Проклятие Эвлона (СИ) - Криннит Рон

— Я же тебя расчесал? — сказал он, приподнимая край попоны. — Значит, теперь ты грей меня.

— Ты хочешь лежать тут?! — изумилась Санти. — Вместе со мной?! Под одним покрывалом?!

— Да, а что такого?

— Это очень странно! — смущенно ответила она. — Так никогда не делают!

— Я буду тихонько лежать, — заверил он экву.

— Хотя ты сам очень странный, — задумчиво произнесла торговка. — Это, должно быть, необычно. Я думаю, можно попробовать.

Истолковав эти слова, как согласие, Сергей забрался внутрь и прижался спиной к теплому бочку. Возмущенная таким зрелищем, Лягри даже не нашлась, что сказать и лишь сердито фыркая почти вертикально задрала морду.

Спустя неделю пути, они покинули поросшее джунглями предгорье и выбрались на равнину. В тропическом лесу стали встречаться обширные вырубки фермерских хозяйств, а дорога, постепенно лишившись травяного покрова, перешла в плотно утоптанную землю. Эквы на радостях прибавили шаг.

— Сегри! — крикнула Лягри. — Мы скоро приедем в Карис, ты заплетешь нам хвосты?

— Заплету, конечно, — нагнувшись вперед, он хлопнул ее по крупу. — Что за Карис?

— Поселение. Маленькое, зато с постоялым двором. После прайда дней не терпится выспаться на кровати.

— Карис — от слова Кари? — спросил Серый.

— Да. Там давно был охотничий лагерь, а потом появились фермы, распугали охоту, и лагерь перенесли в горы, объяснила довния.

Сергей откинулся назад, облокотившись на клетку, и подумал, как разительно поменялось к нему отношение серой торговки. Уже на второй вечер после отъезда она смущенно попросила причесать гриву, а сегодня утром даже приревновала, что он всегда спал только с Санти.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, но торговки даже не подумали останавливаться, а наоборот прибавили скорость. Вскоре показались ворота в частоколе, оставшемся от старого лагеря. Эквы встали, и Лягри, сказав: «Заплети, пожалуйста», — махнула хвостом. Хорошенько прочесав волос, Сергей заплел его в длинную косу и закрепил кончик, использовав скобу с клетки в качестве заколки. Он перешел ко второй экве, а Лягри, изогнув шею и взмахивая получившейся косой, пыталась рассмотреть результат.

— Сегри, это красиво! Ты такой милый! — заключила она.

— Милый? — усмехнулся он. — Разве я перестал быть «лысой обезьяной»?

— Нет, не перестал, — она запнулась, внимательно на него глянув. — Почему-то ты стал очень милой лысой обезьяной. Ты стал мне нравиться даже больше, чем инкидо. Странно.

Серый закончил украшать Санти, и торговки, опять встав в упряжку, быстро пробежали оставшиеся метры до местной гостиницы. Оставив телегу под навесом, они направились внутрь, и Сергей, увязавшись следом, оказался в большом зале. Судя по всему, постоялый двор был сооружен в бывшем дрессировочном здании, об этом свидетельствовали двойной ряд дверей при входе и кабинки вдоль стен, очень похожие на старые вольеры. По кругу стояли столы, а в центре на маленьком подиуме сидели два музыканта. Первый отбивал ритм на барабанах, а второй стучал копытами по некоему подобию ксилофона из деревянных трубок. Эквы прихватили у входа по мешку соломы, выбрали пустующий столик, и уселись, подложив их под круп. Почти сразу к ним подошла довния-официантка.

— Две островки, — заказала Лягри.

— Что это за островка? — поинтересовался Серый.

— Это напиток, его делают из арини, — пояснила серая эква. — Он очень острый на вкус, зато потом от него становится весело.

— Только не стоит пить слишком много, — добавила Санти, — а то будет уж слишком весело, а наутро голова разболеется.

— Понятно, — сказал он, догадавшись, что речь идет о местном алкоголе. — А можете и мне взять?

— Тебе?! — удивилась вороная. — Веселый кари— это будет странно!

— Да, ладно, — сказала Лягри. — Сегри — странный, и еще одна странность роли не играет. Я заплачу.

— Хорошо, три островки, — сделала заказ Санти.

— Я думала вы — торговцы, — фыркнула официантка, — а вы — циркачи, оказывается.

