Карта мира - Носырев Илья Николаевич

Странно, но ее чувства к мужу имели явно прагматический оттенок. Графа это несколько покоробило, но затем он рассудил, что, как дворянин, не имеет ни малейшего представления, в какие формы облекается любовь у пейзан.

— Садитесь. Будем ужинать, — произнесла женщина. Немногословие этой семьи Рональда удивляло. Рыцарь пододвинул стул, уселся, а женщина наливала черпаком наваристую похлебку, резала хлеб.

— Охотиться теперь, Ихилок, придется вам с Кутхом, — пояснила мать. — Будете кормить младших девочек. И смотрите, если станете отбирать у них пищу или… ну сами знаете, о чем я, вам не поздоровится. Мы одна семья: чем больше ее членов выживет, тем больше наших генов окажется в общем потоке.

Рональд поперхнулся, удивившись формулировке.

— Завтра утром сходите за молоком к Ксексам. Может быть, даже теленка у них купим — у них корова отелилась. Не бойтесь: это не опасно — отец с матерью завтра еще не успеют вернуться с охоты, дома будут только дети.

— Как? Вы не только не будете мстить, но даже разрешите детям дружить с отпрысками убийцы их отца? — воскликнул граф.

— Какой смысл в кровной мести? Моего мужа уже не вернуть, — пожала плечами женщина.

— Как вы благородны! — восхитился Рональд.

— Если бы его убили не Ксексы, то убил бы кто-нибудь другой, — философски рассудила Мадлена (так звали толстую женщину). — Там был десяток других капканов, расставленных остальными семьями.

— Странные у вас тут живут люди… — Рональду стало жутковато. И вместе с тем он почувствовал симпатию к этой женщине, которой отныне предстоит воспитывать детей в одиночку, среди людей-волков, но для выражения этой симпатии, как обычно, с трудом подобрал слова.

— Замечательно острые у вас кухонные ножи, — похвалил Рональд, рассматривая блестящую кухонную утварь. — Вы, должно быть, хорошая хозяйка.

— Приходится, — сказала женщина. — Дети должны вырасти сильными, чтобы занять достойное место в обществе и продолжить наш род.

«Что у нее за конек — социал-дарвинизм махровый какой-то», — удивленно подумал Рональд.

— Вы не боитесь здесь жить?

— Страх — это удел слабых. — Мадлена вытирала крошки со стола. — Я не боюсь ничего. И дети должны понять, что пока они делают все правильно, их жизни почти ничто не угрожает. Вот почему они должны продолжать общаться с Ксексами, а не испытывать мистический страх перед ними. Пойдемте, я провожу вас в спальню.

В спальне царила все та же спартанская обстановка: одна кровать, одна тумбочка, одно окно с занавеской, одна свечка. Мадлена застелила ему постель и вышла.

Тщетно Рональд пытался уснуть — желтый огонь светильника, тяжеленная пуховая перина, охватывавшая его со всех сторон медведем, низкий потолок — все это мешало расслабиться. Наконец ему удалось отпустить свое сознание настолько, что воспоминания о прошедшем дне стали путаться: на дереве висел Кверкус Сквайр, Розалинда, поправляя корону, выслушивала рассказ монаха — и тут его разбудил легкий шорох шагов.

Мадлена тихо, на цыпочках, вошла в комнату и забралась на кровать. Рональд старался сжать веки так, чтобы между ними оставалась полоска толщиной буквально в волос — а сам следил за ее движениями. Женщина посмотрела на его лицо, а затем сбросила халатик, в котором была. Рональд открыл глаза и уставился на нее, не в силах и слова сказать.

Она танцевала, демонстрируя свои прелести прямо перед его лицом. Позы, которые она принимала, были соблазнительны, но ее нагота — бесстыдна до отвращения. Рональду представилась удивленная мордочка Розалинды. Он вскочил с кровати, стукнувшись лбом о потолок.

— Вы что себе позволяете? — крикнул он. — Совсем ошалели, что ли? У вас муж погиб, а вы…

Женщина прекратила танец, но вместо того, чтобы уйти, приняла позу такую, что Рыцаря едва не хватил удар.

— Если вы не перестанете, я сей же час сажусь на коня и уезжаю, — решительно произнес он. — И рассвета ждать не буду.

Мадлен поспешно выпрямилась и накинула халат, лежащий на полу.

— Я просто подумала, что ребенок такого человека, как вы, унаследует здоровые и сильные гены, — равнодушно сказала она. — Я хотела бы быть матерью такого ребенка.

