История очевидца иных миров (СИ) - "Bunny Munro"

— У меня другое предложение. Мистер Бреннан, твой начальник, он сегодня дома?

— Дилан. Скорее всего. — мой голос тоже огрубел от волнения, самую малость. — Но… Он никогда не против приятного общества не менее приятных гостей…

— Знаешь, я не планирую мило проводить время, попивая двадцатилетний коньяк и внимая взглядам Дилана на мироустройство. Я хочу провести ночь с тобою… Шон?

Я закашлялся, потом кое-как пробормотал:

— Энни, солнышко, ты уверена, что сейчас наступил тот самый момент…

— Чёрт возьми, Шон, ты очень классный, умный, галантный, мужественный и много всего такого. Но иногда ты бываешь таким… Таким идиотом! Неужели ты не видишь, что я действительно решила? Я люблю тебя, я не хочу ещё полгода изображать с тобою школьную парочку. Или, может, нам сперва обручиться, обменяться кольцами и обсудить дату свадьбы? А то тех пор — ни-ни?! Господи…

— Ни слова! — “хонда”, взвизгнув покрышками, резко тронулась с места. — Пускай я идиот, но не полный же. Только вот насчёт ужина, не знаю, есть ли в холодильнике что-нибудь достойное такого случая…

— Ага, "не полный"! — передразнила Энни. — Может, ещё и фильм какой перед сном посмотрим? Жми на газ и молча следи за дорогой — сегодня ты не в ударе.

Я последовал её совету, и уже через пять минут затормозил перед домом Бреннана. Энни, не дожидаясь меня, быстро пошла к входной двери, а я, плюнув на соображения безопасности (Что? Кто-то угонит машину? Да на здоровье!), помчался следом. Энни решительно толкнула дверь, та распахнулась с треском. Моя любимая уже достаточно хорошо ориентировалась в особняке, поэтому направилась прямиком в мою комнату. Бреннан был дома, он развалился на диване в гостиной, бездумно щелкая кнопками на телевизионном пульте. Его домашний наряд (шёлковые боксеры и меховые тапочки с помпонами) совершенно не смутили Энни. Когда он ошарашено подскочил и раскрыл рот от изумления, девушка рявкнула:

— Молчите, мистер Бреннан! — и скрылась в моей комнате.

Дилан остолбенело посмотрел ей вслед, потом перевёл взгляд на меня. Я поспешил перехватить инициативу и тоже рявкнул:

— Что?!

Старший партнер растерянно пожал плечами. Не теряя времени, я поспешил вслед за Энни. Прежде чем я успел захлопнуть за собою дверь, раздался звук падения какого-то небольшого предмета. Возможно, телевизионного пульта, и, возможно, не просто так. Но оставим Бреннана.

Я вбежал в свою комнату и замер, привалившись к двери. Энни лежала на кровати в трусиках и чулках, пальто и сумка небрежно валялись на полу. Я, безликий, весьма искушённый в делах любовных, как с соплеменницами, так и с простолюдинками, пребывал в лёгкой растерянности. Во рту пересохло, по телу разлилась непривычная слабость. Я снова был тем самым пятнадцатилетним подростком, попавшим под действие чар неповторимой деревенской простушки. Вот она, перед тобой — иди и возьми, но… Я трясусь при одной только мысли о том, что сейчас должно произойти то, проще чего и придумать трудно, но столь древнее и неподвластное ни вере, ни морали, ни прогрессу. Я боюсь соприкоснуться с этим мистическим ритуалом, боюсь стать слишком близким со своей единственной, так ждущей меня, боюсь не стать достойным её дара…

— Слушай, отопление здесь что надо, но ещё чуть-чуть и я полезу под одеяло, а тогда ты хрен меня достанешь!

Буквально физическим усилием я стряхнул оцепенение:

— Ну да, расскажи кому-нибудь ещё. Что-то я не заметил, чтобы ты замёрзла на улице, одевшись так, хм, не по погоде. Да, ещё, откуда ты, моя сладкая, набралась всего вот этого? — движением руки я обвёл Энни и её вещи, точнее, их отсутствие.

— Теоретические занятия на кабельных каналах. И хватит уже болтать, меня достала теория — пора переходить к практике!

