О золотой листве пою – и плещется листва,
О древнем ветре – и, шумя, колышется трава.
И вновь – ни Солнца, ни Луны [291], лишь рев морских равнин,
И вновь лелеет Дерева блаженный Илмарин [292].
Благословенный Элдамар! [293] Велик твой Древний Трон.
Там высит крепости свои Эльфийский Тирион [294].
В теченье долгих–долгих лет на Древе лист растет,
А эльф на Берегу Разлук поныне слезы льет.
О Лориэн! Придет зима – начнется листопад,
И листья в реку упадут – их не вернешь назад.
О Лориэн! О Лориэн! Века прошли с тех пор,
Как я живу здесь – и в венце двулистник–эланор.
Но если петь о кораблях, то где корабль тот,
Что, на борт взяв Галадриэль, за Море унесет?..
Когда Ладья–Лебедь поравнялась с ними, Арагорн остановил свою лодку, и Владычица ласково приветствовала их.
– Мы пришли проститься с вами, – сказала она, – и благословить вас благословением нашей страны. Да исчезнут с вашего пути все преграды!
– Вы были нашими гостями, но мы ни разу не сели за совместную трапезу, – добавил Кэлеборн. – А посему просим вас разделить с нами прощальный пир – здесь, у быстротекущих вод, что вскоре унесут вас далеко от Лориэна.
Лебедь медленно поплыл к причалу; развернув лодки, гости последовали за ним. Там, на острие Эгладила, на зеленой траве, устроен был прощальный пир, но Фродо почти ничего не пил и не ел – только глядел на Владычицу и слушал ее голос. Она не казалась больше грозной и страшной, и скрытой силы в ней теперь не чувствовалось. Но она неуловимо изменилась – словно, оставаясь рядом, одновременно отдалилась и стала недосягаемой, превратилась в живое видение далекой, давно прошедшей эпохи, что осталась позади, за волнами вечнотекущего Времени. Такими и по сей день кажутся эльфы людям поздних веков, пришедших на смену былым эпохам.
Когда яства были съедены, а питье – выпито, но вставать еще никто не торопился, Кэлеборн снова заговорил о путешествии и, подняв руку, указал на юг, на леса за луговиной.
– Ниже по течению, – сказал он, – леса редеют и вскоре кончаются. Дальше лежит бесплодная равнина. Река течет среди каменистых пустошей и плоскогорий, и пройдет много времени, прежде чем поток вынесет вас к высокому острову под названием Каменец, или, по–эльфийски, Тол Брандир. Река, разделяясь надвое, омывает его отвесные берега и с великим шумом и грохотом, поднимая облако водяных брызг, обрушивается в Ниндальф, или, на вашем наречии, Низкодолье. Это обширная и топкая, заболоченная низина, где Река петляет и разделяется на множество рукавов. Там в Андуин впадает разветвленная дельта реки Энтвейи [295]; эта река течет с запада, из Фангорнского леса [296]. Берега Энтвейи принадлежат Рохану. Земли роханцев – по эту сторону Великой Реки. С другой стороны – голые скалы Эмин Муйла. Там дует восточный ветер: нагорье выходит к Мертвым Болотам и Номанским Степям [297], за которыми лежит Кирит Горгор и Черные Врата Мордора. Боромир и те из вас, кто пойдет с ним в Минас Тирит, должны будут оставить Великую Реку, не доходя Рауроса, и пересечь Энтвейю выше ее болотистого устья. Но слишком далеко вверх по течению Энтвейи лучше не заходить, и тем более не стоит углубляться в Фангорнский лес, а то как бы вам не заплутать! Это край вам чуждый, и о нем мало что известно – особенно теперь. Но Боромир с Арагорном знают это и сами.
