Драконья алчность, или Дело Алмазного Фонда - Малинин Евгений Николаевич

– Вот и Западная Пустыня началась… – раздался негромкий голос синсина из-под копыт моей лошади.

Я опустил глаза и увидел, что Гварда споро бежит рядом со мной. Поймав мой взгляд, он добавил:

– Может быть, стоит уже остановиться на ночлег?.. Старый учитель совсем вымотался, лошадка его доконала.

Я оглянулся. Фун Ку-цзы трясся позади настолько далеко, что в угасающем солнечном свете казалось, будто в седло поставлен стоймя плохо набитый мешок. Мне стало стыдно – я же знал, что старик плохо переносит верховую езду, и все-таки гнал свою лошадь, заставляя его терпеть ненужные… неудобства.

Я обернулся к притихшему на своей лошади Поганцу:

– Гварда прав, давай-ка, ученик, разбивать лагерь…

Моя умная лошадка остановилась на одном из последних клочков земли покрытых невысокой, но достаточно густой травкой. Ни о каких дровах речи, конечно, не могло и быть, однако я сочинил небольшое заклинание, и скоро, прямо над зеленеющей травой вспыхнул небольшой огонек. Поганец соорудил некое подобие треноги и пристроил над костерком небольшой котелок, в котором скоро забурлила вода.

Фун Ку-цзы подъехал к месту стоянки, когда уже все приготовления были закончены и тяжело соскользнул с седла на землю. Я помог старику устроиться возле огня, а он, усевшись, неожиданно улыбнулся и сказал:

– Если бы мы шли пешком, обузой был бы кто-нибудь другой!..

– Но, учитель, никто не считает тебя обузой! – воскликнул я совершенно искренне.

– Достаточно того, что я сам себя ею считаю, – спокойно возразил старик, – Когда я решил отправиться с тобой, мне казалось, что я смогу быть полезным если не своим боевым мастерством, то хотя бы своевременным советом. Однако пока что я чувствую себя… м-м-м… излишеством!

– Все мы – излишки этого мира! – неожиданно подал свой голосок Поганец, протягивая Фун Ку-цзы глубокую керамическую чашку с дымящимся чаем, – И рано или поздно он выкинет нас из своих просторов!..

Старик принял чашку и слегка удивленно посмотрел на малыша:

– Да ты – философ! И что же следует из этого твоего постулата?!

– А то, что пока еще ты существуешь в этом Мире, хватай все, до чего сможешь дотянуться!

– А если ты можешь дотянуться до… песчаной блошки? – Фун Ку-цзы улыбнулся и сделал аккуратный маленький глоток, – Ее тоже надо хватать?..

Поганец растерянно застыл на месте, соображая, что можно ответить на вопрос мудреца, а тот наклонился в мою сторону и пояснил:

– Дело в том, что песчаная блошка весьма ядовитое создание, и хватать ее я никому не посоветовал бы… Даже если ты можешь до нее дотянуться.

И он сделал еще один глоток чая.

– Кстати, уважаемый Сю, твой учитель постоянно подает тебе примеры совершенно иного поведения, только ты упрямо стоишь на своих… э-э-э… ложных принципах.

– Это чем же они ложны?.. – спокойно, без всякой обиды, что было странно, спросил Поганец. При этом он налил чашку чая для Гварды, сунул ее под нос лежащему на траве синсину и положил рядом с ней кусок копченого мяса. Затем, поглядывая на старика задумчиво прихлебывающего чай, он наполнил чашку для меня, и только после этого налил чаю себе. Только когда малыш уселся рядом со мной на траву, Фун Ку-цзы снова заговорил:

– Ты когда-нибудь задумывался над причинами своих несчастий, Сю? Ведь ты же не можешь назвать свою жизнь… безоблачной?

Поганец пожал плечами:

– А у кого она безоблачна?! Или в твоей жизни было мало… облаков, туч, гроз?! Этот мир никому не обеспечивает «безоблачной» жизни!

– Ты прав, Сю, этот мир не обеспечивает «безоблачной» жизни, – неожиданно согласился Фун Ку-цзы, – Но он устроен таким образом, чтобы человек мог… бесконечно совершенствоваться!.. А бесконечное совершенствование человека возможно только в постоянном и вечно незавершенном процессе учения и воспитания…

– Да, может быть, я не хочу совершенствоваться! – возмущенно воскликнул Поганец, – Может быть, вместо того, чтобы вечно учиться и воспитываться, я хочу… просто жить! Жить и наслаждаться жизнью!!

