Дюна. Первая трилогия - Герберт Фрэнк Патрик

Манера графа говорить была— невыносима — Фейд-Рауте все время казалось, что его уши забиты не то кашей, не то радиопомехами: ум-м-ммэх-х-х-хм-м-м-мм! Фейд-Раута заставил себя вновь переключиться на леди Фенринг.

— Мы, э-э, отнимаем слишком много времени у этого молодого человека, — светски улыбнулась она. — Насколько я знаю, сегодня ему предстоит выступить на арене.

«Гуриями императорского гарема клянусь, она просто прелесть!» — подумал Фейд-Раута и пообещал:

— Сегодня я убью противника в вашу честь, миледи. С вашего позволения я объявлю об этом, выйдя на арену.

Она посмотрела на него все так же невозмутимо. Но ее слова прозвучали как удар кнута:

— Я не даю вам такого позволения.

— Фейд! — одернул барон племянника. Вот чертенок сумасшедший! Он что, хочет напроситься на поединок с этим сановным убийцей?!

Граф, впрочем, только улыбнулся и изрек:

— Хм-м-м-ум-м-м.

— Да, Фейд, тебе действительно, пора готовиться к выходу на арену, — с нажимом сказал барон. — Тебе надо отдохнуть — и постарайся не рисковать сегодня по-глупому, ладно?

Фейд-Раута склонился в поклоне, но его лицо потемнело от негодования.

— Да, дядя. Я уверен, что все будет так, как вам угодно. — Затем он поклонился графу Фенрингу: — Мое почтение, мой граф. — К леди: — Мое почтение, миледи.

Затем повернулся и поспешно покинул зал, лишь мимоходом бросив взгляд на столпившихся у двойных дверей гостей из Младших Домов.

— Он еще так молод, — вздохнул барон.

— Ум-м-м-ах, и в самом деле — хммм, — согласился граф.

Леди же Фенринг подумала: «И это тот молодой человек, о котором говорила Преподобная Мать?! Это его генетическую линию мы должны сберечь?»

— У нас еще час до начала, — сказал барон. — Может быть, мы сможем поговорить еще кое о чем, граф? — Он склонил свою огромную голову вправо. — Нам есть что обсудить. — А сам подумал: «Что ж, посмотрим, каким образом сумеет этот мальчик на побегушках у Императора передать порученное ему и при этом ничего не сказать напрямую. Что было бы, конечно, глупостью».

Граф обратился к своей спутнице:

— Ум-м-м-м-а-х-х-х-хм-м-м, дорогая, вы, мм-м, извините нас, ах-х-х, надеюсь?

— Каждый день, а порой и каждый час приносит изменения, — ответила она. — Мм-м-м-м. — И она мило улыбнулась барону, прежде чем повернуться. Шурша длинными юбками, она быстро, но с поистине королевским достоинством направилась к двойным дверям в дальнем конце зала.

При ее появлении, заметил барон, представители Младших Домов замолчали, провожая ее глазами. «Бене Гессерит! — подумал барон. — Право, Вселенная стала бы куда более приятным местом без них!»

— Тут, слева, между двух колонн, устроен шатер, тишины, — показал барон. — Мы могли бы побеседовать там, на опасаясь, что нас подслушивают. — Ступая своей скользяще-раскачивающейся походкой он провел графа под конус звукогасителя. В тот же миг звуки просторного зала стихли и словно бы отдалились.

Граф подошел вплотную к барону, и оба повернулись лицом к стене, чтобы разговор нельзя было прочитать по губам.

— Нам решительно не нравится то, как вы выставили сардаукаров с Арракиса, — начал граф.

«Так он все-таки говорит напрямую!» — изумился барон.

— Сардаукаров нельзя было оставлять там дольше, не рискуя, что прочие узнают, как Император помогал мне, — возразил он вслух.

— Однако ваш племянник Раббан, кажется, не слишком усерден в решении фрименского вопроса.

— И чего же еще хочет Император? — спросил барон. — На Арракисе вряд ли осталось больше горстки фрименов. Южная Пустыня вовсе не пригодна для жизни, а северную регулярно вычищают наши патрули.

— А кто сказал, что южная Пустыня непригодна для жизни и необитаема?

— Как это кто? Да ваш же собственный планетолог, дорогой мой граф!

— Но доктор Кинес мертв.

