Шрам - Мьевиль Чайна

Говорила она рассеянно, вспоминая слышанные ею обрывки разговоров Тинтиннабулума, и Шекелю оставалось только согласно кивать.

— Они уже появились, эти смутьяны, — продолжала она свои размышления. — Вордакин в Дворняжнике, Саллоу в Баске. Таинственный Саймон Фенч. Листовки, граффити, слухи. У хороших людей тоже есть сомнения. Я слышала, что Хедригалл, который предан властям до мозга своих деревянных костей, даже знает этого Фенча, а иногда и выпивает с ним. Когда аванк будет вызван, увидишь, как люди загорятся. Такое замечательное событие никого не оставит равнодушным. Но это будет еще не конец, Шекель, можешь мне поверить.

Крум—парк расцвел в обжигающей жаре случайного тропического лета Армады.

Когда Беллис в последний раз приходила сюда, все было зеленым, влажным и буйным и пахло живицей. Теперь над зеленью господствовали весенние и летние цвета: под ногами ковер из быстроцветов, наверху, то там, то здесь — еще не отошедшие от зимы верхушки деревьев. Первые яркие летние цветы соперничали с разноцветными сорняками, кизилом и фиалками. На деревьях кишели мелкие существа.

Беллис пришла в парк не с Сайласом, а с Иоганнесом Тиарфлаем и потому испытывала забавное ощущение — будто она ведет себя как неверная жена.

Она пошла своим излюбленным маршрутом, по бывшему коридору между каютами: теперь это был каньон, поросший плющом. Из стен торчали страстоцветы, разбитые окна были почти не видны за переплетением корней. Там, где прежние каюты — ныне холмы — переходили в травянистую поверхность и тропинка открывалась солнцу, начиналась кромка остролистой жимолости, в зарослях которой гудели пчелы.

«Чудесные минуты, — осторожно подумала Беллис. Иоганнес, робкий и удивляющийся, шел следом за ней. — Но тебе сейчас придется все испортить, Иоганнес, тебе придется заговорить».

Прошло еще несколько минут среди цветов и травы, когда единственным звуком было вибрато теплолюбивых насекомых, и он таки нарушил молчание.

Они долго говорили о работе, ведущейся под городом.

— Я спускался несколько раз в подлодке, — сказал ей Иоганнес— Это что—то необыкновенное, Беллис. Просто поразительно, с какой скоростью ведутся работы.

— Ну, я видела, как быстро разобрали «Терпсихорию», — откликнулась Беллис. — Так что могу себе представить.

Иоганнес разговаривал с ней настороженно, но ему хотелось вернуть утраченную теплоту. Беллис чувствовала, что он тянется к ней, стараясь объяснить для себя любую резкость с ее стороны.

— Вы почти ничего не рассказали мне об острове, — заметил он.

Беллис вздохнула:

— Трудно там пришлось. Мне совсем не хочется вспоминать об этом.

Но все же она добавила кое—что к сказанному прежде — поведала об ужасающей жаре, о постоянном страхе, о тихом любопытстве анофелесов—мужчин и дьявольском аппетите их подруг.

Иоганнес пытался успокоить ее. Беллис спрашивала себя: неужели он и в самом деле считает себя человеком тонким и проницательным?

— Вчера забрали Аума, — продолжила она, и Иоганнес испуганно посмотрел на нее. — Несколько недель я обучала его соли, только и всего. Он учится с пугающей быстротой. Записывает все, что я говорю, — он уже накопил столько знаний, что хватит на учебник. И все же я думаю что он пока не может общаться без моей помощи. Но вчера днем, когда мы закончили работу с Тинтиннабулумом и комитетом инженеров, его увели и сказали, что некоторое время в моих услугах не будет нужды… Вероятно, Тинтиннабулум думает об успехах Аума лучше, чем я. А может, кто—нибудь из других специалистов по верхнекеттайскому приобрел достаточно опыта и теперь может заменить меня. — Беллис сказала это с высокомерной ухмылкой и Иоганнес рассмеялся. — Некоторое время они говорили, что я должна как можно скорее научить его бегло общаться на соли, что он нужен для работы в проекте, к которому я не имею никакого отношения. Они пытаются избавиться от меня.

Она повернулась к Иоганнесу и встретила его взгляд. Они были одни на полянке, окруженной деревьями и кустами шиповника, цветущего чахлыми весенними цветами.

