Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
…они придут, придут!
— Но где ты, Лира? Этого она не знала.
— По-моему, я сплю, Роджер, — только и могла она сказать.
Позади мальчика она видела других духов, десятки, сотни; сгрудившись, они смотрели на нее и прислушивались к каждому слову.
— А эта женщина? — спросил Роджер. — Надеюсь, она не умерла. Надеюсь, она поживет подольше. Потому что, если она спустится сюда, тогда уже негде будет спрятаться, мы навсегда станем ее пленниками. Это единственное, что есть хорошего в мире мертвых, — что ее тут нет. Только знаю: когда-нибудь она сюда явится…
Лира была встревожена.
— Кажется, я сплю и я не знаю, где она! Она где-то близко, и я не могу…
Глава четвертая
Ама и летучие мыши
Будто затаясь она лежала.
Жизнь от неё убежала,
Что бы обратно прийти
После долгого пути.
Эмили Дикинсон
Образ спящей девочки накрепко засел в голове у Амы — дочь пастуха думала о ней не переставая. Ни на секунду не усомнилась она в том, что рассказала ей миссис Колтер. Колдуны безусловно существуют, и нет ничего удивительного в том, что они наводят сонные чары и что мать с такой свирепой заботливостью ухаживает за дочерью. Ама восхищалась красивой женщиной в пещере и ее заколдованной дочерью, почти боготворила их.
Она приходила в долину при всякой возможности, чтобы выполнить поручение женщины или просто поговорить с ней и послушать ее чудесные рассказы. И всякий раз надеялась хоть краем глаза увидеть спящую; но удалось ей это только однажды, и она примирилась с тем, что ей вряд ли позволят увидеть девочку снова.
И все время, пока она доила овец, расчесывала и пряла шерсть или молола ячмень для хлеба, ее не оставляли мысли о заколдованной девочке и о том, почему ее заколдовали. Миссис Колтер так и не объяснила этого, и Ама могла воображать что угодно.
Однажды она взяла лепешку медового хлеба и проделала трехчасовой путь до Чоулунсе, где стоял монастырь. Лестью, терпением и подкупом — отломив привратнику кусок медовой лепешки, она добилась приема у великого целителя Пагдзына тулку [1], остановившего всего лишь год назад вспышку белой лихорадки и необычайно мудрого.
Ама вошла в келью великого врачевателя, низко поклонилась и с самым смиренным видом протянула оставшуюся часть медовой лепешки. Деймон монаха, летучая мышь, стала носиться над ее головой; ее деймон, Куланг, испугался и спрятался у нее в волосах, но Ама старалась не шевелиться и молча слушала Пагдзына тулку.
— Да, дитя? Быстрее, говори быстрее, — сказал он, и его длинная седая борода вздрагивала при каждом слове.
В сумраке, кроме этой бороды и его блестящих глаз, она почти ничего не видела. Его деймон подлетел к балке, повис наконец спокойно, и она сказала:
— Пагдзын тулку, я хочу набраться мудрости, хочу научиться чарам и волшебству. Вы можете меня научить?
— Нет.
Она этого ожидала.
— Тогда можете рассказать мне только об одном лекарстве? — робко спросила она.
— Может быть. Только не скажу, какое оно. Я могу дать тебе снадобье, но не открою секрет.
— Хорошо, спасибо, это великое благодеяние, — сказала она и несколько раз поклонилась.
— Что за болезнь и кого она постигла? — спросил старик.
— Это сонная болезнь, — объяснила Ама. — А заболел сын двоюродного брата моего отца.
Ей казалось, что она ответила очень хитро, поменяв пол больного на случай, если целитель слышал о женщине в пещере.
— А сколько лет мальчику?
— На три года старше меня, Пагдзын тулку, — сказала она наугад, — двенадцать, значит. Он спит и спит, и не может проснуться.
— Почему не пришли его родители? Почему прислали тебя?
— Они живут далеко, на другом краю моей деревни, и очень бедные, Пагдзын тулку. Я только вчера услышала, что заболел мой родственник, и сразу пошла к вам за советом.
