– В мире много что творится, – начал Мерри. – Но даже если мы будем спешить изо всех сил, рассказ выйдет длинный. А ты просишь помедленнее. Может, не будем торопиться? И не сочтешь ли ты за бестактность, если мы спросим, что ты с нами собираешься делать, и за кого ты сражаешься, и вправду ли ты знавал Гэндальфа?
– Знавал, знавал, да и теперь знаю. Из волшебников только он и любит деревья по–настоящему, – отвечал Древобород. – Так вы его тоже знаете?
– Знали, – грустно поправил Пиппин. – Мы вообще были с ним большие друзья. Он был нашим проводником.
– Тогда я могу вам ответить и на другие вопросы, – сказал Древобород удовлетворенно. – Делать «с вами» я ничего не собираюсь, если это в ваших устах означает «делать вам», не спросившись вас самих. А вот вместе мы вполне могли бы кое–что сделать. За кого я сражаюсь? Вот уж не знаю! Я иду своей дорогой, хотя не исключено, что какое–то время нам с вами будет по пути. Но почему вы говорите про достойнейшего Гэндальфа так, будто его история закончилась?
– Увы, – печально вздохнул Пиппин. – История–то продолжается, да Гэндальф, похоже, в ней больше не участвует.
– Гу–умм!.. Хм… – прогудел Древобород. – Хм–хм… Нда… – Он смолк и долго глядел на хоббитов. – Гу–ум… Ну не знаю, не знаю, что и сказать на это. Продолжайте!
– Если хочешь узнать побольше, – сказал Мерри, – мы охотно расскажем. Но на это нужно время. Не мог бы ты поставить нас на землю? Почему бы нам не посидеть здесь, на солнышке, пока оно не ушло, и не побеседовать? Ты, наверное, устал держать нас на весу!
– Хм! Устал?.. Да нет, не устал. Не так–то я легко устаю! А сидеть я и вовсе никогда не сижу. Не очень–то я – как бы это сказать? – не очень–то я «сгибчивый». А солнце вот–вот скроется. Давайте лучше уйдем с этой… с этого… как там оно у вас называется?
– Гора? – подсказал Пиппин.
– Карниз? Площадка? – предложил Мерри.
– Гора? Карниз? – задумчиво повторил за ними Древобород. – А да, припоминаю. Гора. Ну не короткое ли это имя для того, что стоит здесь искони, с тех самых пор, как мир обрел свой нынешний облик? Впрочем, гора так гора. Спустимся вниз – и в дорогу.
– А куда мы пойдем? – спросил Мерри.
– Ко мне домой, точнее, в один из моих домов, – ответил Древобород.
– Это далеко?
– Не знаю. Вы, наверное, сочтете путь далеким. Но разве это важно?
– Видишь ли, мы остались без вещей, – объяснил Мерри. – И еды у нас тоже почти никакой нету.
– О! Гм! Ну об этом не тужите, – успокоил его Древобород. – У меня есть такое питье, что вы подрастете на славу и долго еще будете зеленеть, как молодые листочки. А когда вы пожелаете меня покинуть, я отнесу вас вниз, за пределы моей земли, или куда вам заблагорассудится. Идемте!
Посадив хоббитов на согнутые в локтях руки и бережно, но крепко придерживая, Древобород поднял одну ногу, поставил, поднял другую, снова поставил – и оказался на краю карниза. Корнеобразные пальцы его ног крепко держались за камни. Старый энт начал осторожно и торжественно спускаться вниз по ступеням, к подножию.
Оказавшись на земле, он, не мешкая, уверенным и свободным шагом двинулся в глубь леса, держась берега ручья. Путь его лежал наверх, к склонам гор. Большинство деревьев, похоже, спало крепким сном; Древобород был им совершенно безразличен, как, собственно, и все остальное – только бы шло своей дорогой. Но некоторые вздрагивали, когда энт приближался к ним, а иные высоко вздымали ветви, давая ему пройти. Древобород же шагал и шагал, бормоча что–то и напевая себе под нос бесконечную гулкую песню.
Поначалу хоббиты помалкивали. Странно, но они чувствовали себя мирно и уютно; к тому же им было о чем подумать и чему подивиться. Однако спустя некоторое время Пиппин, осмелев, подал голос:
– Древобород, скажи, пожалуйста, почему Кэлеборн советовал нам не ходить в Фангорн? Смотрите, дескать, как бы вам не заплутать!