Она побежала за заказом, а с соседнего стола, где сидела веселая компания довний, кто-то выкрикнул:

— Эй, Ваш кари что, взаправду говорящий?

— Да, говорящий, ответила Лягри.

— А пусть нам что-нибудь скажет!

— Гони бочонки, тогда скажу, — нашелся, что ответить Серый, и компания весело рассмеялась.

Вскоре официантка вернулась, неся в зубах поднос с тремя сосудами. Местные кружки походили скорее на широкие чаши без ручек, и эквы, опустив в них мордочки, сделали по глотку. Серый, придвинув свою чашу, весело хмыкнул — напитка там оказалось литра два — два с половиной. «Чем хорош лошадиный мир, — подумал он, — пиво наливают лошадиными порциями». Вкус оказался не слишком приятным, но пузырьки газа, защипав язык, слегка скрасили острую горечь. Несколько глотков принесли приятное расслабление.

По залу пронесся взволнованный шепот, и Сергей с интересом глянул на сцену. К музыкантам присоединилась еще одна эква рыжей масти с черной гривой и черными мохнатыми манжетами на ногах. Дождавшись, когда разговоры стихнут и внимание посетителей обратится к ней, рыжая довния подала знак музыкантам, и те заиграли новую мелодию. Эква запела. Серый не думал, что местные жители вообще на такое способны. Их прерывистая фыркающая речь казалась ему слишком резкой и грубой, но певица смогла наполнить ее нежными переливами, сгладить шероховатости носовых звуков и превратить простые слова в произведение искусства. Баллада исполнительницы оказалась наполнена тоской и печалью, так что у слушателей от грусти защемило сердце.

Когда Люсея всеблагая

В один из самых чудных дней,

Эвлон улыбкой озаряя,

Дала зарок любви своей,

Расцвел лайтилюс самый первый,

Заполнив радостью эфир,

И с ним добрее стал, наверно,

И каждый экус и весь мир

Его увидеть хочет каждый,

В нем утешение от слез,

Успокоение от жажды,

Нежнее лилий, слаще роз.

И аромат его вдыхая,

Легко забыть тоску и боль.

Он светом разум заполняет

И в сердце льет рекой любовь.

Семян, корней он не имеет,

Побегов новых не дает,

И не растет он, и не зреет,

Лишь, душу радуя, цветет.

Затем, навеки покидая,

Весь бренный мир и белый свет,

Лайтилюс дивный оставляет

Лишь звездной пыли легкий след.

Увы, незрим цветок отныне,

Остался лишь в балладах он,

С тех пор, как светлая богиня

Навек покинула Эвлон.

Потопав передними ногами, зал поблагодарил выступавших, и певица исполнила еще несколько песен повеселее.

— Что это за лайтилюс? — тихонько спросил Серый у Лягри.

— Мифический цветок, — ответила она. — Глупости все это, старые сказки.

Пока рыжая эква пела, торговки успели выпить по две чашки алкоголя и нетерпеливо ерзали, поглядывая на сцену. Откланявшись, довния покинула подиум, а музыканты заиграли быстрый зажигательный мотив. «Пошли танцевать?» — предложила Санти, но Серый отрицательно вскинул голову, он и на Земле не слишком любил выходить на танцпол. «Может позже, когда побольше выпьешь», — сказала эква, вставая из-за стола, и следом за ней встала Лягри. Торговки, присоединившись к танцующим, стали ритмично притоптывать в такт барабанщику и вскоре оказались в центре круга, но такое внимание им досталось скорее благодаря заплетенным хвостам, чем танцевальным умениям.

«Эй, кари, поговори с нами, — опять позвали с соседнего столика. — Мы дадим бочонков!» Серый, почувствовав себя достаточно пьяным, чтобы не стесняться, пересел к ним и прихватил свою чашу. Ответив на пару вопросов, он сделал еще глоток и внезапно придумал, чем можно удивить аборигенов. Сергей объявил себя великим кари-волшебником и в доказательство показал фокус с исчезающим бочонком. Трюк был до элементарного прост: он брал металлический брусок в руку, делал вид, что перекладывает его во вторую и зажимает в кулак, а потом, дунув, демонстрировал всем пустую ладонь. А пока все смотрели на зажатый кулак, второй рукой он тихонько прятал бочонок в кармане. Довнии, веселясь от души, охотно совали ему новые бочонки, чтобы вновь подивиться на чудо.