— Мне надо видеть больного, надо подробно осмотреть его и выяснить положение планет в тот час, когда он заснул. Спешка в таком деле не годится.
— И никакого лекарства не можете дать для него?
Деймон мудреца, летучая мышь, упал с балки и, замахав черными крыльями уже над самым полом, молча заметался туда и сюда по келье, так быстро, что Ама не поспевала за ним взглядом; но блестящие глаза целителя внимательно следили за его полетом, и, когда он снова повис вниз головой на балке и укрылся темными крыльями, старик встал и принялся ходить от полки к полке, от кувшина к кувшину, от коробки к коробке — тут зачерпывал ложку порошка, там добавлял щепотку трав, точно в том порядке, в каком облетал их деймон. Все ингредиенты он ссыпал в ступку и растер, бормоча заклинания. Потом постучал пестиком по звонкому краю ступки, чтобы сбросить последние крошки, взял кисточку и тушь и на листке бумаги начертил какие-то значки. Когда тушь высохла, он высыпал порошок на бумагу с надписью и ловко сложил из нее квадратный пакетик.
— Пусть они кисточкой закладывают порошок в ноздри спящему, понемногу при каждом вдохе, — сказал старик, — и он проснется. Это надо делать с большой осторожностью. Если слишком много сразу, он задохнется. И самой мягкой кисточкой.
— Спасибо вам, Пагдзын тулку. — Ама взяла пакетик и засунула в карман самой нижней рубашки. — Жалко, у меня нет для вас еще одной медовой лепешки.
— Одной достаточно, — сказал целитель. — Ступай и, когда придешь в следующий раз, скажи мне всю правду, а не половину.
Девочка была сконфужена и, чтобы скрыть смущение, поклонилась до земли.
Она надеялась, что выдала не слишком много.
Следующим вечером, как только освободилась, она поспешила в долину, захватив с собой сладкого риса, завернутого в широкий мясистый лист. Ей не терпелось рассказать женщине о том, что она сделала, дать ей лекарство, услышать от нее похвалу и принять благодарность, но больше всего ей хотелось, чтобы спящая очнулась от колдовского сна и поговорила с ней. Они могут стать подругами!
Но за поворотом тропинки, посмотрев наверх, она не увидела у входа в пещеру ни золотой обезьяны, ни терпеливой женщины. Пусто. Последние несколько метров она пробежала в страхе, что они ушли совсем, — но стул женщины был на месте, и принадлежности для стряпни, и все остальное.
С бьющимся сердцем Ама заглянула в темную пещеру. Нет, девочка не проснулась: в сумраке Ама разглядела очертания спального мешка, более светлое пятно — ее волосы и белый клубок — ее спящего деймона. Она тихонько подошла поближе. Сомнений не было: они куда-то ушли и оставили заколдованную девочку одну.
Ясная, как музыкальная нота, в голове родилась мысль: а что, если она сама разбудит девочку до их возвращения?..
Но она даже не успела обрадоваться этой идее — на тропинке послышались шаги, и вместе с деймоном она виновато юркнула за каменный выступ в боку пещеры. Ей не полагалось здесь быть. Она шпионила. Это нехорошо.
А золотая обезьяна уже присела у входа, принюхиваясь и поворачивая голову из стороны в сторону. Ама увидела, что она скалит острые зубы, и почувствовала, как ее деймон, приняв вид мыши и дрожа, зарылся в ее одежду.
— Что такое? — спросила женщина обезьяну, и в пещере стало еще темнее, потому что ее фигура загородила вход. — Девочка приходила? Да… оставила еду. Но входить ей не следовало. Надо договориться о месте на тропинке, пусть оставляет там.
Не взглянув на спящую, женщина наклонилась, чтобы раздуть костер, и поставила греться кастрюлю с водой, а обезьяна присела рядом и наблюдала за тропинкой. Время от времени она поднималась и оглядывала пещеру, и Ама, которой было тесно и неудобно в ее убежище, ругала себя за то, что вошла, а не подождала снаружи. Сколько еще ей сидеть в этой западне?