– Гм… Правда? – рокотнул Древобород. – Ну, если бы вы шли туда, я бы, наверное, тоже не советовал вам попусту соваться в тамошние леса. Не ходите, дескать, в Лаурелиндоренан! Как есть заплутаете! Лаурелиндоренан – так именовали когда–то этот край эльфы. Но имя с тех пор укоротилось и стало звучать просто: Лотлориэн. Может, они и правы по–своему. Те леса больше не растут, только увядают. Когда–то Долиной Поющего Золота называли мы ту страну! А теперь она – только Цветок Сновиденный. Да! Леса это непростые, и не всякому дано туда проникнуть. Дивлюсь, что вы оттуда выбрались, но еще больше удивляет меня, что вы вообще туда попали. Что–то я не слыхал, чтобы в последнее время туда впускали странников… Да, край это непростой! Но сейчас туда пришла печаль, да, да. Радость Лотлориэна увядает. Лаурелиндоренан линделорендон малинорнелион орнемалин… [345] – нараспев прогудел он. – Я слыхал, они совсем перестали выходить в мир, – продолжал он. – Теперь и Золотой Лес, и остальные леса и страны уже не те, что во времена молодости Кэлеборна. Хотя – Таурелиломэа–тумбалеморна Тумбалетарэа Ломэанор [346] [347], как говаривали в старину эльфы! Все меняется, но кое–где еще сохранились островки настоящего.
– То есть? – не понял Пиппин. – Что же ты называешь настоящим? Что не изменилось?
– Деревья и энты, – ответил Древобород. – Я не до конца понимаю, что творится в мире, поэтому и объяснить вам всего не могу. Среди нас еще остались настоящие энты, и – как бы это лучше сказать? – они еще по–своему полны жизни, но есть и такие, что понемногу засыпают и становятся с виду просто деревьями, понимаете? В лесу, конечно, и обыкновенных деревьев много. Зато среди обыкновенных есть такие, что спят только вполглаза. Случается, что дерево и совсем проснется, а некоторые из деревьев даже становятся – как бы это объяснить – ну… немножко энтами. Такие вещи происходят постоянно. И вот, когда дерево просыпается, то выясняется иногда, что у него плохое сердце! Не сердцевина, нет, именно сердце! Я знавал несколько добрых старых ив над Энтвейей – их давно уже нет на свете, увы! Внутри у них было одно сплошное дупло, они разваливались на глазах, но по–прежнему были тихи и ласковы, как молодые листочки. А в долинах, у подножия гор, встречаются деревья здоровые, крепкие, стукни по ним – загудят как колокол, а сердца у них насквозь прогнили. И эта болезнь постепенно распространяется. В этом лесу одно время были очень опасные места. Да и теперь есть.
– Это, наверное, как Старый Лес, там, на севере? – уточнил Мерри.
– Да, да, вроде того, только гораздо хуже. Я уверен, что там, на севере, задержалась тень Великой Тьмы и память о тех злых временах передается по наследству. Но в моем лесу есть и такие урочища, где Тьма пребывает доселе. Деревья там даже старше, чем я… Впрочем, мы делаем все, что можем, – например, не допускаем в лес чужаков и праздных гуляк, воспитываем, учим, ходим дозором, удаляем недобрые всходы. Мы – пастухи древесных стад. Правда, нас, старых энтов, осталось немного. Обычно с годами овцы уподобляются своим пастухам, а пастухи – пастве, только перемены происходят медленно, а овцы, да и люди, в мире долго не задерживаются. Деревья и энты уподобляются друг другу быстрее, ведь они неразлучны веками. Энты похожи скорее на эльфов, чем на людей: они не так заняты собой, как люди, и глубже вникают в чужие души. Но, с другой стороны, и с людьми энты схожи: эльфы не так быстро меняются, не так быстро приспосабливаются к переменам, не так легко меняют цвет. Но кое в чем мы превосходим оба этих племени. Мы постояннее, и ум наш задерживается на вещах дольше. Некоторые из моих родичей совсем уподобились деревьям: чтобы заставить этих сонь встрепенуться, потребовалось бы нечто из ряда вон выходящее. Говорят они теперь не иначе как шепотом. Зато у многих деревьев из моего стада ветви постепенно становятся гибкими, как руки. Многие из этих деревьев научились говорить. Начали это дело, конечно, эльфы: это они будили деревья, это они наставляли их в искусстве речи и сами перенимали у них язык леса. Прежние эльфы пытались заговаривать со всеми, кто жил тогда в Средьземелье. Но пришла Великая Тьма, и эльфы уплыли за Море или укрылись в тайные долины, слагая песни о безвозвратном. Когда–то лес простирался до самых Льюнских Гор. Фангорн был не более чем его восточной окраиной… Что это были за времена! Я мог шагать весь день, петь песни и слышать в ответ лишь свой собственный голос, возвращенный полыми холмами. Все леса были тогда похожи на леса Лотлориэна, только гуще, крепче, моложе. А воздух как благоухал! Иногда я по целым неделям предавался праздности, дышал, наслаждался и ни о чем не думал.