– Действительно, в Минас Тирите ходят странные легенды о Фангорне, – согласился Боромир. – Но все это по большей части выдумки старых кумушек. Такое мы рассказываем ребятишкам. Все, что лежит к северу от Рохана, сегодня так отдалилось от нас, что воображение населяет эти земли кем и чем вздумается. Древний Фангорн лежит на границе нашего королевства, но вот уже много поколений, как гондорцы там не бывали, так что опровергнуть пришедших из глубины времени легенд некому – но некому и подтвердить их. Я бывал наездом в Рохане, но к северным его окраинам не приближался. Когда меня послали гонцом в Имладрис, я выбрал путь через Щель и, оставив позади Белые Горы, Исену и Хойру, оказался на северных равнинах. Это была долгая, изнурительная скачка. Я преодолел не меньше четырехсот лиг и добирался не один месяц, ибо в Тарбаде, при переправе через Хойру, потерял коня. Но теперь, проделав этот путь и тот, что я прошел вместе с Отрядом, я легко найду дорогу через Рохан – а если понадобится, и через Фангорн.
– Тогда мне нечего добавить, – проговорил Кэлеборн. – Но не стоит так легко пренебрегать легендами былых времен. Старые кумушки нередко хранят в памяти отголоски истины, которая когда–то была уделом Мудрейших.
Галадриэль поднялась с травы, взяла у одной из служивших ей девушек кубок, наполнила его белым медом и протянула Кэлеборну.
– Пора пригубить прощальную чашу, – молвила она. – Испей, о Повелитель Галадримов! Да не печалится твое сердце о том, что за полуднем настает черед ночного мрака и вечер наш уже близок!
Затем она поднесла кубок всем гостям по очереди, приглашая их глотнуть меда и прощаясь с каждым отдельно. Когда обряд был завершен, она вновь пригласила их сесть на траву; ей и Кэлеборну принесли кресла. Девы–прислужницы молча окружили ее; Владычица тоже молчала, глядя на гостей, – и наконец произнесла:
– Мы выпили прощальную чашу, и между нами пролегла тень расставания. Но прежде, чем вы нас покинете, я хочу предложить вам в память о Лотлориэне дары Владыки и Владычицы Галадримов. Они – в ладье, на которой мы приплыли сюда.
Вручая дары, она обратилась к каждому по очереди.
– Этот дар Кэлеборн и Галадриэль вручают предводителю Отряда, – сказала она Арагорну, передавая ему ножны, сделанные точно по его мечу. Их покрывало хитросплетение серебряно–золотых цветов и листьев, а меж листьями вкраплены были эльфийские руны из драгоценных камней; вместе они образовывали имя меча – Андарил – и рассказывали его историю.
– Меч, хранимый в этих ножнах, не потускнеет и не сломается, даже если потерпит поражение, – сказала Галадриэль. – Не желаешь ли попросить меня еще о чем–нибудь на прощание? Меж нами ляжет тьма, и может случиться, мы уже не встретимся – разве что далеко отсюда, на дороге, с которой нет возврата.
И Арагорн ответил ей:
– О госпожа, мое желание тебе известно. Ты долго хранила у себя то единственное сокровище, коего я взыскую. Но не в твоей власти дать мне его, даже если бы ты того пожелала. Лишь пройдя сквозь тьму, я обрету его.
– Что ж, может, то, что я дам тебе взамен, послужит тебе утешением, – молвила Галадриэль. – Эта вещь была оставлена мне на хранение, дабы я передала ее тебе, если ты пройдешь через нашу землю.
Она взяла с колен крупный прозрачно–зеленый камень, оправленный в серебро [298]. Брошь имела вид орла, распростершего крылья. Галадриэль подняла камень – и он вспыхнул, как луч солнца в свежей листве.
– В свое время я дала этот камень Кэлебриан [299], своей дочери, – продолжала Владычица, – а та подарила его своей. Теперь он переходит к тебе как знак и символ надежды. Прими же ныне предреченное тебе имя: Элессар, Эльфийский Камень из рода Элендила!
Арагорн приколол брошь к груди – и всем показалось, что он стал выше и обрел поистине царственное величие. Бремя многолетних трудов и забот, отягощавшее его плечи, бесследно исчезло. Он выпрямился и произнес:
