Сильнейшие - Дильдина Светлана

Потом Огонька призвала к себе Элати. После Лачи не больно-то приятно было терпеть обращение свысока, да и не мог позабыть дорогу сюда — хоть и сознавал, что должен испытывать благодарность. Смерила прохладным снисходительным взглядом, проговорила:

— Хватит тебе болтаться без дела. В твоем возрасте мальчишки работают наравне со взрослыми.

— Я готов, — пожал плечами Огонек. — Разве я отказывался от работы?

— Помолчи, когда тебя не спрашивают. Раз у тебя есть дар, будет разумно использовать его, тем паче не представляю, где от тебя может быть толк. Я приставлю тебя к Лиа-целительнице. Будешь учиться у нее — слабое подспорье, но все же можешь сгодиться. — Она подумала пару мгновений, добавила: — Не думай, что любой айо может исцелять. Если окажешься непригодным, что ж… приставим куда-нибудь еще.

Сидя на парапете, Ила вертела в пальцах маленький розовый цветок на тонком стебле. Сидела, поджав ногу — позабыла, что давно не девчонка.

Никак не могла придти в себя после случайной встречи с мальчиком. Столкнулись на лестнице… Элати сказала — не твоего ума дело. А какой тут ум, у самого рассудительного человека не хватит — связать воедино концы непонятно каких веревок.

Мальчик-подросток с лицом давней подруги… полукровка, который взялся непонятно откуда и живет в Аусте? Который не носит никаких отличительных знаков — то есть, и понять нельзя, зачем он понадобился Сильнейшим? А Элати ничего не захотела рассказывать, она не любит Илу за то, что та — нянька у Хрусталя и Меди. Она очень рассердилась бы, если б узнала — Ила стала расспрашивать детей… те вечно все слышат, это лишь взрослые считают их несмышленышами — взрослые, которые проводят время вдали от детей. Куна напустил на себя таинственность, но не смог промолчать — стоило Иле притвориться разочарованной, мол, ничего не знаешь. А Илику — простая душа, сама все выложила, хоть и особо нечего было.

И вся плата за ее слова — плитка орехов в меду. С Куной сложнее — долго еще будет считать Илу должницей…

А пока — ветер, растрепавший прическу, цветок в пальцах да пыль в лицо…

«Соль?» — растерянно думала Ила, и чем дальше, тем больше ей казалось — вместо почвы под ногами сплошь зыбкое болото. Этот мальчик… Она так долго пыталась вспомнить облик подруги, и вот встреча оживила его в памяти вполне ясно. Только ведь они и вправду похожи. Тонкий нос, чуть удлиненный… губы, словно вот-вот заплачет или попросит сладости — когда спокоен, задумчив; и выражение лица в целом — немного обиженное, чуть испуганное — у Соль бывало такое. Глаза только другие совсем. Если отец Огонька — тот южанин… нет, его не вспомнить даже со всей Силой Лайа.

Деревня неподалеку от Тейит

Парнишка был худенький, с виду не многим старше Атали. Хотя Лиа знала — стражами деревень не ставят столь юных. Значит, ему больше весен. Губы мальчишки дрожали, тонкие, голубоватые.

— Потерпи. Скоро боли не будет.

— Я не об этом, — вздохнул он, и женщине показалось — сейчас он расплачется. — Я хотел… меня же только поставили в эту деревню. Впервые… Йишкали, я же хотел как лучше. Что теперь скажет семья…

— Не ругайся, — строго сказали Лиа. — А ногу каждый сломать может.

Искусные руки целительницы наложили лубок, потом повязку.

— Оно прилетало… я засмотрелся. Такое красивое. Как дурак… — он и вправду едва не плакал. — Я даже не подумал, что надо поставить щит… А там яма, йишкали!

— Не хнычь, — резко сказала Лиа, а когда мальчишка вскинул на нее изумленные глаза, улыбнулась и взъерошила его волосы. — С кем не бывает. Вряд ли тебя с позором отправят обратно.

По возвращении усталую женщину поджидала неожиданность — велено было явиться к Лачи. Настолько необычно это звучало, что женщина не знала, что и подумать. Посидев немного, чтобы ноги перестали гудеть, выпила разведенные в воде несколько капель медовой полыни и отправилась, куда приказали.

Встретили ее ласково, что сразу сняло опасения — ну, дурного слова не услышать от Лачи. Только вот Ила, в юности бойкая, резвая, присмирела изрядно, пожив с детьми его бок о бок…

— Гонец рассказал мне, что на плато, где ты была, снова наведались «перья».