Вся злость Рональда куда-то улизнула, как не было.

— Вы поймите, голубушка, — дрожащим голосом начал Рональд, — я так не могу, у меня возлюбленная дома, да и просто — не могу. Вы очень хороши, найдете себе кого-нибудь и получше меня.

— Да я знаю, — сказала женщина и прошла на кухню. Рональд пошел за ней, сам не понимая зачем.

— Я вам очень сочувствую, — начал он проникновенным и жалким голосом. — У вас горе такое, что не каждая женщина выдержит…

— При чем тут дети? — удивилась женщина, и Рональд лишний раз понял глупость своих слов о каком-то «горе». — Нужно рожать сильных детей, чтобы они могли бороться за жизнь. От вас малость самая требовалась. Я ж к вам не в жены набивалась.

— Сильных детей? — у Рональда возникло ощущение, что вместо книги, которую он читал уже несколько дней, ему подсунули другую, с непонятным сюжетом, да еще на иностранном языке.

— Да, сильных, — сказала женщина. — В жизни выживает только сильнейший. Поэтому на чувства и сопли нет времени. Нужно, чтобы дети унаследовали сильные гены.

— Вот уж не уверен, что у меня хорошая наследственность… — попытался соврать рыцарь.

— Я сама вижу, какая она… никогда не могла понять, отчего мужчины так трепетно относятся к зачатию детей? От вас убудет, что ли, если у вас появится еще один ребенок?

— Ну, во-первых, не еще один, а первый, — покраснел Рональд.

— Вы самого процесса боитесь, что ли? Бросьте, я вас всему научу…

— Нет-нет, спасибо… я просто считаю, что между людьми, которые собираются провести ночь в одной постели, должна быть любовь или, по меньшей мере, страсть…

— Фу, как глупо, — брезгливо сказала Мадлена. — Ладно, спите, а я пошла, мне завтра вставать рано.

И ушла. Теперь заснуть было почти невозможно: в голове путались любопытство и стыд, им вызываемый. Рональд ворочался, закрывал голову подушкой, а навязчивые танцующие женщины так и плясали перед ним.

Когда он внезапно проснулся, то даже не сразу вспомнил, где находится. Тело его было прижато к постели, руки неестественно раскинуты. Он попытался вскочить, но толстые веревки превратили его в единое целое с постелью, на которой он лежал.

У стены стояла Мадлена и весь ее многочисленный выводок. Глаза у всех блестели, дети прятали усмешки, стыдливо посматривая на связанного графа. В крошечных руках сверкало по ножу.

— Давайте, дети! Вперед! — командовала женщина. — Кто прикончит рыцаря, получит его ногу. Мы ее зажарим, как вы любите.

Ихилок, милый мальчик, невинно улыбаясь, лез к Рональду, пытаясь зацепить его ножиком. Рыцарь стал отбрыкиваться, параллельно пытаясь высвободить привязанную к спинке кровати руку. Наконец кровать попросту треснула, не выдержав напора, и граф вскочил с постели.

— Вы что делаете? — крикнул Рональд. — У вас с головой непорядок, что ли?

Мадлена молча и грустно смотрела на него. Дети больше не улыбались. Рональд отдышался и сел на кровати, качая головой.

— Ихилок, я же тебе жизнь спас!

— А что мне кушать зимой? — поинтересовался мальчик совершенно серьезно.

— Черт бы вас побрал, — выругался граф, развязал кошелек, припрятанный им под кроватью, и высыпал себе на ладонь горсть золотых монет.

— Вот, возьмите. Я все понимаю: бедность там и прочее…

И протянул золото Мадлене. Женщина подошла ближе, взяла деньги — а затем сделала вот что: не без грации прыгнула вперед и полоснула его ножом по запястью. Граф мгновенно скрутил злодейку и, чувствуя отчаянно притягательный горячий аромат ее тела, отнял у нее нож. Рана вышла пустяковая.

— Я вас убью, — произнес рыцарь. — Не посмотрю, что вы женщина. Рыцарский кодекс позволяет обороняться от людоедов, не уточняя пола и уравнивая в статусе каннибалов с драконами и оборотнями. Дети, бросайте ножи.

Он лукавил, конечно. Убить женщину, к тому же матрону с многочисленным семейством — пусть даже и таких бесенят, было так же невозможно, как, скажем, покуситься на жизнь собственного отца.