Напарница - Авербух Наталья Владимировна

— Прошу прощения, любезнейший хозяин, — по-острийски обратилась я, отчаянно жалея, что негодяю удалось вручить мне своё послание, — но я не очень хорошо вас понимаю. Не может быть, чтобы вы всерьёз полагали, будто такая записка может быть адресована мне!

— Вам, хозяюшка, именно вам, — подтвердил невероятное проходимец, — меня послал ваш друг, который настоятельно нуждается в вашей помощи.

На мгновение я подумала, что записку мог послать Дрон Перте, но и такое объяснение не могло меня заставить выйти из дома в обществе столь сомнительного посыльного. Подумайте сами, разве сыну синдика некого попросить о помощи в этом городе, чтобы вдруг понадобилось звать меня на выручку? Его подпись наихудшим бы образом рекомендовала эту записку, равно как дурно её рекомендовал и здоровенный верзила, посланный в качестве почтальона.

— Прошу вас, любезнейший хозяин, перестаньте говорить вздор! — твёрдо ответила я. — Пожалуйста, уходите, пока я не позвала сюда городских стрелков. У меня нет никаких друзей, и ваша шутка заходит слишком далеко. Уходите!

— У вас есть друг, — ничуть не смущённый моими угрозами, заявил незнакомец. — У вас есть в этом городе один друг, самый лучший и любимый, к которому вы всегда придёте на помощь, и который…

— Довольно! — оскорблено воскликнула я. — Любезный хозяин, намекать на то, на что вы намекаете — грязно и подло, и я прошу раз и навсегда избавить меня от подобных инсинуаций. Немедленно убирайтесь прочь, или я сей же час зову сюда стрелков!

— Вы ведь не хотите, — осклабился негодяй, — чтобы все вокруг узнали о ваших шашнях с вампирами?

— Что вы себе позволяете?! — ахнула я, понимая, что мерзавец прав, и звать на помощь я уже не осмелюсь — во всяком случае, до того, как узнаю, есть ли у подлеца доказательства его заявления.

— Всего лишь говорить правду, хозяюшка, — заухмылялся незнакомец. — Слишком большая роскошь для наших дней, не так ли?

— Убирайтесь прочь, — прошептала я настолько зло, что проходимец на мгновение оторопел, но тут же вернул себе ту дерзкую наглость, с которой вёл беседу. — Немедленно прочь отсюда, или пойдёте под суд за клевету!

— Все вы, дейстрийцы — сутяги и законники, — заявил негодяй и продолжил уже серьёзней. — Вы напрасно испугались, хозяюшка, я не причиню вам вреда, и ни в коем случае не собирался угрожать! Меня послал ваш друг, чтобы я как можно скорее привёл вас к нему. Дело серьёзное, и медлить нельзя, вы ведь сами понимаете, хозяюшка!

— Прошу прощения, любезнейший хозяин, но ничего подобного я не понимаю. Какое такое дело, из-за которого я вдруг должна бежать неизвестно куда сломя голову? Вы шутите, но весьма не остроумно.

В том, что я попала в крайне опасную ловушку, не приходилось даже сомневаться: попробуй я закричать — негодяй разгласил бы всем и каждому свою нелепую выдумку относительно позвавшего меня на помощь вампира, реши скрыться в доме — он непременно последует за мной, и остановить его будет некому. Мерзавец учёл всё, кроме, разве что, того известного лишь немногим факта, что мой напарник — если речь шла именно о нём, а не была нарочно выдуманной угрозой, — мог позвать меня во сто раз проще и быстрее, чем добежал бы самый лучший посыльный. Но к чему преступникам это знание? Ведь и без них же…

Меня внезапно осенило, что незнакомец не решится обнародовать свою подлую выдумку о вампирах, ведь тогда он был бы сожжён на костре как соучастник, и даже более того, позови я на помощь, мне не угрожала бы никакая опасность! Ведь по законам Остриха, ни один человек не может быть осуждён на основании слов другого, если доказано, что тот общался с не-мёртвыми или подвергся их нападению. Видимо, эти мысли отразились у меня на лице, потому что незнакомец, прекратив вежливо улыбаться, достал откуда-то жуткого вида нож и шёпотом потребовал:

— Молчать, дура! Только пикни — я тебя на кусочки разрежу!