— Да, эльо, — целительница задумалась. — Они не тронули никого.

— Это мне тоже известно. Что же, я больше не могу тебе позволить подвергать риску собственную жизнь. Теперь ты нужна здесь, в Тейит. — Заметив недоуменно приподнятые брови ее, добавил:

— Ты не привыкла, что распоряжения отдаю я, а не Лайа?

— Ты имеешь на это право…

— Не только право, целительница, — сказал он приветливо. — У нас с Лайа полное единодушие, как и всегда, как и должно. Мы хотим поручить тебе мальчика — он почти взрослый, но сущее дитя по уму.

— Он… не в себе?

— Что ты, он совершенно нормальный подросток, — к концу краткого рассказа выражение настороженного сочувствия сменилось у Лиа живым интересом.

— Но почему я, эльо? Я не лучшая целительница Тейит…

— Ты достойна многих лестных слов, но сейчас подумай о другом. Подумай, можем ли мы приставить его к самому занятому! А тебе стоит отдохнуть — ты заслужила отдых. И попутно поучишь его своему мастерству…

Женщина согласно склонила голову.

Когда Лиа ушла, Лачи очень серьезно посмотрел ей вслед — и смотрел, пока полог не перестал качаться.

— Неважно, на самом ли деле он ей внук. Узнает его получше — примет с радостью. У мальчика должно быть все, моя дорогая. — И особенно подчеркнул: — Все. У него Сила юга, но он должен полюбить север.

Фигурка в платье из серой хлопковой ткани, так сшито, что руки закрыты чуть не до локтя. Маленькая хрупкая женщина, лицо все в мелких морщинках. Но они не портили женщину, как небо не портят облака.

— Подойди, — она поманила Огонька всей ладонью, улыбнулась. Но глаза ее — чуть запавшие и очень ясные, светло-голубые, оглядели мальчика чрезвычайно внимательно.

— Меня зовут Лиа, малыш. Я буду тебя учить.

От незнакомки исходило тепло… едва ли не впервые на мальчишку смотрели не просто приветливо, а так… по-домашнему. Он зверенышем себя почувствовал — уткнуться носом в теплый бог, забыть все невзгоды… Даже слезы на глаза навернулись.

Одернул себя — северяне хорошие, может быть — но чужие. Только неразумный птенец слепо мчится за первым увиденным существом, безоговорочно признавая в нем свою мать.

Лиа поселили неподалеку — достаточно было сделать полсотни шагов, чтобы оказаться у входа в ее жилище. Другие целители жили в противоположном крыле — на вопрос Огонька, почему ей велели покинуть домик и перебраться сюда, она лишь пожала плечами. Впрочем, домик ей никто не запретил навещать — побывал там и Огонек. Подивился бедности обстановки — даже циновки на полу старые, с блеклым рисунком. А ведь уважают целительницу… Спрашивать постеснялся — в чужое имущество лезть некрасиво.

Ровесников полукровки среди обитателей Ауста не было — тут жили целители и доверенные слуги без семей. Впрочем, порой тут появлялись и юные обитатели каменного города — дети Серебра и Меди, и даже видел детей соправителей — из окна.

Через какое-то время знал, что коренастый круглоголовый мальчик заметно младше Огонька — сын Лачи, Куна, а тонкошеий, медлительный Шили с ресницами-опахалами — отпрыск Медной ветви.

Мог бы заговорить, оклик услышали бы — но каждый раз терялся, не в силах сообразить, с чего начинают знакомство.

День его поначалу был очень простым — с утра ему приносили поесть, и после он свободно бродил по городу; теперь тоже бродил, но сопровождая Лиа и стараясь помочь, а заодно научиться чему-нибудь; к вечеру обязательно возвращался и уже не покидал Ауста, пытаясь читать.

Огонька постоянно навещала Атали. Поначалу девочка раздражала его своей неспособностью понимать простейшие вещи, если те отличались от вбитого ей в голову с рождения. Но потом привык. Атали была все-таки не глупа, и, хоть обидчива, первая приходила мириться. А обижалась она частенько. Снова и снова расспрашивала о жизни южан — Огонек уже взмолиться был готов, он устал говорить, что прожил у них от силы две луны — и не упускала случая вернуть возмущение ими. Да если бы свое… Бесконечные девчонкины «Лайа считает, аньу правильно говорила…» досаждали хуже зудения комара над ухом.