— Увы, да… какая жалость, право…

— У нас есть доклад об облете некоторых южных районов, — сказал граф. — Так вот, кое-где замечена растительность.

— Гильдия наконец согласилась на наблюдение за Арракисом с орбиты?

— Вы же и сами прекрасно знаете, барон: Император не может легально установить надзор за Арракисом.

— Ну а я не могу пойти на такие расходы. И кто же в таком случае совершил этот ваш облет?

— Один… контрабандист.

— Вам кто-то солгал, граф, — покачал головой барон. — Контрабандисты не более способны летать в южных районах, чем люди Раббана. Бури, статические заряды в песке и все такое прочее. Сами знаете. А навигационные маяки выходит из строя быстрее, чем их успевают ставить.

— О статике поговорим в другой раз, — холодно сказал граф.

«Ах-х-х», — протянул барон про себя. И вслух, требовательно:

— Значит, вы обнаружили какую-то ошибку?

— Если речь идет об ошибках, то для самооправдания места уже не остается, — изрек граф.

«Нарочно ведь пытается меня разозлить!» — подумал барон. Чтобы успокоиться, ему пришлось сделать два глубоких вдоха. Он чуял запах собственного пота; кожа под сбруей силовой подвески вдруг зачесалась.

— Не может быть, чтобы Император выражал недовольство по поводу гибели наложницы герцога и мальчишки, — пробормотал барон. — Они бежали в Пустыню… была буря…

— О да. Удивительно много произошло несчастных случаев в последнее время, — согласился граф. — И таких удобных для вас…

— Мне не нравится ваш тон, граф, — свел брови барон.

— Одно дело — гнев, совсем иное — насилие, — сказал граф. — Кстати, хотелось бы вас предупредить: если несчастный случай произойдет со мной, то все Великие Дома немедленно узнают обо всем, что вы натворили на Арракисе. Они давненько косо на вас посматривают — подозревают, что вы нечисто играете. Ваши дела…

— А какие, собственно, дела? — пожал плечами барон. — Все, что я могу припомнить за последнее время, — это доставка на Арракис нескольких легионов сардаукаров…

— И вы полагаете, что могли бы шантажировать этим Императора?

— Ну что вы. И подумать не посмел бы. Граф улыбнулся:

— В любом случае найдутся командиры сардаукаров, которые признаются, что действовали без всяких приказов — так, захотелось подраться с этой вашей фрименской сволочью.

— У многих подобное признание вызвало бы кое-какие сомнения, — возразил барон. Но угроза была нешуточной. Неужели сардаукары действительно настолько вымуштрованы?

— И еще: Император желает произвести ревизию ваших счетов, — сказал граф.

— Когда угодно.

— Вы… э-э… не возражаете?

— Отнюдь. Я готов на любую самую тщательную проверку моей деятельности как члена Совета директоров КООАМ…

«Пусть облыжно обвинит меня, — думал барон, — обвинение не подтвердится; я предстану перед ними наподобие Прометея и объявлю во всеуслышание: внемлите, дескать, — вот я оклеветан! Засим, пусть его обвиняет меня в чем хочет, даже и по делу. Великие Дома не поверят обвинителю, единожды солгавшему…»

— Н-да, не сомневаюсь, что все ваши отчетности выдержат любую проверку, — пробормотал граф.

— Позвольте спросить, а почему это Император так заинтересован в уничтожении фрименов?

— Желаете сменить тему? — Граф пожал плечами. — Истребить фрименов хотят сардаукары, а не Император. Скажем так: им нужна практика в искусстве убивать… и они терпеть не могут оставлять дело несделанным.

«Он что, хочет запугать меня — напомнить, что опирается на этих кровожадных убийц?» — подумал барон и ответил:

— Некоторое количество убийств всегда идет на пользу делу, но надо же было когда-то и остановиться. Кто-то же должен добывать Пряность.

Граф издал короткий лающий смешок.

— Вы что, всерьез верите, будто сумеете взнуздать фрименов?

— Для использования их слишком много, — пожал плечами барон, — главное же в том, что ваша резня взволновала остальное население Арракиса. Но тут мы подходим к следующему пункту: я обдумываю другой вариант решения арракийской проблемы, дорогой Фенринг. Не могу не отметить, что наш Император достоин благодарности: ведь это его идеи вдохновили меня.