– Какой мальчишка!
Странный тип в доспехах недовольно поморщился. От этого его морщины стали ещё более глубокими. А затем он приказал тюремщику открыть камеру, отдал ему свой шлем, а сам уверенно и без страха вошёл внутрь да подошёл вплотную ко мне.
– Я господин Марыск. И либо давай на колени, либо нормально вставай, когда я разговариваю с тобой! – я послушно поднялся и замер. – Отвечай, какая у тебя специализация?
– Я. Я это… Я маг.
Да я мямлил. Да! Я не мог подыскать нужного ответа потому что! Признавать себя варщиком зелий мне не хотелось, ибо это было ниже моего самолюбия. Прочая доступная для меня магия была ещё слишком примитивна. Не мог же я сказать, что вовсю специализируюсь на умелом использовании крох своих истинных возможностей, так как мечтаю о власти над вселенными и были времена, когда я де являлся лучшим за всю историю Чёрной Обители неофитом по трансмутации?!
Никак не комментируя моё красноречие, господин Марыск стянул с левой руки перчатку, положил ладонь мне лоб и заключил:
– Ты недавно занимался целительством. Кого ты лечил?
– Его, – я глянул на Данко.
– Хорошо, я вижу следы воздействия. Хм, достаточно умелая работа для твоего возраста. Что ещё можешь?
– Я с воздухом дружу. Могу шар энергетический.
– Давай шар. Максимально мощный.
Просьба показалась мне странной. Очень странной. Но я послушно расправил ладонь и хвастливо создал в ней сгусток сверкающих искорок. И замечу, интуиция меня не подвела. Сделал я это зря. Абсолютно зря! Мощная лапа Марыска накрыла мою руку и энергия, обжигая, вернулась обратно в моё тело. От боли я истошно закричал.
– Ты понял, кто я?
– Ты инквизитор!
Этот человек садистски мешал перекрытию каналов, по которым в меня поступала сила стихий. Так что, по ощущениям, от переизбытка её мои кости начали крошиться. Ноги подкосило, и я бессильно упал, корчась в муках.
– Если понял, то скажи – да, господин Марыск.
– Да, господин Марыск!
Стоило простонать эти слова, как всё. Боль кончилась так же быстро, как началась. Однако я прекрасно чувствовал, что меня так и не «сняли с крючка». В любой момент всё могло перемениться.
– Ты повинен в нападении на офицера при исполнении и теперь обязан отработать свою вину. Суд постановил, что последующие полтора года ты проведешь на каторге в шахтах Озриля.
Мужчина выжидающе поглядел на меня, но на этот раз я никому не говорил, что кто‑то там не прав.
Хватит. Научился.
– Я здесь для объяснения простой истины – маг ты или нет, но своего наказания ты не избежишь. Ты понял это? Ты понял почему валяешься у меня под ногами?
– Да, господин Марыск.
– А я полагаю, что ты плохо понял.
Он наклонил ко мне своё морщинистое лицо, похожее на морду какой-то хищной твари, и вернул пытку болью. Ох, и давно мне не приходилось ощущать подобного! Так что я орал во всю глотку, пока он не остановился. Наверное, с минут пять вопил. Или же просто время в мучениях для меня растянулось?
– Вот так я буду обращаться с тобой, если ты проявишь непослушание. Ты будешь покорно работать, ценя оказанную судом милость. Иначе я заберу тебя в Башню Инквизиторов и там уже неторопливо прибью.
Меня затрясло. Я не привык к такому отношению к себе. Я никогда не был рабом, во всяком случае рабом второсортным. Тьма приказывала мне, но подчиняла иначе. То была связь сеньора и верного вассала. А тут меня принуждали подчиняться против воли, как… как какого-то бесталанного шарлатана!
– Ты понял?
Я едва смог собраться и прошептал:
– Да, господин Марыск.
Мужчина довольно хмыкнул, выпрямился и потрепал меня по волосам.
– Я смотрю, ты, парень, поумнее многих взрослых будешь. Но твоя молодость не помешает мне наказывать тебя. Ты понял?
– Да, господин Марыск.
– Действительно молодец.
С этими словами он наконец-то отошёл от меня, взял свой шлем у тюремщика и, не оглядываясь, ушёл. Я ощущал, как с каждым его шагом медленно выходит из моего тела «крючок». На расстоянии сила любого инквизитора сходила на нет.
– Угу, – задумчиво буркнул Данко. – Так вот как тебя, сука, оказывается можно вынудить вежливость проявлять и впахивать на благо общества.
– Причём тут работать? Причём тут впахивать? – приподнял я брови и, зевая, напоказ вальяжно растянулся на полу. – Я всего лишь отвечал ему так, как он хотел. А работать? Не. Это уж слишком напряжно.
Мой отдых прервало время скудного обеда, состоявшего из воды и жидкой похлёбки. Наверное, я бы не расстроился, если бы её у меня отобрали, но сокамерники отчего-то не стали надо мной издеваться так же, как утром. Наверное, предположили, что лучше с магом не ссориться, даже если он такой, что в два счёта ногами запинать можно. Меня это устроило. Если же говорить о негативе, то не понравилось мне, что сразу после этого я, как и остальные, оказался закован. А после меня ещё и вывели из камеры на поверхность, чтобы посадить в одну из трёх клеток, стоящих на телегах. В таких бы диких зверей возить, а не людей. Но люди в чём-то более жестоки, нежели животные, а потому нас запихивали так, что даже на корточки присесть было почти невозможно. Вот насколько не хватало места.
Если же говорить о господин Марыске, то он скучающе наблюдал за действом. Затем сел верхом на своего закованного в железо жеребца, и лошадки‑тяжеловозы, хмуро понурив головы, медленно зацокали копытами, увозя будущих каторжников в далёкие отсюда места. Но, пока мы ехали по улицам города, я во все глаза смотрел, страшась и надеясь увидеть Элдри. И всё же так и не увидел её.
… Наверное, так было даже лучше.
***
Дорога до шахт предстояла не близкая, но стражники намеревались сократить её, почти не останавливаясь на отдых и часто меняя лошадей. Меж собой они говорили, что так путь займёт всего около пяти дней. И я чувствовал, что это будут дни, которые из-за особенностей путешествия в качестве заключённого, могут стать абсолютно невыносимыми и незабываемыми для меня.
Они и стали.
Отвратительное зловоние, гудящие ноги, отсутствие воды, мухи, невозможность от всего этого избавиться – вот, что въелось в мою память! Желудок сводило от голода, а рот пересох от жажды. Травеньское солнце нещадно пекло голову, намекая на очень жаркое лето. Смрад потеющих людей, стоящих впритык друг к другу, заставлял мечтать избавиться от обоняния. Кроме того, на второй день пути в нашей клетке кто-то не дождался времени «для справления естественных потребностей», и с полудня до тошноты ощутимо несло дерьмом. Пока телеги не остановились под поздний вечер и один из стражников не плеснул на грязные доски ведро воды, легче вонь не становилась. Но эта остановка, означающая, что нас вот-вот покормят или напоят, не принесла мне ни тени радости. Ни мимолётного воодушевления. Я был донельзя измотан и считал, что не в состоянии произнести даже слова, покуда Данко не спросил:
– Ты как?
– Ты серьёзно? Как я могу себя здесь чувствовать?! – тут же разозлился я и сказал…
Ай, нет. Такой трёхэтажный мат в книгах всё-таки запрещён.
– Ну тебя и прорвало. Капец. Относись ко всему спокойнее.
– Я спокоен. Я достаточно спокоен, чтобы понимать – если бы не ты, то меня бы здесь не было! Ты думаешь, я смогу это пережить?
– Шуткуешь? Люди, канеш, умирают, но таких уродов, как ты, это не касается.
– А ну молчать! – рыкнул на нас надзиратель и засунул толстый ключ в скважину замка. Я искоса глянул на господина Марыска. Он продолжал бдительно следить за мной, а потому мне пришлось мгновенно забыть о порыве сбежать.
Нас вывели из клетки по одному, не забывая проверять наручники на запястьях. И несмотря на то, что застёгнуты они были спереди, теперь о побеге нечего было думать. Все наручники прочно скрепили между собой длинной цепью. Я оказался неприятно зажат посреди двух тел, как насекомое в лепестках мухоловки. В затылок мне понуро дышал раздражающий и раздражительный Данко, а сам я едва не наступал на пятки атаману шайки по кличке Борзой. Всем приходилось семенить друг за другом, чтобы не столкнуться или не упасть. Четыре змейки по двенадцать человек, гремя железом, услаждали взор надзирателей. Те открыто шутили и смеялись над нами.
