Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна

И замерла, прислушиваясь. Отзвуки ее голоса разлетелись по лесу и пропали. Она закричала снова:

– Кто в лесу, кто в темном?

Стояла тишина. Но лес не был пустым. Кто-то видел ее, кто-то слышал призыв. Но молчал и не шевелился.

Прокричав в третий раз, она постояла еще. Волнение сменилось нетерпением. Она всей кожей чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, но этот кто-то почему-то не хотел показаться ей на глаза. Было ощущение, что на нее смотрит не человек, а иное существо, боящееся людских глаз.

Младина отступила назад, вернулась в избу, села у огня, не зная, что делать. Может, пойти поискать его? Но нет, ей нельзя ходить, положено ждать. Но ведь если бы Хорт был здесь, разве он не бежал бы к ней с тем же нетерпением, с каким она шла к нему все эти месяцы?

Вдруг скрипнула внешняя дверь, и Младина едва не подпрыгнула от неожиданности. Слышалось шуршание, шум крадущихся, но нелегких шагов. Она облилась дрожью, холодея от ужаса. Что-то темное, неведомое, нечеловеческое вышло на ее зов. Тот, кто в лесу…

Колыхнулась внутренняя дверь. Младина невольно отскочила подальше в угол, прижала руки к груди, будто пытаясь поймать готовое выскочить сердце.

Дверь отодвинулась от косяка. Из темноты показалось нечто огромное и мохнатое. Невольно ойкнув, Младина села – ее не держали ноги. Это был… настоящий медведь.

Но тут она увидела ногу в кожаном башмаке, и от сердца чуть отлегло. Это все-таки был человек… ну, скорее всего. Его лицо прятала личина из медвежьей морды, медвежья шкура покрывала голову и плечи. Он вошел, закрыл за собой дверь, но остался стоять, будто не решаясь пройти дальше, в свет очага. Он был так огромен, что едва помещался под низкой кровлей. Младина смотрела на него со страхом и недоумением, не понимая, кого это вызвала из леса. Она ждала своего жениха… Хорта… Не может быть, чтобы это был Хорт! Пришедший к ней был еще выше ростом, еще шире… хотя, может быть, это из-за шкуры?

– К-кто ты? – еле выговорила она, едва удержавшись, чтобы не добавить «и из какого мира?»

– Я… – донесся из-под шкуры низкий хриплый голос. – Здравствуй… Я жених твой.

Это не был голос Хорта. Скорее он напомнил ей голос сежанского Одинца: тот так же говорил, будто с трудом вспоминает каждое слово по отдельности.

– Покажись! – потребовала Младина, все еще надеясь, что слух ее подвел.

Но он все стоял у двери, будто сам не знал, зачем сюда явился.

– Меня… Князь Волков к тебе послал, – наконец сказал он. – Я у него просился… Я хочу стать Одинцом. Я должен стать Одинцом. Я не могу жить… могу жить только в лесу. Мне не нужно… больше ничего. А он сказал… что ты должна меня отпустить. Без этого он меня не примет… даже не разрешит драться за… Потому что мы… я… Он сказал, у меня есть неве… – Ему как будто трудно было выговорить это слово. – Невеста… И пока ты меня не отпустишь… я не могу…

Младина откинулась к стене. Теперь она была твердо уверена, что перед ней не Хорт. Это был не его голос, не его речи. Да разве же Хорт стал бы говорить ей такое?

– Кто ты такой? – повелительно произнесла она, внятно и раздельно, как глухому.

– Я… Пребран. Сын Бранемера дешнянского. Меня обручили с тобой. Еще давно… совсем давно.

– Сними шкуру и личину! – твердо приказала Младина. – Ты здесь в доме людском, а не в норе под корягой.

– Отпусти меня…

– Пока шкуру не снимешь, даже разговаривать не буду! – прикрикнула Младина, изо всех сил стараясь рассердиться, чтобы не заплакать.

Она привыкла к мысли, что ее судьба в руках богов, но это было уже слишком!

Крайне неохотно, будто предстояло снять родную шкуру, пришелец стянул личину. Он не хотел поднять головы, и Младина подошла ближе. Ну да, этого человека она не видела никогда – ни во сне, ни наяву. Он тоже был молод, лет двадцати, как и Хорт, но крупнее: и выше, и шире в плечах. Пожалуй, это был самый крупный парень из всех, кого ей случалось видеть. Лицом он был далеко не так хорош, как Хорт: грубоватые черты, обветренная кожа, высокий и широкий лоб прикрыт неряшливо падающими темно-русыми волосами, рыжевато-русая бородка тоже выглядела клочковатой и неопрятной. Младина с трудом подавляла желание разрыдаться. За что ей все это?