Фун Ку-цзы молчал, с легкой улыбкой на губах рассматривая вскочившего на ноги малыша. Только когда тот, немного успокоившись, снова уселся на свое место, старик негромко проговорил:

– Каждый, кто задумывается о своем предназначении в этой жизни, рано или поздно понимает, что предназначение это заключается в личном совершенствовании. А совершенствование достигается только неустанным кэ цзи – превозмоганием себя. Это и есть Дао человека, путь в котором он духовно мужает, очеловечивает сам себя. Притом делает это непременно в объщении с другими людьми. Никто не требует от тебя, Сю, чтобы ты отказывался от влечений своего сердца, но следовать им надо, не нарушая правил…

– Да!.. – не слишком уверенно усмехнулся Поганец, – И кто же эти правила установил?!

– Природа… – просто ответил Фун Ку-цзы, – Именно она всегда стремиться к подвижному равновесию внутреннего и внешнего, воспитания и непосредственности, свободы и закона…

– Добра и Зла… – негромко добавил синсин.

Фун Ку-цзы посмотрел на Гварду и кивнул:

– Добра и Зла…

– Все, что ты говоришь, правильно, учитель, и мне это близко, – задумчиво проговорил я, – Но много ли людей в Поднебесной, следуют этому… учению? Разве большинство не поддержало бы в вашем споре Поганца?!

– Вот именно!.. – тут же ощерился Поганец в довольной улыбке, – Уверен, что девять из десяти скажут, что мое отношение к жизни совершенно правильно!

Однако старик не стал возражать малышу. Вместо этого он посмотрел на меня долгим взглядом и с некоторой горечью произнес:

– Истина не перестает быть истиной, даже если большинство ее не видят, не приемлют. Мне казалось, ты это понимаешь.

И после этих слов он, словно бы потеряв интерес к разговору, улыбнулся:

– Но я затеял спор, а нам пора отдыхать!.. Завтра нас снова ожидает дорога.

Поганец хмыкнул и, выплеснув остатки чая из своей чашки на землю, поднялся, чтобы спрятать освободившуюся посуду в мешок. Закончив уборку, Поганец улегся рядом с синсином, и вскорости их дыхание стало ровным, размеренным. Фун Ку-цзы, вызвавшийся дежурить первым, сидел неподвижно, задумчиво глядя в огонь, а я никак не мог заснуть. Мне не давал покоя вопрос, зачем старик затеял этот, в общем-то, ненужный спор? Наконец я не выдержал и шепотом спросил:

– Учитель, мне кажется, ты напрасно пытаешься… образовать Поганца. Он такой, какой есть и вряд ли станет другим…

Фун Ку-цзы долго молчал, а затем, так же шепотом, ответил:

– Я вижу, что у него появилась привязанность… Похоже, он всерьез считает тебя своим учителем, потому я и обратил внимание на ваше столь различное мировоззрение. Ведь Сю очень умен, вот только…

Тут он оборвал сам себя и, повернув лицо в мою сторону, так что я заметил его блеснувшие глаза, с некоторой хитринкой в голосе спросил:

– Ты заметил, насколько его раздражает твой альтруизм… твое бескорыстие?

Тут я несколько растерялся, поскольку никогда не считал себя ни альтруистом, ни бескорыстным человеком, но Фун Ку-цзы не заметил моей растерянности.

– Для Сю Чжи это настолько необычно, что он никак не может понять твоего поведения и от того… тревожится… Он начал сомневаться в себе, в правильности своего жизненного кредо. Тем более, что твое бескорыстие очень часто приносит тебе… выгоду! Неужели ты этого не видишь?!

– Нет, не вижу… – тихо протянул я, – О каких сомнениях Поганца можно говорить, когда он отстаивает свою точку зрения буквально с пеной у рта!..

Старик чуть усмехнулся и покачал головой.

– В том то и дело, что «отстаивает с пеной у рта», раньше он просто поиздевался бы над твоим поведением, обокрал бы тебя и был таков. А он идет за тобой, смотрит, как ты себя ведешь и… бесится. Поверь, что он начал сомневаться, и мне кажется, что знакомство с тобой может в корне изменить его жизненную позицию…

Фун Ку-цзы снова перевел взгляд на огонь и проговорил, явно обращаясь к самому себе:

– Не поговорить с человеком, который достоин разговора, – значит потерять человека. Говорить с человеком, который разговора недостоин, – значит потерять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов.