Золотая цепь - Клэр Кассандра

– Жаль тебя разочаровывать, но я ничего не слышал об этом чародее. Однако мне совершенно очевидно, что речь идет о каких-то злых делах, – сказал он, когда Люси закончила. – Скажи, зачем ты ввязалась во все это? Почему бы не предоставить родителям разгадывать эту загадку?

– Барбара была моей кузиной, – ответила она. – Я не могу сидеть сложа руки.

– Но тебе не обязательно это делать.

– Наверное, ты уже успел позабыть о том, что жизнь полна опасностей, – заметила Люси. – Ни Джеймс, ни Корделия, никто из нас не выбирал этот путь, не стремился стать одним из тех, кто будет разгадывать загадку. Загадка сама выбрала нас. Я не хочу напрасно навлекать опасность на родителей, им все равно с этим не справиться.

– Не уверен в том, что кто-нибудь другой может с этим справиться, – сказал Джесс. – Вы столкнулись с неизвестными злыми силами. И эти злые силы твердо намерены причинять страдания Сумеречным охотникам и уничтожать их. Вряд ли это скоро закончится.

Люси судорожно втянула воздух сквозь зубы.

– Люс? – В дверях стоял Джеймс. Люси вздрогнула, и Джесс исчез – но не так, как исчезала Джессамина, оставлявшая за собой облако тумана. Только что он был здесь, а в следующую секунду его не стало. – Что ты здесь делаешь?

– Не понимаю, почему мне нельзя мирно посидеть в гостиной! – огрызнулась она, но, услышав собственный голос, сразу же устыдилась. Ведь он не мог знать, что она как раз пыталась выведать ценные сведения у необычного призрака.

Джеймс бросил пиджак на кресло в цветочек, взял кочергу и уселся рядом с Люси у камина.

– Мне очень жаль, что у вас так получилось с Грейс, – неуверенно заговорила она. – Мэтью все рассказал Томасу и Кристоферу, а они – мне.

Джеймс вздохнул и нервным движением пошевелил уголья в камине.

– Наверное, так лучше. Мне не очень-то хочется самому объявлять об этом обществу.

– Отказав тебе, Грейс поступила как безмозглая дурочка, – отрезала Люси. – А согласившись выйти за Чарльза, она опять поступила как безмозглая дурочка, так что теперь она дурочка в квадрате.

Джеймс перестал ворошить угли и замер неподвижно, как статуя. Искры дождем посыпались на каминную решетку.

– Я думал, что буду чувствовать страшное горе, – наконец, проговорил он. – Но, честно признаюсь, сейчас я даже не знаю, что я чувствую. Все окружающее стало более четким, рельефным, цвета сделались яркими. Может быть, это и есть горе. Может быть, я просто не знаю, каково это – испытать такую потерю.

– Чарльз еще пожалеет о том, что женился на ней, – убежденно сказала Люси. – Она будет изводить его до самого смертного часа. – Люси состроила гримасу отвращения. – Погоди-ка. Значит, теперь она станет сестрой Мэтью, так, что ли? Ты только представь себе чопорные семейные обеды.

– Кстати, насчет Мэтью. – Джеймс поставил кочергу на место. – Люс. Ты знаешь, что Мэтью неравнодушен к тебе, а ты… ты не отвечаешь на его чувства.

Люси поморгала. Она не ожидала, что разговор примет подобный оборот, хотя этот вопрос они обсуждали с Джеймсом уже не в первый раз.

– Я не могу заставить себя испытывать романтические чувства к тому, к кому у меня нет подобных чувств.

– Я не сказал, что ты должна себя заставлять. Ты вольна сама выбирать себе возлюбленного.

– А кроме того, это просто блажь с его стороны, – добавила Люси. – Он не любит меня по-настоящему. Вообще-то, если говорить откровенно, мне кажется…

Она смолкла. В последние несколько дней, пока она наблюдала за выражением лица Мэтью и его блуждающим взглядом, у нее появилась некая теория. Но она не готова была делиться своими соображениями с братом.

– Не буду с тобой спорить, – тихо произнес Джеймс. – Но я боюсь, что Мэтью страдает… по каким-то причинам, непонятным даже мне.

