Пустыня смерти (СИ) - Шалюкова Олеся Сергеевна

Именно в ту ночь, пока пески ревели, Кармин, глядя на мой танец, решила, что надо чем-нибудь отплатить. С той ночи при наших встречах она рассказывала мне сказки и легенды.

О том, что слышала за долгие годы своей жизни…

В числе того, что она рассказала в ту первую ночь, я услышала историю о границе.

Кармин устроилась на груде выделанных шкур песчаных баранов, посмотрела на меня не слишком одобрительно — я сидела на своём чешуйчатом шаосе, а она не любила чешую ни в каком её проявлении.

— Что ты знаешь о границе, змеиное дитя?

На тот момент знала я не слишком много, о чём не замедлила сообщить.

Кармин засмеялась, моя честность ей понравилась с первого взгляда. И если бы я не сидела на чешуе, у меня были все шансы потонуть в её объятиях.

В общем, поскольку я хрупкий человек, то я решила, что будет куда лучше, если я буду немного держаться на благополучной дистанции, пока не научится Кармин соизмерять немного свою силу.

Это было, как показали последующие годы, правильное решение.

— Немного, значит, — пропела она. — Что ж, я расскажу тебе больше. Если ты выйдешь с аула и пойдёшь на юг, и пойдёшь прямо-прямо, никуда не сворачивая, то однажды, через много-много дней, ты подойдёшь к тому же аулу, откуда вышла, только с севера.

— Как?! — ахнула я.

— Если ты пойдёшь в любом направлении, — продолжила смеющаяся королева, — через много-много дней ты выйдешь к тому же месту, откуда ушла, только с противоположной стороны. Поэтому у Аррахата нет границ, поэтому отсюда невозможно сбежать или найти какие-то пути к спасению. В пустыню можно попасть только извне. И только один раз.

— Что это? Почему это?!

— Это граница, это то, чем заперли пустыню, чтобы мы, её жители никуда-никуда не делись. Ведь пустыня — место, где нас бросили умирать…

Я кивнула. Это я знала. Это было первым, что мне рассказал дед, потому что объяснял, почему так важны змеиные проводники, почему во всех аулах, во всех городах не найти никого нужнее, чем проводник.

— Какие интересные у тебя знания! — восхитилась Кармин, — то, что знают все — не знаешь. То, что знают считанные единицы, знаешь.

— Так получилось, — пробормотала я смущённо.

Королева криво усмехнулась, и в её голосе я услышала впервые самую настоящую горечь:

— Если вспомнить, кто взялся за твоё обучение — ничего удивительного.

— Кармин…

— Да?

— А есть кто-то, кто видит эту самую границу? Раз про неё говорят, значит, кто-то её видел?

— Конечно. Люди бывают разные. Есть потерянные дети.

— Потерянные? Как это?

— Это… — Кармин неожиданно беспомощно замолчала, потом отвела взгляд в сторону. — Как ты. Люди, которым нет нигде места. Кто живёт на границе между двумя… Мирами. Как змеиные проводники, говорящие со змеями. Их высоко ценят, но им нет места нигде. В городах им душно, воздуха не хватает. Они руками хватаются за шанс, им выпавший, чтобы остаться в городе, а потом проходит всего несколько недель, и они бегут прочь.

— А пустыня? — не столько оскорблённая, сколько скорее испуганная, я схватилась за самое очевидное, за то — как жила сама. — У нас же есть свои аулы…

— Где от силы несколько человек, — напомнила Кармин. — Я знаю, как вы живёте, Зеон. Знаю, ваш быт. У вас нет личных вещей. Все ваши драгоценности можно бросить в верховые сумки для змеев и отправиться далеко-далеко. Всё, что вам надо — это только ваш талант, ваш дар, а устроиться заново для вас не составляет никакого труда. Нет, это не в укор, просто… Это ваша жизнь, вам нигде нет места. Ни в одном мире. Ни человеческом, ни пустынном. Такие как ты, именно ты — потерянные дети, вы хорошие, но каждый раз, когда вы пытаетесь найти своё место, вы сталкиваетесь с тем, что у вас его нет. И быть не может. Даже рядом со своим наставником ты не ощущаешь своей принадлежности.

— Значит, я потерянное дитя?

Кармин кивнула.

— Почему-то теперь мне кажется, что не стоило тебе этого говорить, но что сказано, то сказано.