И, прежде чем я успела оценить реальность угрозы, негромко свистнул, вызывая, как оказалось, двоих сообщников. С приставленным к горлу ножом у девушки не остаётся никакой возможности оказать достойное сопротивление даже одному преступнику, и даже если его телесная сила не превышает её собственную, чего, думаю, не учёл мой напарник и Беата, когда обсуждали необходимость для меня овладеть хоть какими-то навыками самозащиты. Мне связали руки и ноги, и уже собирались завязать глаза, когда из глубины дома послышался слабый голос госпожи Дентье, которую удивило моё длительное отсутствие. Негодяям пришлось поторопиться; наскоро затолкав мне в рот какую-то тряпочку, они нахлобучили на голову мешок и, подхватив под руки, утащили прежде, чем добрая женщина догадалась сама проверить, куда это я запропастилась.

Сохраняя, к своему удивлению, некоторое подобие самообладания — или, быть может, так повлияло на меня вызванное неожиданностью угроз и дерзостью изумление, — я пыталась позвать напарника на помощь, однако не чувствовала и тени его присутствия: вампир, по-видимому, мирно спал, ожидая, пока день окончательно сменится ночью. Постепенно пришло понимание безнадёжности моего положения, а вслед за ним — ужас, парализующий тело не хуже вампирских чар. Мои призывы о помощи, обращённые то к напарнику, то к Мастеру, становились всё более и более отчаянными, не получая ни малейшего отклика. Тем временем преступники, не переставая угрожать мне ножом, который теперь упирался в спину, выволокли меня из дома и поспешно затолкали, судя по ощущениям, в стоящую у самого крыльца карету. Двое сели по обе стороны от меня, наконец-то убрав своё оружие, а третий, видимо, тот самый верзила, уселся напротив. Перепуганная до полусмерти, больно зажатая с двух сторон и в ужасе гадающая о своей дальнейшей судьбе, я задыхалась от царящей в карете духоты и закрывающего головы мешка, и едва не теряла сознание. Карета, повинуясь хриплому приказу фальшивого посланника, тронулась с места и быстро покатилась вниз по улице в направлении площади Трёх свечей, за которой начинались, как я уже знала, самые неблагонадёжные кварталы города. Если кто-то из прохожих и обратил внимание на творящееся рядом с ними преступление, то не счёл нужным поднимать шум: проклятые «устрицы» считали вполне естественным по ночам похищать женщин, сводить личные счёты с врагами и предаваться разврату, и никогда не мешали ни одному, ни другому, ни третьему, если не были связаны с жертвой кровными или хотя бы дружескими узами. Отныне моя судьба делалась до невозможности незавидной…

Точнее, должна была сделаться, если бы знакомый голос вдруг не закричал «Стой!», а после не раздались бы выстрелы. После первых двух, прозвучавших почти одновременно, сидящий слева негодяй словно бы резко отодвинулся от меня, насколько это позволяло не слишком обширное пространство в карете. Сидящий справа, напротив, навалился на меня всем телом, от чего я потеряла сознание, успев в последние мгновения услышать ещё два выстрела, от чего-то приглушённых, словно донёсшихся откуда-то издалека…

Очнулась я, как мне кажется, довольно скоро, и первым моим ощущением было чувство, будто кто-то растирает мне запястья, весьма жестоко стянутые перед этим верёвками бандитов. Звуки вокруг свидетельствовали о том, что я нахожусь посреди оживлённой улицы, о том же свидетельствовала весьма жёсткая поверхность, на которой я полулежала.

«Плащ, — предположила я, — сложенный вдвое длинный мужской плащ, в каких ходят по ночам, скрываясь от посторонних глаз. А под ним — булыжники мостовой и каменная стена какого-то дома, на которую я опираюсь спиной».

Глубокомысленность подобного предположения насмешила меня, и я едва подавила улыбку. Открывать глаза не хотелось: я так и не сумела дозваться до напарника и боялась нежданного спасителя не меньше, чем похитителей. Наличие толпы вокруг нас, увы, защитило бы меня от явного насилия, но никак не спасёт от нового похищения, замаскированного показной заботой. И уж во всяком случае, никто не заставит меня участвовать в той комедии, которая здесь разыгрывается!