Люси колебалась. Она знала, что должна высказаться по поводу способа, который выбрал Мэтью для облегчения своих страданий, но не могла заставить себя произнести эти слова вслух в разговоре с Джеймсом. Однако ее избавили от необходимости сделать выбор чьи-то шаги, раздавшиеся в коридоре. Открылась дверь, и на пороге появились родители; лица у них раскраснелись – видимо, потому, что на улице дул прохладный ветер. Тесса положила перчатки на марокканский столик, стоявший у двери, а Уилл быстро подошел к детям, поцеловал Люси и взъерошил Джеймсу волосы.

– Боже милостивый, – легкомысленно воскликнул Джеймс. – Чем вызваны такие бурные проявления нежности?

– Мы сейчас были у вашей тети Сесили и дяди Габриэля, – сказала Тесса, и Люси вдруг поняла, что глаза ее матери блестят слишком уж ярко. Тесса села на диван. – Бедные мои. У меня просто сердце разрывается, когда я думаю о Софи и Гидеоне.

Уилл вздохнул.

– Помню времена, когда Гидеон и Габриэль терпеть друг друга не могли. А теперь Габриэль не отходит от брата. Я так рад, что вы с Джеймсом не одиноки, Люс.

– Думаю, можно считать хорошей новостью то, что сегодня не произошло новых нападений, – заговорила Тесса. – Мы должны черпать в этом утешение. Весь этот кошмар скоро закончится.

Уилл сел на диван рядом с женой и привлек ее к себе.

– Сейчас я собираюсь поцеловать вашу матушку, – объявил он. – Спасайтесь бегством, если хотите, дети. А если нет, то мы можем сыграть в «Лудо», когда романтическая часть закончится.

– Она никогда не закончится, – угрюмо сказал Джеймс.

Тесса рассмеялась и подняла голову, чтобы Уилл поцеловал ее. На лице Джеймса отразилось раздражение, но Люси не обращала на родителей внимания. В ушах у нее звучали слова Джесса: «Злые силы твердо намерены причинять страдания Сумеречным охотникам и уничтожать их. Вряд ли это скоро закончится».

Ей стало холодно.

Утром в дом 102 на площади Корнуолл-Гарденс принесли огромную коробку, украшенную лентами. Посылка была адресована Корделии; Райза с коробкой поднялась в комнату девушки, и Сона последовала за ней.

– Подарок! – объявила Сона, когда Райза положила коробку на кровать. Сона тяжело переводила дыхание. Корделия с тревогой взглянула на мать, энергичную, еще молодую женщину, которой обычно не составляло никакого труда подняться на третий этаж. – Может быть, это от джентльмена?

Корделия, которая сидела перед зеркалом и расчесывала волосы, вздохнула. Она полночи плакала, в ужасе осознав, в какое положение поставила брата, привязавшись к нему со своим непрошеным сочувствием. Она знала, что не заслуживает никаких подарков, да и вечера в Адском Алькове, если уж на то пошло.

– Скорее всего, это от Люси…

Мать уже развернула упаковку и открывала коробку. Райза отошла к двери; судя по выражению ее лица, ее встревожило радостное возбуждение Соны. Зашуршала тонкая бумага, и Сона громко ахнула:

– О, Лейли!

Корделия, будучи не в силах сдержать любопытство, поднялась со стула и подошла к матери. И, в свою очередь, ахнула. Сона извлекла из коробки дюжину платьев: дневные платья и чайные платья, потрясающие вечерние наряды сочных, насыщенных цветов. Здесь было бирюзовое кружево, хлопчатобумажные ткани цвета корицы, винного цвета, ярко-зеленые шелка, шелка цвета кларета, бордовые, золотистые, темно-розовые.

Сона взяла шелковое платье бронзового цвета с отделкой из шифона на корсаже и подоле.

– Какое красивое, – произнесла она с некоторой неохотой. – Это от Джеймса, верно?

Корделия, оправившись от изумления, заметила среди чайных платьев небольшую карточку с буквой «А» и сразу же сообразила, от кого коробка. Но ей показалось, что если мать поверит в то, что это подарок Джеймса, она позволит ей надевать новые наряды. И Корделия не стала переубеждать Сону.

– Как это мило с его стороны, тебе не кажется? – заметила она. – Я могу надеть новое платье сегодня – в Институте будет вечер.

Сона восторженно заулыбалась, и на сердце Корделии легла свинцовая тяжесть. Теперь мать сочтет, что у Джеймса имеются серьезные намерения. Какая ирония, подумала она; впервые в жизни их с матерью желания совпали, но этим желаниям не суждено исполниться.