— И потерянные дети могут видеть границу?

— Не только видеть, — начала было королева и резко замолчала, уловив что-то мне недоступное.

После этого любая попытка её вывести на разговор о потерянных детях неизбежно заканчивалась полным провалом.

Чтобы не скрывала Кармин, она собиралась скрывать это до самого конца…

Открыв глаза, я всхлипнула и обнаружила, что снова могу дышать.

Рамир стоял надо мной с клинком в руках. Оборванные полоски материи, которыми меня обматывали, были разрезаны.

Происходило всё же что-то, чему я не могла найти объяснений в словах деда.

Что-то, что было и куда проще и куда сложнее, чем его слова.

— Я сейчас его позову, — Рамир отступил, но протянув руку, я успела схватить его. Ладонь скользнула сквозь его тело, но задержалась на браслете.

— Не надо, Рамир. Не стоит. У меня такое ощущение, что это не поможет. Сейчас пока ничего не поможет.

— Ни… чего?

— Да, — кивнула я, снова взглянула на браслет, за который удерживала мёртвого напарника. И загорелась идеей: — слушай! Раз уж Али нам пришлось покинуть, давай найдём твоё тело?

Привидение взглянул на меня не обрадованно, моё предложение ему не просто не понравилось. Оно его бесконечно испугало.

— Рамир?

Напарник молчал.

Замолчала и я, отдаваясь во власть мягких волн забвения и спокойствия. Если он не хочет говорить, я же не могу его взять и заставить?

Если он хочет что-то скрыть, то я не буду настаивать, я послушаю возмущённый ропот промокшего песка, рассказывающего байки обо всем на свете…

— Я знаю точно, где моё тело. Но обычным людям нет туда хода.

— А кому есть?!

Рамир помолчал. Песчинки за шатром замерли, прислушались и подхваченные ветром помчались прочь, дальше от шатров и дальше.

— Потерянным детям. Слышала о таких?

— Об отверженных слышала. Сама к ним как-никак отношусь. А вот о потерянных детях — никогда, — неожиданно для себя слукавила я. — Кто они?

— Дети двух миров, не принадлежащие толком ни одному, ни другому, и не сделавшие выбор, когда сделать его надо было.

— Выбор? Зачем делать выбор?

— Невозможно быть и тем, и тем сразу, нужно выбирать что-то одно. Тот, кто не выбирает — умирает.

— Почему?! — неподдельно изумилась я, ощущая, как мысли начал подтачивать неприятный червячок сомнений. О чём сейчас говорит мой мёртвый напарник? Что именно имеет в виду? О чём таком опасном он говорит?

— Шаманы могут объяснить лучше, но… Представь себе, воду из кувшина льют в чашу. Вода между кувшином и чашей льётся всего несколько биений сердца. Так и Потерянные дети. Как вода, они — меж двух берегов. Нужно выбирать, потому что если этого не сделать, сила уничтожит своего хозяина. И ничего хорошего не получится…

Я не услышала очередную страшилку, обещающую мне, что всё будет плохо-плохо. Я услышала другое, что детям можно пройти туда, где обычным людям делать нечего. Граница.

Рамир сейчас говорил о границе пустыни!!! Там, где был Хан, где белые мухи парили над снегом, превращая в алое крошево каждого, кто осмелится перейти через страшную границу…

— Что ты делал на границе? — резко спросила я.

Надо было спокойнее, плавнее, но всё во мне кричало, что я нашла нужное, что я нашла то самое главное, то важное, что искала!

И теперь нужно было только не свернуть! Только не сворачивать.

Вперёд.

Сила, которую я уже и не чаяла услышать, снова побежала по жилам, заставляя сердце заходиться в отчаянном стуке. Я снова слышала пустыню. Её недовольный рокот. Я слышала каждую песчинку, не только слышала, но и понимала змей.

Их слова, их тревогу.

Я ощущала кожей, что рядом с моим шатром трое воинов, и нет в этом маленьком ауле деда. Песчинки-ябеды подсказали, что охраняют здесь не меня от окружающего мира. Воины здесь для того, чтобы я никуда не делась!

Дед своими какими-то методами понял, что я ещё не сделала выбор, и собирался сделать всё, чтобы я никуда не делась, пока не приму решение, жить мне как человек или змея.