Лёд (СИ) - Росомахина Татьяна

— Сейчас наше испытание — ждать и терпеть.

— Я так и не узнаю, на что способен, если буду только ждать и терпеть! Терпение — отговорка трусов!

Отец шагнул к Тиндалу, но остановился, словно натолкнувшись на стену.

— Ну? Что же ты? — спокойным и оттого еще более страшным голосом произнес он. — Говори дальше. Скажи, что мы трусы. Мы, кто не желает предавать нашу землю и Владык в час беды!

— Тиринхиль, не надо! — умоляюще воскликнула матушка.

— Ничего ты не понимаешь! — выпалил брат и кинулся вон из дома, со страшным грохотом хлопнув дверью.

После мгновенного замешательства я бросилась за ним и успела лишь услышать, как матушка сказала отцу с укоризной: «Зачем ты так?»

Как ни быстро я выскочила, брат уже добежал до поворота.

— Тиндал, погоди!

Он, не оборачиваясь, досадливо махнул рукой. «Оставь!..» — донеслось его осанвэ, и меня будто окатило волной возмущения и обиды.

— Да стой же!..

Тиндал помотал головой, но все же остановился. Пустившись бегом, я догнала его. Мы молча пошли рядом. Я понимала гнев брата — резкие слова отца задели и меня. Но… что хорошего может получиться из дела, которое начинается с семейного раздора? И я сказала наконец:

— Напрасно ты так с отцом. Он желает нам добра.

— Конечно! Да только что это за добро?! Обернуть нас в перинку, уложить в колыбель? Он думает, нас надо беречь от чужих решений! Для него мы все еще дети! «Несмышленыш!» — передразнил он отца. — Мы никогда не угодим ему. Он так и будет держать нас за младенцев!

Я вздохнула. Он тоже был несправедлив: в прежней жизни отец не досаждал нам ни чрезмерной опекой, ни непрошеными советами, и позволял нам сколько угодно учиться на своих ошибках. Однако сейчас отцу кажется, что мы совершаем чужую ошибку — ошибку Феанаро. Но разве сам отец непогрешим? И он может ошибаться! Что, если мы поступим по его совету — останемся дома, будем праздно ждать решений и дел Владык?

Вспомнилось тягучее течение времени, навеянные мраком сонливость и скука…

Ну уж нет! Лучше какие угодно лишения и труды, чем бессмысленное прозябание!

— Мы уже достаточно взрослые, чтобы самим решать за себя! — продолжал возмущаться брат.

— Мы и решили. Мы пойдем со всеми, так ведь, Тиндал?

Брат кивнул и с признательностью сжал мою руку.

— Отец поймет нас, когда остынет, — добавила я. Мне очень хотелось, чтобы стало именно так!

— Не знаю... Он ведь не хочет ничего слушать!

Какое-то время мы бродили по улицам, перебирая доводы, которые убедили бы отца в необходимости нашего путешествия; но любой из них разбился бы о его упрямство. В конце концов Тиндал отправился к Алассарэ — я подозревала, не столько за советом, сколько пожаловаться и излить душу. А я пошла домой в надежде вместе с матушкой уговорить и успокоить отца.

К моему удивлению, у нашего крыльца взад-вперед прохаживался Ниэллин. Заметив меня, он устремился навстречу и без улыбки поздоровался со мною.

— Привет и тебе! — ответила я бодро. — Ты хотел видеть Тиндала? Тогда вы разминулись — он как раз пошел к Алассарэ!

Ниэллин покачал головой:

— Нет. Я хотел поговорить с тобою, Тинвиэль.

— Прямо сейчас? Но о чем? И почему ты не подождал меня в доме?

Он молчал.

— Говори уже, Ниэллин, — поторопила я, — мы не можем стоять тут вечно. Мне ведь надо собираться, а то, чего доброго, мы с Тиндалом опоздаем к выступлению!

— Так Алассарэ сказал правду, ты тоже идешь… — пробормотал тот и вдруг заявил: — Тинвиэль, тебе лучше остаться.

— Что?!

— Останься. Не ходи с нами… с Феанаро.

— Как… Как ты смеешь, Ниэллин! — я едва подбирала слова от возмущения. — Ты… С какой стати ты запрещаешь мне? Ты мне не брат, не отец!

— Я не запрещаю, я… прошу, — тон его и правда стал умоляющим. — Тинвэ, ты не знаешь, что это будет за поход!

— Будто ты знаешь!

