Дети Великого Шторма. Трилогия - Осояну Наталия

Она протянула к цветку пальцы-иглы и замерла в нерешительности.

Здесь нечего было шить.

[Его час настал. Кому-то суждено прожить долгую жизнь, а кто-то даже не успевает понять, что это такое – жизнь. Да, он милый мальчик, и ты почти забыла, что его соплеменник погубил твою семью. Отступись. Тебя не просили о помощи. Не трать силы зря.]

«Нет-нет-нет. Я так просто не сдамся».

Она потянулась к ближайшему лепестку, отсекла почерневшую часть одним движением пальца, на этот раз превратившегося в скальпель, а потом быстро соединила края. Лист на мгновение ожил, наполнился внутренним светом, но тотчас же погас, и чернота вновь появилась у самого его основания. Борясь с паникой, Эсме метнулась к другому лепестку, однако там повторилось то же самое. Бледно-лиловая ткань расползалась у нее в пальцах, превращаясь то в труху, то в бурую слизь. В цветке не было жизни, он умирал.

В полной тишине Эсме услышала свое хриплое дыхание и почувствовала, как колотится сердце в груди. Еще чуть-чуть – и она вывалится обратно в реальный мир. Если это случится, юнгу не спасет даже сама Эльга-Заступница.

[Ты не выпила ни одного зелья. Ты сейчас умираешь вместе с ним.]

«Все мы – лишь цветы во мраке. Мы вышли из пустоты и уйдем в пустоту. Без нас она лишена смысла и красоты, поэтому пусть будет много цветов и пусть будут те, кто всегда и любой ценой сумеет их защитить».

Она протянула руки к тому месту, где еще недавно располагались отмершие лепестки сердце-сути, подцепила новую нить в недрах своей сущности и вдела ее в иголку. Здесь нечего было шить, кроме пустоты. Но ведь цветок души рос в пустоте. И она, как сказал однажды Велин, не имела смысла без этого цветка.

Эсме прогнала сомнения.

Кузнечик открыл глаза и судорожно вздохнул.

Почему-то целительница не лишилась чувств. Она видела изумленные взгляды матросов, она понимала, что совершила чудо и подобного, наверное, уже никогда не повторит. Она не просто спасла чью-то жизнь – она выхватила душу из самых клешней Великого Шторма и его верных крабов.

И теперь на нее смотрели не только люди, но и фрегаты. «Невеста ветра», безымянные сторожевики и «Морская звезда».

Точнее, то, что раньше было «Морской звездой».

Угольно-черная шкура фрегата на глазах обрастала броней. Все палубные возвышения исчезли, обводы корпуса сделались гладкими и хищными. В корабле ничего не осталось от существа, предназначенного для служения людям. На месте мачт возвышались костистые отростки, от которых отходили кожистые складки парусов-плавников. Глаза жутковатого создания Эсме видеть не могла, но вполне представляла себе, как они смотрят.

– Весьма симпатичный новый член команды, – выдавил сквозь зубы наместник. Он по-прежнему стоял на коленях и, казалось, не замечал, что его руки пронзили три арбалетных болта, а рукава промокли от крови. – Рад, что ты нашла свою цель в жизни, Эсме! Очень рад за тебя… Может, ты окажешь по…

– Ни звука больше! – Разноцветные глаза Крейна полыхнули, и Эйдел не стал испытывать судьбу. Эсме виновато опустила взгляд: если бы наместник успел произнести до конца ритуальную просьбу, она не сумела бы ему отказать. – Увести ее в каюту, быстро! Тейравен не оценил богатства, дарованного Эльгой, поэтому я забрал эту целительницу себе!

Наместник ничего не сказал, только судорожно улыбнулся.

– Возвращайтесь на свой корабль, – ледяным голосом произнес пират. – И не смейте нас преследовать.

– Мы еще встретимся, капитан Крейн. – Улыбка Эйдела превратилась в оскал. – Если только тебя не сожрет твоя любимая рыбка. И с тобой… – Он бросил обжигающий взгляд в сторону Эсме. – С тобой мы тоже обязательно встретимся.

«Не хотелось бы…» – подумала она и погрузилась в темноту.

[– Это неправильно, Велин. Что бы ты ни говорил, как бы ни уговаривал – это неправильно.

– Объяснись, пожалуйста.

– Я… не верю, что Клятва должна быть именно такой, какая она есть. Если меня попросит о помощи преступник, убийца – что же, выходит, я не сумею ему отказать? Он…

– Не заслуживает помощи?