Я ловко избавился от джемпера и джинсов и преодолел, наконец, ту грань, что до сих пор делала нас с Энни любящими, но разными людьми. Мы стали одним целым, не было ничего до нас, и ничего не будет после. Есть только Энни-Я, мы заставили время остановиться, а пространство сжаться до наших объятий. Я не помнил кто я, откуда я, не держал зла на тех, кто вытолкнул меня из моего мира. Всё это осталось вне нас. Ни единого проблеска напоминания о грядущих событиях — это будет не здесь, не сейчас и не с нами. А мы, Я-Энни, всегда будем держать друг друга в объятьях, невозможно тесно прижавшись разгорячёнными, влажными телами и думать, нет, мечтать об одном и том же: чтобы время так и осталось недвижным. Навсегда.

Этой ночью мы занимались любовью ещё трижды, каждый раз, как в первый; объятья наслаждения душили нас так синхронно, что всякий раз мы немного испуганно замирали, ожидая неминуемой расплаты за эту мистическую гармонию. Потом, уже в полусне, мы шептали друг другу неразборчивые слова нежности, а просыпаясь, с какой-то детской радостью обнаруживали, что Энни-Я всё ещё здесь и начинали заново. В последний раз, когда небо за окном добавило в свои ночные фиолетово-синие тона немного светло-серого, Энни скрылась за дверью в ванную, а вернувшись, набросила на плечи мою рубашку и забралась с ногами в кресло. Я, уже немного пришедший в себя, видел её едва различимый даже для меня профиль, ласкал его взглядом и запоминал, нет, впитывал этот момент, который буду прокручивать ещё многие, многие годы спустя, будь на то воля Творца.

— Ты ведь не спишь?

— Нет. Смотрю на тебя.

— Странно так. Не знаю, как сказать, но… Когда мы любили друг друга, ты становился кем-то другим… Нет, не смейся, я чувствовала. Это был ты, только… похожий на кого-то ещё…

— Ты знаешь этого кого-то?

— Нет. Да. Видела однажды. Тот парень, что пропал на стыке осени и зимы. Можешь считать меня чокнутой, но я чувствовала в тебе его присутствие…

У меня перехватило дыхание. Такого потрясающего провидения от Энни я не ожидал. Моя личина обманывала её в обычное время, но в миг близости девушка легко проникла под неё своим внутренним взором. Мне бы испугаться, но я лишь улыбнулся. Не век же таиться от самого дорогого человека в этом мире (да что там — во всей бесконечной Вселенной миров и Простенка между ними). Рано или поздно я откроюсь ей весь, каков я есть. Скорее рано, только бы разделаться с этим безумием, называемым Игрой, и можно будет уехать отсюда, забыть, раствориться во всём остальном мире вместе с Энни…

По-своему восприняв моё молчание, Энни тихо проговорила:

— Прости. Знаю, тебе больно, но я хочу быть честной с тобою от и до, в словах и чувствах.

— Незачем извиняться, моя радость. Я ничуть не ревную и даже не считаю, что ты представляешь на моём месте того парня. Просто мы похожи — вот и всё. "И скоро ты узнаешь, насколько". - мысленно добавил я. — Я люблю тебя и вижу, что ты любишь меня. Всё остальное неважно…

— Да? — всхлип, едва различимая глазом тень метнулась от кресла, теплое, ещё хранящее запах близости тело девушки прижалось к моей груди. — Шон, солнце моё, давай уедем сейчас же. Всё бросим и уедем. Я чувствую… Мне так хорошо с тобой… Что-то должно случиться… Плохое. С тобой, с нами. Если только мы задержимся здесь — останемся навсегда. Или ты не вернёшься ко мне из своей командировки. Я не знаю, но чувствую…

Она шептала мне прямо в ухо, обрывая фразы в самых неподходящих местах, слезы капали на моё лицо, волосы, подушку. Я только крепче обнял её, не в состоянии вымолвить ни слова, ненавидя себя за это, ненавидя себя за неспособность поддаться на её уговоры, ненавидя этот бесов кодекс чести безликого, держащий меня в оковах договора, ненавидя самую свою природу, что причиняет так много страданий окружающим и мне самому. С трудом, пересиливая отвращение к себе, я просипел:

— Я вернусь и сразу же заберу тебя, обещаю. Мы начнём новую жизнь вместе. Верь мне.

— Я верю, — просто ответила Энни, — Хочу верить, знаю, что и ты веришь. Но… Боюсь будущего и буду молиться, чтобы с тобою ничего не случилось там, куда ты едешь…

Она ещё теснее прижалась ко мне, постепенно её дыхание успокоилось, тихие всхлипывания перешли в лёгкое посапывание. Я же до самого утра не смежил век, гадая, каковы шансы сдержать своё обещание.