Мэдук - Вэнс Джек Холбрук

"Будет сделано!" — воскликнул Триоллет.

Начальственные эльфы упорхнули выполнять королевский приказ. Тробиус устроился на троне поудобнее, поглядывая вокруг и оценивая поведение подданных. Он заметил Мэдук, все еще стоявшую у стола Осфера и печально смотревшую на растворявшееся туманной дымкой лицо сэра Пеллинора.

"Хм!" — пожал плечами король Тробиус. Поднявшись с трона, он величественной поступью приблизился к столу: "Мэдук, не могу не отметить, что на твоем лице нет признаков радости — несмотря на то, что осуществились твои самые смелые мечты! Ты узнала, кто твой отец, твое любопытство удовлетворено, разве не так?"

Мэдук уныло покачала головой: "Теперь мне предстоит еще узнать, жив он или мертв — и, если он жив, где он находится. Моя задача стала еще труднее!"

"Тем не менее, тебе следовало бы хлопать в ладоши от радости! Мы доказали, что тролль Манжон не может быть твоим предком. Этот факт сам по себе должен служить поводом для безудержной эйфории".

Мэдук сумела выдавить какое-то подобие улыбки: "В этом отношении, ваше величество, я не могу найти слов, в полной мере выражающих мою благодарность судьбе!"

"Ну и хорошо!" — Тробиус дернул себя за бороду и оглянулся по сторонам в поисках королевы Боссумы. В данный момент она еще не появилась на поляне. Теперь король эльфов заговорил не столь тяжеловесным — даже слегка игривым тоном: "Сегодня мы празднуем поражение Манжона! Устроим роскошный пир для избранных гостей. Приглашаются только лица особо заслуженные, в парадной форме и при всех регалиях. Мы будем ужинать на террасе под пятьюстами призрачными фонарями; подадут яства, удовлетворяющие самые прихотливые вкусы, а о качестве вин из моего личного погреба и говорить не приходится! Пир продолжится до полуночи, после чего мы станем танцевать павану при лунном свете, под аккомпанемент чарующих звуков".

"Прекрасное времяпровождение", — вежливо сказала Мэдук.

"А как еще проводить время? Теперь вот что. Учитывая, что ты посетила нашу обитель в качестве особой гостьи и успела заслужить определенную репутацию, тебе будет позволено участвовать в нашем банкете". Король Тробиус отступил на шаг, улыбаясь и поглаживая зеленую бороду: "Ты слышала мое приглашение. Согласна ли ты его принять?"

Мэдук с сомнением смотрела куда-то вдаль, не зная, как ответить. Она чувствовала, что король эльфов пристально на нее смотрит — краем глаза она заметила на лице Тробиуса удивительное выражение. Она словно заглянула в красновато-карие глаза плотоядно усмехающейся лисы. Мэдук моргнула; когда она снова посмотрела на Тробиуса, тот выглядел так же бесстрастно и величественно, как прежде.

Король эльфов настаивал: "Так что же? Ты составишь нам компанию? Тебя снабдит платьем личная швея королевы — скорее всего, на тебя наденут что-нибудь легкое и радующее глаз, из пуховой одуванчиковой пряжи или из паутинного шелка, окрашенного гранатовым соком".

Мэдук покачала головой: "Благодарю ваше величество, но я не готова участвовать в роскошных пирах. Я незнакома с вашими гостями, их обычаи мне неизвестны, и я могу, сама того не желая, кого-нибудь обидеть или поставить себя в глупое положение".

"Эльфы отличаются терпимостью и умеют проявлять сочувствие", — сказал Тробиус.

"Они известны также неожиданными проказами. Я боюсь пить феерическое вино и танцевать феерические танцы. Что будет со мной утром? Кто знает? Я могу превратиться в морщинистую сорокалетнюю каргу! Нет, спасибо, ваше величество! Вынуждена отклонить ваше приглашение".

Продолжая беззаботно улыбаться, король Тробиус сделал жест, выражавший понимание: "Каждый должен поступать в соответствии со своими предпочтениями. Наступает вечер. Твоя мать, Твиск, неподалеку. Иди, попрощайся с ней — после этого ты можешь покинуть Щекотную обитель".

"Один вопрос, государь — по поводу магических чар, которыми вы меня наделили…"

"Они преходящи. Камешек-талисман уже потерял силу. Способность превращаться в неотразимую красавицу тебя еще не покинула, но завтра ты можешь дергать себя за мочки ушей, пока они не оторвутся, это уже ни к чему не приведет. А теперь иди, поговори еще раз со своей капризной матерью".