– Да! И не надо снова твердить про цветы в темноте. Есть люди, которые… которым…

– Лучше было бы умереть, – спокойно договаривает учитель за нее и, поднеся к губам чашку, делает глоток. В последнее время он пристрастился пить обжигающе горячий чай и по вечерам все время кутается в одеяло, даже если в доме тепло. – Я мог бы рассказать тебе о силе слов – в том числе и тех, из которых состоит Клятва, – о том, что они суть нити, которые сшивают нашу жизнь воедино, делают ее целой. Но ты же на самом деле хочешь услышать кое-что другое. Знаешь… – Он на мгновение умолкает, а потом на его усталом лице появляется грустная улыбка. – Однажды я спас человека. Если бы я этого не сделал, многие бы потом погибли; однако есть и те, кого спасенный мною убил, – и их немало. Отчасти в том, что с ними произошло, есть и моя вина. Но если бы я ему не помог… если бы я бросил его… – Велин качает головой, и она вдруг понимает, что он сейчас скажет. – Я бы тогда не смог жить. В этом-то все и дело, Эсме. Ты не можешь отказать вовсе не из-за Клятвы. Ты просто не можешь отказать. Такова наша с тобой природа, и с этим ничего не поделаешь.]

Пробуждение было не из приятных.

Первым делом Эсме почувствовала слабость во всем теле – даже пальцем не пошевелить: руки и ноги превратились в тряпичные чехлы, набитые ватой, словно у куклы. Потом пришла боль – как будто кто-то пытался высверлить дырку в ее правом виске. Усилием воли ей удалось загнать эту боль в дальний угол сознания, но справиться с ней полностью не получилось.

Целительница осторожно приоткрыла глаза.

Взгляд «Невесты» тотчас же сфокусировался на ней. Он по-прежнему давил, но уже не казался слишком уж неприятным. Возможно, она привыкла. Из иллюминатора лилось мягкое розоватое свечение. Рассвет? Закат? Сколько часов она провела без сознания и что с ней делали все это время?

Кристобаль Крейн сидел на сундуке в очень неудобной позе – вытянув длинные ноги, облокотившись о переборку, – и дремал. Он почти сразу проснулся и, откинув волосы с лица, добродушно-укоризненно сказал:

– Вы нас здорово напугали, Эсме.

Тут целительница сообразила, что на ней мужская рубашка. Щеки и уши покраснели так, что, наверное, от прикосновения к ним могла бы воспламениться бумага. Магус виновато развел руками:

– Смею напомнить, там было много крови, и ваша одежда некоторым образом пострадала.

Кровь! Эсме тотчас же про все забыла и потребовала рассказать, что с юнгой.

– Он жив и здоров, – спокойно ответил капитан. – Но у него пропал голос. Он может говорить только хриплым шепотом, и то недолго.

– О-о… – Эсме закрыла лицо руками, снова ощущая противную слабость в теле. – Я опять не смогла все сделать как надо…

– Нет, это никуда не годится, – перебил Крейн, нахмурившись. – Вы чуть было не погибли, спасая едва знакомого юнгу на пиратском корабле. Знаете, сколько времени вы провели без сознания? Двое суток с лишним. Вся команда, можно сказать, на цыпочках ходит, разговоры только о здоровье госпожи целительницы – и после этого вы смеете сокрушаться, что чего-то не доделали?

Эсме опять покраснела и промолчала.

– Теперь, поскольку обстоятельства снова изменились, придется слегка пересмотреть наше соглашение, – продолжил Крейн. – Думаю, вы понимаете, что мне придется увезти вас очень далеко отсюда – туда, где Эйдел не достанет. Например, в Ламар – он большой, в нем проще затеряться. Но сейчас, пожалуй, рановато об этом говорить. Впрочем, если у вас есть вопросы по поводу случившегося, я… – Он ненадолго замолчал, явно взвешивая все за и против. – Да, я могу на некоторые ответить. Спрашивайте.

Целительница призадумалась. О чем стоит спросить пирата, пока тот в настроении беседовать? Взгляд «Невесты ветра» сделался тяжелее, требовательнее, и Эсме поддалась ему, как уже сделала однажды. Она закрыла глаза и увидела перед собой ослепительно сверкающую фигуру – солнце в облике человека. Одно из тех солнц, вокруг которых строилась сеть мерцающего света, – та часть фрегата, о существовании которой она до недавнего времени даже не догадывалась.