Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес"

Хайнэ закрыл глаза, и слёзы, наконец, прорвались, даровав ему облегчение и смыв ту преграду, которую он воздвиг между собой и братом, словно весенние воды — плотину.

Он прорыдал, уткнувшись Хатори в грудь, полчаса.

— Она просила меня попрощаться с тобой от её имени, — сказал Хатори, когда он успокоился. — Она больше не придёт в этот дом.

— А ты в её?.. — тихо спросил Хайнэ.

— И я в её тоже. Если уж она не предназначена для тебя, то для меня — тем более.

Как ни странно, эти слова уже не имели для Хайнэ большого значения.

Он подполз к своему столу, открыл запертые на замок ящики и вытащил из них рукописи — законченные и не законченные рассказы, отрывки, наброски, черновики.

— Отнести меня на задний двор и помоги кое-что сделать, — попросил он Хатори.

Оказавшись на улице, он сгрёб большую часть принесённой из дома бумаги в кучу и поджёг.

— Зачем ты это делаешь? — изумился Хатори. — Ведь это же твои рукописи!

— Не мешай мне, — сказал Хайнэ. — Я хочу от всего этого избавиться. Больше никогда, никогда, никогда Энсенте Халия не будет писать подобной мерзости!

Он задрожал и начал с остервенением подкидывать в костёр всё новые и новые листы. Хатори обхватил его за пояс, мешая приблизиться к пламени.

— Пусти, — сказал Хайнэ. — Я ведь не собираюсь бросаться в огонь!

В глубине души его мутило от одной лишь близости пламени, жаркого, безжалостного, с готовностью пожирающего то, что ему предоставили, и готового пожрать точно так же, что угодно — хоть дом, хоть тело человека. Хайнэ боялся его, вспоминая казнь на площади Нижнего Города, боялся и ненавидел.

— Это похоже на обряд сожжения вещей умершего, — сказал Хатори, по-прежнему не отпуская его.

— Вот и прекрасно! — Хайнэ запрокинул голову и исступлённо рассмеялся. — Пусть умрёт, пусть катится прямиком в Подземный Мир вместе со своими пошлыми бездарными рассказами! Я ненавижу его!

— Но ведь это ты.

— Нет! — заорал Хайнэ. — Нет, это не я!

Костёр догорел, и от Энсенте Халии остался лишь пепел, да кое-где обрывки обгоревшей бумаги со следами чернил. Хайнэ чувствовал облегчение, но больше — опустошение.

В тот же вечер он спросил у Хатори про кольцо, однако ответ, которого он в конце концов добился, не сказал ему ничего нового — это был подарок приёмному сыну от госпожи Ниси.

Хайнэ подумал было, что всё бесполезно, и ему никогда не узнать правды, как вдруг ему в голову пришла одна мысль. Он вспомнил, как нашёл книгу с посвящением от Ранко Саньи в доме госпожи Илон.

«Моей любимой ученице»…

Не дав себе времени опомниться, Хайнэ сел писать письмо к госпоже. Он никогда бы не решился выспрашивать про Ранко Санью у родителей или хотя бы даже членов семьи Фурасаку, но в послании к едва знакомой женщине это, как ни странно, было легко — а, может быть, он уже слишком привык воображать себя другим человеком, когда писал письма.

Вечером того же дня в доме появился господин Астанико.

— Мы все так скучаем по вам во дворце, — говорил он, сидя на постели рядом с Хайнэ, зябко кутавшимся в покрывало и прятавшим под ним забинтованные руки. — И ждём, когда вы поправитесь, чтобы вернуться к нам.

Хайнэ смотрел на него встревоженным, недоверчивым взглядом и ни разу не верил его мягкому, вкрадчивому голосу, хотя в чём-то эти слова, даже если они были ложью, доставляли ему удовольствие.

— Какая жалость, что приступ болезни сразил вас именно сейчас, — продолжил Астанико. — Вы пропустите все остающиеся церемонии и к тому времени, как вы вернётесь, господин уже переедет в покои Её Высочества и не сможет уделять вам столько внимания. Вот, глядите, он написал для вас письмо. Он хотел бы приехать к вам и сам, но для него покидать пределы дворца совершенно невозможно, сами понимаете. В его случае дворец — это действительно золотая клетка, да.