Мэдук подошла к Твиск, притворившейся, что ее внимание всецело поглощено созерцанием блеска своих серебристых ногтей: "Матушка! Я собираюсь покинуть Щекотную обитель".

"Мудрое решение. Счастливого пути".

"Но прежде, матушка, ты должна рассказать мне подробнее о сэре Пеллиноре".

"Ладно, — неохотно согласилась Твиск. — На солнце слишком тепло. Пойдем, присядем в тени бука".

Скрестив ноги, они устроились на траве. Феи, одна за другой, присаживались вокруг, чтобы послушать, о чем рассказывает Твиск, и уловить любые новые впечатления. Сэр Пом-Пом тоже приплелся с другой стороны поляны и встал, прислонившись к стволу бука; через некоторое время к нему присоединился и Траванте.

Твиск сидела, задумчиво пожевывая травинку: "Мне почти не о чем рассказывать, кроме того, что ты уже знаешь. Тем не менее, слушай, как все это было".

Твиск говорила тихо и нараспев, словно с сожалением вспоминая сладостный сон. Она призналась, что любила дразнить Манжона, издеваясь над его уродливой физиономией и во всеуслышание обвиняя его в преступлениях. В частности, Манжон завел привычку подкрадываться сзади к молодым феям, ловить их сетью и уносить в свое кошмарное логово в топком овраге, где они служили его порочным целям, пока не надоедали троллю, будучи полностью истощены.

Однажды, когда Твиск бродила в лесу, Манжон подкрался к ней сзади и забросил сеть, но Твиск успела увернуться и убежала, преследуемая семенящим вперевалку троллем.

Твиск без труда ускользала от него, проворно прячась за древесными стволами и смеясь над пробегающим мимо по инерции Манжоном. Насмеявшись вдоволь, Твиск стала возвращаться к Придурковатой поляне. По пути она проходила мимо приятной прогалины, где на берегу тихого пруда сидел сэр Пеллинор, наблюдавший за стрекозами, носившимися туда-сюда над поверхностью воды, и наигрывавший на лютне случайные аккорды. У сэра Пеллинора висел на поясе короткий меч, но щита не было; неподалеку на ветке висел его плащ, расшитый, по-видимому, его гербом — тремя красными розами на голубом поле.

Внешность сэра Пеллинора произвела на Твиск положительное впечатление, и она скромно приблизилась. Сэр Пеллинор вскочил на ноги и вежливо приветствовал ее с искренним восхищением, настолько порадовавшим фею, что она присела рядом с ним на бревно, лежавшее у пруда. Твиск спросила незнакомца, как его зовут, и по какой причине он забрел так далеко вглубь Тантревальского леса.

Немного поколебавшись, тот ответил: "Позволю себе представиться как сэр Пеллинор, рыцарь из Аквитании, странствующий в поисках романтических приключений".

"Вы далеко от родных мест", — заметила Твиск.

"Для странника быть вдали — то же самое, что быть рядом, — отозвался сэр Пеллинор. — Кроме того — кто знает? — я вполне могу найти сокровище в этом странном древнем лесу. Я уже нашел самое очаровательное существо, превосходящее красотой все образы, соблазнявшие мое воображение!"

Твиск улыбнулась и заглянула ему в лицо из-под полуопущенных ресниц: "Ваши комплименты приятны, но вы расточаете их так легко, что я не убеждена в их искренности. Может ли быть, что вы действительно имеете в виду то, что говорите?"

"Мое сердце растаяло бы в вашем присутствии, даже если бы я был высечен из камня! Хотя в таком случае, пожалуй, мой голос потерял бы всякую мелодичность".

Твиск тихо рассмеялась и позволила своему плечу слегка прикоснуться к плечу сэра Пеллинора: "В том, что касается сокровищ, огр Гойе накопил разбоем, грабежами и мародерством тридцать тонн золота — из него он тщеславно соорудил монументальную статую самому себе. У огра Карабары есть ворона, говорящая на десяти языках, предсказывающая погоду и играющая в кости — причем она выигрывает крупные суммы у всех, кто рискует с ней состязаться. Огр Струп — владелец дюжины сокровищ, в том числе ковра, на котором ежедневно появляются изображения различных сцен, камина, в котором никогда не гаснет пламя, не нуждающееся в дровах, и воздушной постели, на которой ему очень удобно спать. Если верить слухам, Струп отобрал у беглого монаха чашу, священную для всех христиан, и многие отважные рыцари, со всех концов христианского мира, пытались добыть эту драгоценность из чертога Струпа".