– Посмотри на меня! – потребовала она, желая наконец взглянуть в глаза своей причуднице-судьбе. Что за мара ей напряла на кривое веретено!

Пришедший неохотно поднял глаза. Несмотря на молодость, между бровей залегли складки, взгляд был угрюмый, но не злобный, а скорее… жалобный. Несмотря на свой рост и силу, он не только не внушал ей страха, но, похоже, сам почему-то ее побаивался. Казалось, ему мучительно находиться здесь и стоять перед ней.

– Объясни, что все это значит! – потребовала Младина.

Только что ей казалось, будто она все понимает, и вот все опять запуталось! И было холодное чувство, будто она валится в пропасть, из которой уже не вылезти. Если это ее жених… отец не мог ошибиться, он-то точно знал, с кем обручена его дочь! Но как же тогда Хорт? Выходит, он ей все-таки примерещился?

– Ну… – Гость явно маялся и каждое слово будто сам из себя вытягивал клещами. – Ты ж знаешь… Нас обручили… давно. Мне едва тринадцать было… или двенадцать… сказали, если не женюсь за семь лет, то навсегда медведем стану. А женюсь, то домой надо… в Витимеров… к отцу-матери. А я их и в лицо забыл. Не могу в людях жить. Тяжело мне. Я же… каждое полнолуние на четыре лапы становлюсь. И так всегда будет. С тринадцати… или двенадцати. Куда мне в людях жить? Какой из меня князь? Я лучше тут останусь. В лесу. А Лютомер говорит: иди к невесте, пусть она тебя отпусти, если захочет.

– Кашу будешь? – помолчав, спросила Младина.

Он помотал головой.

– Нет, будешь! – сердито ответила она, будто неразумному мальцу, и подошла к столу. Положила несколько ложек из горшка в приготовленную миску и подвинула к тому краю. – Садись. И ешь. Зря я, что ли, старалась тут, просо толкла!

Он медленно подошел, сел. Младина почти силой воткнула черенок ложки в его грубые пальцы. Ей хотелось накормить его назло судьба, а заодно получить время подумать. Он потащил ложку в рот, проглотил с таким трудом, будто его кормили той страшно пересоленной кашей, какой угощают отца сразу после родов.

– Ты, стало быть, сын Бранемера… Пребран? – уточнила Младина, разглядывая его лицо.

Он кивнул, не поднимая глаз.

– А у родителей тебя как звали?

– Ог… Огнесвет.

– И ты не хочешь жениться?

Он помотал головой.

– Отец тебе невесту нашел… то есть меня. Нарочно старался, чтобы тебя от медвежьей шкуры избавить и назад в люди вернуть. А ты не хочешь.

– Но я же… Какое мне… в люди?

– Ты ведь у отца единственный сын. Если ты в лесу останешься, кто будет ему наследовать?

Он промолчал. Видимо, на этот вопрос ответа не имелось.

– Отпустила бы ты меня, – повторил он. – На кой тебе леший такой жених? Чуть что – а я уже медведь…

– Ты и сейчас-то как медведь, – проворчала Младина, и он кивнул, чуть ли не довольный такой оценкой.

– Так отпустишь?

Младина еще подумала. Отец прислал к ней это чудо лесное, чтобы она… Одобрит ли он, если она действительно отпустит Пребрана на волю? Тоже, сокровище! Выходить за него замуж ей совершенно не хотелось – даже если окажется, что Хорт ей приснился и такого человека нет на свете, она предпочла бы даже вернуться в избушку Угляны или навек поселиться здесь, с Молигневой, и вместе с ней мести Пекельный Круг своей кровной родни. А дальше видно будет… Но едва ли родичи обрадуются, если она вот так возьмет и опустит его на все четыре стороны. Ведь его отец, князь Бранемер, ждет не дождется это угрюмое чучело. И держит в залоге не кого-нибудь, а ее двоюродную сестру Унеладу. Младина помнила ее: это ведь та красивая девушка, так похожая на нее, которую она видела в избушке вещих вил, когда ей вручили узду для духа-подсадки. Та девушка улыбалась ей с родственной любовью, как истинная сестра. А теперь она нуждается в ее, Младины, помощи. Без этой помощи ей не выйти на вольный свет и не попасть к собственному жениху. Если уж не себе, то сестре Младина должна была помочь.