейневана, разозлившийся гейтман сирот приказал своим возвращаться в Михаловицы, заявив компании, что дальше они могут шнырять одни.
– Мы уже искали сами, – вздохнул Шарлей. – Довольно долго. Добрались до Ештеда, под Роймунд и Хаммерштайн. Там нас опять отыскал Чапек, на этот раз в компании Щепана Тлаха из Чешского Дуба. И прибывшего из Белой Горы посланца Флютека.
Гейтман Тлах, оказалось, получил известие от своего информатора в монастыре целестинцев в Ойбине. Тайна исчезновения Рейневана раскрылась. К сожалению, следовать за людьми Биберштайна компании уже дано не было. Прибывший из Белой горы посланец привез приказ немедленно возвращаться. Приказ был категорический, а поскольку за исполнением приказа должен был следить гейтман, группа двинулась в путь с эскортом. Вернее – под конвоем.
Под Белой Горой Неплах оставил только Шарлея. Самсон рвался двинуться в Силезию один, но демерит убедил его отказаться от поездки в одиночку.
– Долго, – ехидно усмехнулся он, – убеждать не пришлось. У нашего друга Самсона нашлись в Праге важные дела. И он посвящал им целые дни, разгуливая с рыжей Маркетой по Здеразе либо под Славянами. Или же просиживая с ней на Подскалье, откуда оба часами смотрели, как течет Влтава и как заходит солнце. Держась за ручки.
– Шарлей.
– А что? Может, вру?
– D'antico amor senti la gran potenza, – вспомнил цитату Рейневан, тоже не в состоянии сдержать смех. – Как она себя чувствует, Самсон?
– Гораздо лучше. Выпьем.
* * *
– Ходят слухи, – сказал Шарлей, щуря глаза от солнца, – что готовится рейд. Крупный рейд. Можно сказать – нападение. А можно сказать, война.
– Если ты был у Флютека под Белой горой, – потянулся Рейневан, – то наверняка знаешь, что готовится. Флютек не преминул тебя проинструктировать.
– Идет шумок, – не дал сбить себя Шарлей, – что тебе в этой войне предназначена весьма важная роль. Что, как говорят поэты, ты должен будешь оказаться в самой гуще событий… Из чего следует, что в гуще событий окажемся мы все.
Они сидели на террасе постоялого двора «Под колокольчиком», радуясь солнцу, приятно пригревающему, несмотря на легкий морозец. Снег искрился на подлесном склоне. Со свисающих с крыши сосулек лениво покапывала вода. Самсон, казалось, дремал. А может, и верно, дремал? Прошлую ночь они проговорили допоздна, и, пожалуй, совершенно напрасно он вытащил пробку из последней бутыли.
– В гуще военных действий, – тянул Шарлей, – к тому же долженствуя сыграть важную роль, невероятно легко получить по шее. Или по иной части тела. Невероятно легко, когда идет война, потерять какую-то часть тела. Случается, что этой частью оказывается голова. И тогда становится действительно скверно.
– Я знаю, куда ты клонишь. Прекрати.
– Выходит, ты читаешь мои мысли, так что добавлять ничего не надо. Ибо выводы, насколько я понимаю, ты уже вычитал.
– Вычитал. И заявляю: я борюсь за дело, за дело иду на войну и за дело сыграю ту роль, которая мне писана. Дело Чаши должно победить, на это направлены все наши усилия. Благодаря нашим усилиям и самоотверженности утраквизм и истинная вера восторжествуют, несправедливости придет конец, мир изменится к лучшему. За это я отдам кровь. И если потребуется – жизнь.
Шарлей вздохнул.
– Ведь мы не прячемся, – спокойно напомнил он. – Боремся. Ты делаешь карьеру в медицине и разведке. Я в Таборе продвигаюсь вверх по ступени войсковой иерархии и понемногу набираю добро. Малость уже насобирал. Служа Чаше, мы уже несколько раз ускользали из-под старухиной косы. И все ничего, только искушаем судьбу, лезем вслепую из аферы в аферу, и каждая следующая хуже предыдущей. Самое время серьезно поговорить с Флютеком и Прокопом. Пусть теперь молодые подставляют шеи в поле и на первой линии, мы уже заслужили отдых, сделали достаточно, чтобы остальную часть войны лениво пролежать sub tegmine fagi. [202] Возможно, за наши заслуги мы уже можем получить теплые штабные столики. Штабные столики, Рейнмар, кроме того, что они удобны и прибыльны, обладают еще одним неоценимым качеством. Когда все начнет раскачиваться, сыпаться и разваливаться, от таких столиков легко оттолкнуться, чтобы сбежать. И тогда можно с собой прихватить немало…
– Это что же может начать качаться и разваливаться? – насупился Рейневан. – Перед нами победа! Чаша восторжествует, настанет истинный Regnum Dei! [203] За это мы боремся.
– Аллилуя, – подытожили Шарлей. – Трудно с тобой разговаривать, парень. Поэтому, отказавшись от аргументации, закончу кратким и деловым предложением. Слушаешь?
– Слушаю.
Самсон открыл глаза и приподнял голову, давая понять, что и он слушает тоже.
– Бежим отсюда, – спокойно сказал Шарлей. – В Константинополь.
– Куда?
– В Константинополь, – совершенно серьезно повторил домерит. – Это такой большой город у Босфора. Жемчужина и столица Византийского царства…
– Я знаю, что такое Константинополь и где он находится, – терпеливо прервал Рейневан. – Я спрашиваю, зачем нам туда ехать?
– Чтобы там поселиться.
– И зачем бы нам там поселяться?
– Рейнмар, Рейнмар, – с состраданием взглянул на него Шарлей. – Констан-ти-нополь! Не понимаешь? Великий мир, великая культура. Шикарная жизнь, изумительное место обитания. Ты – лекарь. Мы купили бы тебе iatreion вблизи ипподрома, вскоре бы ты прослыл специалистом по женским болезням. Самсона мы просунули бы в гвардию базилевса. Я, учитывая восприимчивую и не переносящую усилий натуру, не занимался бы вообще ничем… кроме медитации, карточной игры и случайного мелкого шулерства. После полудня мы ходили бы в Айя София помолиться о больших барышах, прогуливались бы по Мессе, ублажали бы глаза видом парусов на Мраморном море. В одной из таверн над Золотым Рогом откушивали бы плов из ягнятины и жареных осьминогов, обильно запивая вином с пряностями. Живи – не хочу. Только Константинополь, парни, нет, только Константинополь, только Византия. Оставим, говорю вам, за спиной Европу, эту темень и дичь, отряхнем омерзительную пыль с сандалий наших. Поедем туда, где тепло, сытно и благостно, где культура и цивилизация. В Византию! В Константинополь, город городов!
– Ехать на чужбину? – Рейневан знал, что демерит шутит, но поддержал его игру. – Покинуть землю отцов и дедов? Шарлей! А где патриотизм?
– Я, – Шарлей непристойным жестом указал где, – я человек светский. Patria mea totus hic mundus est. [204]
– Иными словами, – не сдавался Рейневан, – ubi patria, ubi bene. [205] Философия, достойная бродяги либо цыгана. У тебя есть отчизна, у тебя, как ни говори, был отец. Ты ничего не вынес из отчего дома? Никаких наук?
