Ведьмак. Сезон гроз - Сапковский Анджей

– Могла вывернуть мне обе ладони. Могла вывернуть ступню, пяткой вперед. Могла ступни поменять, левую на правую и наоборот; я видела, как она так человеку сделала.

– Это было…?

– Больно? Недолго. Потому что я почти сразу потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. Надеюсь, так и будет, когда она будет мне ладонь на место возвращать. Через несколько дней, когда натешится местью.

– Я иду к ней. Сейчас же.

– Плохая идея. Ты не можешь…

Геральт прервал ее быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, услышал, как расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.

– Ты! Зараза ведьмачья! Вызываю тебя на поединок! Будем биться!

– Да провались оно все. Отойди, Мозаик.

Из толпы выступил невысокий и крепкий мужчина в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, вареной бычьей кожи. Он потряс трезубцем в правой руке, резким движением левой развернул в воздухе рыбачью сеть и махнул ею, расправляя.

– Я Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий! Вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него всю доступную энергию. Толпа взвыла. Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, запутавшийся в собственной сети, снес лоток с калачами, тяжело грохнулся наземь и с громким треском врубился головой в чугунную фигурку присевшего гномика, невесть почему установленную перед лавкой швейных принадлежностей. Ваганты наградили полет громкими криками «Браво!» Ретиарий лежал – живой, хотя и слабо подающий признаки жизни. Геральт, не торопясь, подошел и с размаху пнул его в печень. Кто-то схватил его за рукав. Мозаик.

– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт добавил бы еще пинков, ибо хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что нужно. И слушаться в таких вопросах не привык никого. Особенно тех, кого ни разу не били.

– Пожалуйста, – повторила Мозаик. – Не отыгрывайся на нем. За меня. За нее. И за то, что ты сам запутался.

Он послушался. Взял ее за плечи. И взглянул в глаза.

– Я иду к твоей наставнице, – сообщил безрадостно.

– Не стоит, – она покачала головой. – Будут последствия.

– Для тебя?

– Нет. Не для меня.

Глава седьмая

Бедро чародейки украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу.

«Nil admirari, – подумал ведьмак. – Ничему не удивляйся».

– Глазам своим не верю, – сказала Литта Нейд.

В том, что случилось, в том, что вышло так, как вышло, виновен был он сам, и никто иной. По дороге к вилле чародейки он прошел через сад; не устоял перед искушением и сорвал одну из растущих на клумбе фрезий. Помнил запах ее духов.

– Глазам не верю, – повторила Литта, появляясь в дверях. Встретила его лично; здоровяка-швейцара не было. Может, выходной взял.

– Я так догадываюсь, ты пришел, чтобы обругать меня за ладонь Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи же, не то кто-нибудь заметит, разнесет сенсацию, и город загудит от сплетен. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят подобного.

На ней было свободное черное платье, гармонично сочетающее шелк и шифон, тоненькое, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак стоял, не в силах отвести взгляд, все еще с фрезией в протянутой руке, пытаясь улыбнуться и понимая, что ни за что на свете не может. «Nil admirari», – повторил он в мыслях принцип, который запомнился ему из Оксенфурта, из университета, из картуша над входом на кафедру философии. Принцип этот он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.

– Не кричи на меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Я поправлю руку девочке, как только она вернется. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь перед ней. Перед тобой извиняюсь. Только не кричи на меня.

Он покрутил головой; опять попробовал улыбнуться. Не вышло.

– Мне любопытно, – она поднесла фрезию к лицу и вонзила в него свой нефритовый взгляд, – знаешь ли ты символику цветов? И их тайный язык? Знаешь, что говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ее послание? Или же цветок этот чистая случайность, а послание… подсознательное?

Nil admirari.

– Но это все равно не имеет значения, – она подошла к нему, совсем близко. – Поскольку либо ты разборчиво, сознательно и расчетливо даешь мне понять, чего желаешь… Или же ты скрываешь это желание, а выдает его твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Благодарю тебя. И хочу ответить, тоже кое-что подарить тебе. Вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смело.

«Что я делаю», – подумал он и потянул. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обшитых отверстий. До самого конца. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты словно вода, мягко сложившись вокруг щиколоток. На секунду он даже зажмурился, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. «Что я делаю», – подумал он, обнимая ее за шею. «Что я делаю», – подумал, ощущая на губах вкус коралловой помады. «Это же совершенно бессмысленно, то, что я делаю», – думал он, осторожно направляя ее к небольшому комоду близ веранды и усаживая на малахитовую крышку.

Она пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может быть, мандарином. Может быть, ветивером.

Это продолжалось какое-то время, а под конец комод уже довольно сильно трясся. Коралл, хотя и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила из пальцев фрезию. Запах цветка не перебивал ее запах.

– Твой энтузиазм льстит мне, – она оторвала губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И очень повышает самооценку. Но ты знаешь, у меня есть кровать.

Действительно, кровать у нее была. Огромная. Просторная, точно палуба фрегата. Она вела его туда, а он шел за ней, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что идет за ней. Что без колебания пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая взгляд.

Кровать была огромной, с балдахином, постель была из шелка, а покрывало атласным.

Они использовали эту кровать, без малейшего преувеличения, в каждом ее дюйме. В каждой пяди постели. И каждой складке покрывала.

– Литта…

– Ты можешь звать меня Коралл. Но пока молчи.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

– Литта…

– Можешь звать меня Коралл. И можешь сделать это мне еще раз.

Бедро Литты украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу, благодаря огромным плавникам имеющую треугольную форму. Рыб таких, именуемых скаляриями, богачи и кичливые нувориши обычно держали в аквариумах и бассейнах. Так что рыбы эти всегда ассоциировались у Геральта – и не у него одного – со снобизмом и претенциозными замашками. И потому его удивило, что Коралл выбрала себе именно такую татуировку, а не любую иную. Удивление продолжалось буквально миг, ответ пришел быстро. Литта Нейд казалась и выглядела вполне молодой женщиной. Но татуировка происходила из времен ее настоящей молодости. Из тех времен, когда привозимые из-за морей рыбы-скалярии были действительно уникальной редкостью; богачей было немного, нувориши только начинали свой взлет, и мало кто мог позволить себе аквариумы. «Получается, что ее татуировка заменяет свидетельство о рождении», – подумал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев; удивительно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы удалить магическим способом. «Что же, – подумал он, перенося ласки в более удаленные от рыбы регионы, – любому приятно вспомнить годы молодости. Не так просто отказаться от такой памятки. Даже когда она уже совсем устарела и, хуже того, стала банальной».