Он улыбнулся, мягко и снисходительно, и протянул Хайнэ письмо на нескольких листах.

Тот скользнул взглядом по бумаге, исписанной красивым, старательным почерком, и горячая волна захлестнула его сердце. Он отложил письмо, чтобы прочесть его позже — читать его на глазах у Астанико казалось каким-то неприличным, почти постыдным действием.

— А вы знаете, у нас произошло много нового, — сказал, тем временем, тот. — К примеру, госпожа Марик Фурасаку объявила о своей помолвке с Сорэ Саньей. Вот это действительно событие года. Впрочем, количество свадеб по всей стране в целом неслыханно возросло, и знаете почему? Я склонен думать, что наш Прекрасный Господин источает какие-то невидимые флюиды. Потому что даже я, уж насколько бесчувственен и безразличен всегда был, стал испытывать некие нежные чувства, и произошло это ровно после того, как он приехал.

Хайнэ пропустил его последние слова мимо ушей.

Все его силы были направлены на то, чтобы не выдать своих чувств — в тот момент, когда он услышал про помолвку Марик, ему показалось, что он умирает.

Но он не умер, и даже боль, ударившая прямо в сердце, отпустила довольно быстро, оставив только тягучее, муторное ощущение какое-то ирреальности всего происходящего.

Сорэ Санья…

Он вспомнил пышно разодетого господина с высокомерной улыбкой и лицом, так похожим на его собственное, и, кажется, произнёс это имя вслух, потому что Астанико снова подхватил тему.

— Да-да, представьте себе, — сказал он. — Не думаю, что для Сорэ это такая уж большая радость — переезжать из своей провинции в дом семьи Фурасаку, но тут, видите ли, тонкая ситуация. Конечно же, Эсер Санье приятно плюнуть в лицо своим врагам и отдать сына в мужья женщине, за которой на протяжении десяти лет охотились все женихи Аста Энур. Дескать, двадцать лет назад она, Эсер, сказала своё «фэ» столице и удалилась от двора, но достаточно ей было просто послать сюда своего сынка, как самая главная столичная красавица пала к его ногам. Самолюбие — это такая вещь… — Астанико потеребил свою бородку. — Все самые глупейшие ошибки и самые рискованные авантюры совершаются из самолюбия. А у Эсер Саньи оно величиной в её огромную провинцию, по-другому и не скажешь. Ох, простите, — внезапно смутился он. — Я всё время забываю, что вы с ней родственники. Хотя, насколько я знаю, вы не в слишком хороших отношениях?

— Мы не общаемся, — рассеянно подтвердил Хайнэ, думая о другом. — Я не думаю, что Марик сможет быть счастлива с таким человеком. Он, как и все, обманется той маской, которую она носит, и не увидит её по-настоящему.

— Кто знает, — пожал плечами Астанико. — Мужчина может быть скверен лицом и характером, но если он умеет подарить женщине наслаждение, то любая оторвёт его с руками.

Он усмехнулся и прикрыл глаза, но Хайнэ успел увидеть, как хищно, масляно они заблестели.

Он отвернулся, чтобы скрыть от Главного Астролога своё искривившееся лицо.

Ненависть ко всему плотскому росла и крепла в нём, а мысль о постельных наслаждениях уже не вызывала волнения, как прежде, а только приводила в глухую ярость.

***

Госпожа Илон ответила Хайнэ только через три дня.

«Почему бы нам не встретиться и не поговорить о том, что вас интересует, лично? — писала она. — Двадцать шестого числа этого месяца я собираюсь любоваться поздним листопадом на берегу реки возле Павильона Горьких Слёз, приезжайте и вы туда».

Назначенный день выдался тёплым и ясным, но лёгкое дыхание подступающей зимы уже чувствовалось повсюду.

Хайнэ выбрался из дома впервые после того, что с ним случилось, и теперь передвигался мелкими, осторожными шажками по ковру из разноцветных листьев, часто и глубоко вдыхая морозный утренний воздух, напоенный ароматом прелой земли и первого снега.

Алая Речка — одна из многочисленных небольших речушек, протекавших через нижние ярусы Аста Энур, чтобы влиться за его пределами в полноводную и быструю Сестру Амайи, получила своё имя благодаря чистейшей, прозрачной воде, сквозь которую были видны камни необычного красного цвета, устилавшие её дно.