Выбор Наместницы - Школьникова Вера

— Неправда! У троих наместниц были дети! Тайра Милосердная удочерила собственную дочь!

— За Тайру правил старший брат, кому какое дело было до ее детей? А вам не простят! Кроме того, Тайра просидела на троне всего три года!

— Я понимаю, что не смогу оставить ребенка, но ведь можно отдать его на воспитание, а потом взять ко двору! Да просто знать, что твоя кровь течет в ком-то — разве этого мало?

— Мало, если за это нужно заплатить жизнью!

— А сколько женщин умирает родами? Они ведь тоже рискуют!

Ванр чуть было не ответил: «Они рискуют только своей жизнью», — но сумел вовремя сдержаться, у него оставался единственный шанс — убедить наместницу, что его волнует только ее безопасность, а о себе Ванр и не думает:

— Они — не наместницы, Энрисса, эта треклятая статуя действительно зачарована!

— Ритуал ни разу не проводили!

— А вот теперь — проведут. Вы даже не успеете выносить этого ребенка, вас казнят раньше!

— Не казнят, — в голосе наместницы прозвучала непоколебимая уверенность, но Ванр достаточно хорошо знал Энриссу, чтобы различить под этой маской страх. Он подошел к ней, стал за спинкой кресла, обнял ее за шею:

— Энрисса, семь лет — это очень мало. Я не хочу потерять вас так скоро. Не надо рисковать всем ради ребенка, которого даже нельзя будет оставить при себе.

Наместница вздохнула и накрыла его ладонь своей ладонью — она уже приняла решение, и все ласковые слова в мире не смогли бы переубедить ее. Но Энрисса с трудом скрывала разочарование — в комнате пахло страхом, она слышала его в словах Ванра, видела в его взгляде. Она хотела верить, что Ванр боится за нее, нет, что за ерунда, она верила, что это так, она не сомневалась! Но червячок сомнения уже начал точить дырку в лакомом кусочке ее сознания. Она наклонилась и задула свечу. Время покажет, насколько сильна любовь Ванра Пасуаша.

LX

Саломэ сидела за столом и размазывала по тарелке красный от малинового варенья творог. Творог она терпеть не могла, потому обычно старалась проглотить ненавистное кушанье как можно скорее и убежать во двор, но сегодня девочка растягивала завтрак, никак не решаясь заговорить с матерью о том, что беспокоило ее вот уже третий день. Творога в тарелке от размазывания становилось только больше, Эрна сидела за столом напротив дочери и не собиралась никуда уходить, пока та не очистит тарелку, и девочка решилась:

— Мама, а если я незаконная, я смогу стать наместницей?

Эрна выронила ложку:

— Что за вопросы? Какая разница, законная ты или нет, у нас уже есть наместница, и она проживет еще много лет.

— А я?

— А ты выйдешь замуж, — уверено ответила дочери Эрна, хотя на самом деле вовсе не испытывала этой уверенности.

— А наместницей никак не получится? — настойчиво продолжала выспрашивать девочка.

— Наместницей — никак, — твердо сказала Эрна, желая закончить неприятный разговор.

Но Саломэ никак не могла угомониться:

— А король может врать?

— Что? Великие боги, вопросы у тебя сегодня! Откуда я знаю, может ли врать король? Он же статуя! Наверное, не может, королю не положено врать, то есть, лгать.

— Значит, я буду наместницей! Он сам мне сказал.

— Кто сказал? — Эрна начала терять терпение.

— Король. Он пришел ко мне и сказал, что выбрал меня, и я буду наместницей. А когда я стану большая, он вернется на самом деле и женится на мне, и у нас будет сын. А дочки не будет, потому что на трон должен сесть мальчик.

— А что нужно быстро завтракать он тебе не говорил?

— Неа, а нужно? Наверно нужно, я тогда быстрее вырасту, — и девочка мужественно проглотила полную ложку творога.

Эрна проглотила возражение: пусть пока что верит в свои выдумки. Оно только на пользу, вон, как быстро тарелка опустела. Надо же, король к ней пришел! Ничего, повзрослеет, поймет, что наместницей ей не быть, да и не сама не захочет, когда встретит парня по нраву.

Эрна ошиблась — время шло, зима сменилась весной, а Саломэ и не думала забывать про свое великое предназначение. Доходило и до слез — Саломэ хотела носить только белое, так, словно она уже была наместницей, Эрна не позволяла. Саломэ часами расспрашивала отца о статуе короля — правда ли, что она может разговаривать и закрывать глаза, и о королевском дворце, ведь ей предстоит быть там королевой. Ланлосс пытался объяснить Саломэ, что быть наместницей — не самое приятное занятие в мире, но все его доводы разбивались о каменную стену детской уверенности: «Я только сначала буду наместницей, а потом — королевой, как Саломэ Первая, только наоборот». Генерал уже жалел, что дал дочери это имя: из тридцати двух наместниц короля Элиана двенадцать звались «Саломэ», но это же не значит, что каждая Саломэ обязательно должна стать наместницей! А их дочь и вовсе незаконнорожденная. И каждый раз, когда девочка начинала рассказывать об ожидающей ее короне, Ланлосс тяжело вздыхал — фантазии фантазиями, но он и в самом деле не знал, что ждет Саломэ в будущем. Не хотелось бы, чтобы девочка разделила обычную судьбу незаконных дворянских дочерей — замуж за первого встречного, согласного взять, а если такого не найдется — в обитель. Эрна молчала, но он знал, что и она тревожится о судьбе дочери. Теперь Ланлосс понимал, почему она отказалась заводить еще детей. Если бы только можно было найти способ узаконить девочку!.. Иногда он чувствовал, что готов забыть и о долге, и о вассальной клятве — что ему, простолюдину, до пресловутой дворянской чести. Забрал бы Эрну, Саломэ и сына Резиалии — не оставлять же мальчика ненавидящей всех и вся матери — и уехал в Кавдн, или Ландию, а то и к варварам… Но всякий раз его останавливало воспоминание о давешнем разговоре в кабинете наместницы: она снова доверилась ему, как тогда, сразу после вступления на трон. Он не подвел ее в первый раз — война закончилась победой, не подведет и сейчас. Ланлосс понимал, что спокойствие и относительное благополучие в Инхоре — явление временное. Стоит ослабить вожжи — и все пойдет по-старому. Только страх перед графом удерживал дворян в рамках закона, а о крестьянах и вовсе говорить нечего, будут подчиняться тому, у кого дубина больше. Вековую привычку к покорности за семь лет из крови не вымоешь. Нет, он никогда не удирал с поля боя, ни солдатом, ни генералом, не убежит и сейчас, будучи графом.

А Саломэ удивлялась про себя, как это папа и мама могут не понимать таких простых вещей: она обязательно будет королевой, раз король обещал. Ведь он приходит с ней, рассказывает истории, водит ее гулять. Она его просила придти к маме с папой тоже, чтобы они ей поверили, но король сказал, что может говорить только с Саломэ, потому что она — избранная, а остальные его не увидят, он ведь еще не вернулся по-настоящему. Ах, как девочка теперь мечтала поскорее вырасти! Ее, правда, немного смущало, что станет с нынешней наместницей, но король знает, что делать. А пока что она старалась быть хорошей девочкой: ведь всем известно, что послушные дети быстрее растут, а те, кто капризничают — навсегда остаются маленькими. Она все еще жалела, что мама не разрешила носить белое, но, поговорив с королем, согласилась подождать. Зато она рисовала себя в белых платьях, а рядом с нею всегда был Он. Получалось, правда, не очень похоже, но девочка не оставляла попыток.