— Не знаю. Потому и прошу тебя — не ходи! Не годится женщинам не глядя рваться неведомо куда! Мало ли, что за дорога ждет нас? Лучше мы разведаем путь, приготовим место, а после вернемся за вами!

— Так ты боишься, что мы не поспеем за мужчинами? Станем обузой?

Гнев в моей душе кипел ключом. Мало мне отца, так теперь еще и друг затеял препирательства!

— Ну, знаешь, Ниэллин! Я ведь бывала с вами и на охоте, и в горах — и ни разу не отстала! И моря я не боюсь. С чего ты взял, что я не осилю дорогу?!

Ниэллин смотрел на меня молча, упрямо сжав губы.

— Уговаривал бы Артанис! Или Арквенэн! Почему ты пришел ко мне?! — сердилась я.

— Артанис у нас — Нэрвен, ее без толку уговаривать. Если не преуспели ее братья, что могу сделать я? А Арквенэн… она слышит только посулы Феанаро! С нею тоже говорить бесполезно. Но ты-то, Тинвэ — ты всегда была благоразумна, отчего же сейчас ты не веришь мне?

— Мало радости быть благоразумной, если из-за этого то и дело приходится выслушивать поучения! Сам-то ты идешь, даром, что… благоразумный!

— Как же я вас брошу...

— А что твои? — спросила я, успокаиваясь.

— Отец идет, мать остается, — коротко ответил Ниэллин и, вздохнув, добавил: — Не обессудь. Я все понял. Прости, что досаждал тебе поучениями. Впредь это не повторится. Я зайду за вами. До встречи!

Он низко поклонился, развернулся и направился прочь широким, порывистым шагом. Я растерянно смотрела ему вслед. Кажется, я его обидела... Сам виноват, что вздумал вдруг указывать мне! Но тут же во мне шевельнулось сомнение: может, он не так уж и неправ?

Нет, хватит! Если вечно сомневаться и колебаться, не стоит мечтать о делах и свершениях! И я вошла в дом в самом решительном настроении, готовая, если потребуется, спорить со всем миром.

Моя решимость пропала зря, как и приготовленные речи. Отец уже обуздал свое недовольство, хоть и не переменил мнения. Он спросил, не передумал ли Тиндал участвовать в этой бестолковщине, и лишь покачал головой, услыхав, что и я собираюсь уйти вместе с братом. Вид у него при этом был совсем не радостный, однако он не стал тратить слова на пререкания и ушел в мастерскую. Я растерянно потопталась на пороге, но не посмела вызвать его на разговор, которого он явно хотел избежать.

Матушку я нашла в кухне: она замешивала тесто для лембасов, то и дело утирая глаза. Лицо у нее было все в муке. Позже я украдкой стащила готовый хлебец — он был солон, как будто матушка сдобрила тесто своими слезами…

Смутная тревога снова царапнула меня, но я скорее загнала ее поглубже и принялась рыться в сундуках. Я откладывала в сторону тонкие шелковые туники, легкие туфельки и расшитые платья, и собирала то, что пригодится нам с братом в пути: добротную, прочную одежду из шерсти и льна, крепкие башмаки, кожаные куртки и плотные суконные плащи. Мы ведь поплывем на кораблях, а морской ветер, бывает, пронизывает до костей. Однако не стоит брать с собой слишком много — если мы пойдем быстро, избыток вещей станет лишней тяжестью и обузой…

Я перебирала вещи, как вдруг со двора донеслись отрывистые выкрики и неровный стук. Кинувшись на улицу, я в изумлении замерла на пороге.

Тиндал с отцом дрались на палках, на которых когда-то брат учился обращению с копьем. В сосредоточенных лицах их не было злости — скорее, напряжение схватки и острое внимание к противнику. Алассарэ наблюдал за поединком, стоя у стены.

— Алассарэ, что они затеяли? — вполголоса спросила я.

— Тш-ш, не мешай, — прошептал он, — должен же ваш батюшка убедиться, что Тиндал — не беспомощный младенец.

Отец мой не любил оружия и никогда не участвовал в потешных поединках. Но сейчас стало ясно, что он не растерял умений, обретенных еще в Серединных Землях, задолго до нашего рождения. В его руках деревяшка казалась живой — взлетала и со свистом обрушивалась на противника, змеей бросалась вперед, норовила ужалить, проткнуть насквозь... Страшно было представить на ней острый наконечник!

Брат не давал себя в обиду: он отбивался решительно и умело. Пару раз достал отца и в конце концов, изловчившись, резким ударом выбил палку из его рук.