— В моих услугах больше нет нужды, и я рада этому, потому что дьявольски устала. А работа Аума, похоже, только начинается. И увели его не те, к которым я уже привыкла, а Утер Доул и какие—то люди, — я никогда их не видела. Не знаю, что у них на уме. Но, видимо, с вызовом аванка дело не закончится.

Иоганнес отвернулся от нее и потрогал пальцем цветок.

— Вы только теперь это поняли, Беллис? — тихо сказал он. — Конечно же, вы правы. Этим дело не закончится. Учитывая громадность того, что мы пытаемся сделать с аванком, трудно себе представить, но, может быть… это только прелюдия к тому, что замышляется на самом деле. Не знаю. Решено, что моего участия дальше не потребуется. Знаете, — добавил он, — это ведь чистая удача, что я получил здесь работу.

«Удача?» — недоуменно подумала Беллис.

— Среди посвященных, — продолжал он, — тех, кто видел старинные цепи, уже не одно десятилетие ведется дискуссия о том, как Армаде вызвать аванка. Но Любовники не обращали на них внимания, годами не проявляли интереса к этому проекту. Так мне рассказывали… Но все изменилось, когда в городе появился Доул, появился, чтобы работать на них. Я не знаю, что он сделал или сказал им, но вдруг проект «Аванк» воскресили. Он сказал им что—то такое, отчего они решили вернуться к старым планам впервые с того времени, когда были сделаны эти цепи, и никто не знает, когда и как это случилось… И вот после всего этого моя работа завершилась. Они стали решать другие проблемы.

«Завидует, — поняла Беллис. — Дали пинка, выбросили на помойку, послали куда подальше». Работа Иоганнеса и сам Иоганнес были необходимы для вызова аванка, но для последующих планов он не требуется.

Легонько, осторожно Беллис запустила палец в его рану. Мгновение за мгновением, пересыпая свои исследования бессмысленными подробностями.

В гневе Иоганнес был готов серьезно рассуждать о сомнениях, которые возникали в связи с планами Любовников.

Они шли по деревянному судну, минуя переделанные трубы и надстройки, и Беллис подкармливала негодование Иоганнеса, ведя свой робкий, осторожный допрос, понемногу выведывая подробности.

Начав слушать, Беллис узнавала все те же имена, все те же, что и везде, сплетни. Поверхностный слой преданности Армаде оказался тонок. Тревоги и противоречия теперь были ясно различимы, как структура дерева под лаком.

Беллис с испугом поняла, что несогласные голоса раздаются не только в верхах Баска и Дворняжника. Сомнения посещали и кое—кого из давних и преданных слуг Саргановых вод, связавших себя с отступниками.

Согласие в квартале Любовников, насколько она поняла вовсе не было таким уж прочным. И, как Беллис отчасти и предполагала, одно имя чаще всего повторяли, чаще всего связывали с растущим недовольством. Саймон Фенч.

Беллис принялась его искать.

Она спрашивала всех своих знакомых о Саймоне Фенче. Каррианна пожала плечами, но сказала, что будет держать ушки на макушке. Иоганнес отвел взгляд и ничего не ответил. Шекель во время одной из их редких встреч кивнул.

— Да, Анжи о нем упоминала, — сообщил он.

Беллис, притворяясь, что ей это не сильно интересно, попросила его узнать побольше.

Ее просьба передавалась на уличных перекрестках юнцами, которые, отирались у релингов, стреляли из катапульт по городским обезьянам или сидели в барах, поигрывая в кости и соревнуясь в силе рук. У этих мальчишек и девчонок были свои друзья, свои контакты, люди, совавшие им монетки и кормившие в обмен на мелкие услуги. Вопрос Беллис передавался среди них, от одного к другому, в питейных заведениях Саргановых вод, Шаддлера, Книжного города, квартала Ты—и–твой.

В Нью—Кробюзоне все, что не регулировалось законом, было запрещено. В Армаде дела обстояли иначе. Ведь это же был пиратский город. Власти сквозь пальцы смотрели на все, что не угрожало городу напрямую. Послание Беллис, как и другие тайны, не нужно было прятать от чужих ушей, как пришлось бы сделать в Нью—Кробюзоне, чтобы не вмешалась милиция. Напротив, оно легко и быстро распространялось по шумному городу, оставляя едва заметный след для тех, кто умел видеть.