Перплексус (СИ) - Брут Майкл

Не было ничего удивительного в том, что он ждал - в Доме Сенекс ждали все. И ждали они всего двух вещей: своего конца и посетителей. Именно поэтому сотрудники и постояльцы Дома сочувствовали старику, искренне радуясь его оптимизму и способности не сдаваться, ибо за всё время, что он находился здесь, никто ни разу к нему не пришёл.

Тем не менее, пожилой человек надеялся. И надежда эта была похожа на то, как смертельно больной надеется на исцеление, как приговорённый к казни - на помилование. Похоже, старик находил для себя оправдания, позволяющие не замечать очевидного и верить, что всё ещё возможно - надо только надеяться и ждать.

- ...о-век. Чело-век, - доносилось откуда-то извне, словно глухой стук в закрытую дверь.

Очнувшись, старик увидел прямо перед собой песочного цвета ретривера. Тот резвился, вилял хвостом и прыгал вокруг ярко жёлтой тарелки фрисби, лежащей на газоне.

- Играть, человек. Играть, - громко лая, не унимался пёс.

- Хорошо-хорошо, - усмехнувшись, ответил старик. - Играть.

Пёс тут же подхватил тарелку и поднёс её прямо к его рукам.

- Хороший мальчик, хороший, - гладя собаку, приговаривал пожилой человек.

Он любил животных, очень, и стал любить ещё сильнее, когда появилась возможность понимать их и говорить на одном языке. Ему нравилось, что эти бескорыстные и честные создания, в отличие от людей, никогда не играли чувствами, не причиняли нарочно боль и не пытались быть кем-то другим.

Они любили человека за его отношение, ничего не требуя взамен, и были способны заполнить собой пустоту, которую, казалось, уже ничем заполнить нельзя.

Даже в самые тяжёлые времена его жизни, питомцы всегда находились рядом, не дезертируя с терпящего бедствие корабля, и одним своим существованием умели напомнить о самом дорогом в жизни каждого - о любви - таком простом чувстве, когда его нет, и непостижимо сложном, когда оно есть.

Старик не считал себя счастливым человеком - он им был, потому что познал в своей жизни любовь.

Это было давно. Настолько, что, порой, ему казалось, будто это не его личный опыт, а рассказанная кем-то жизненная история.

Любовь... он всё ещё помнил её звук. Тот самый, что бывал громче надрывного вопля и тише эха тишины. Он помнил её ощущение - от знойной страсти до лютой ненависти, её вкус - от терпкой сладости до солоноватой горечи, запахи - от притягательного аромата до тошнотворного зловония, и даже, кажется, цвета, которые уже поблекли и покрылись толстым, равномерным слоем пыли.

Любовь. Пожилой человек знал, какая она на самом деле. Не то, чтобы им была открыта её формула или получено никому не доступное Знание, - он просто нашёл для себя ответ на вопрос «что это такое?» и не сомневался, что чувство это стоит всех переживаний, которые его сопровождают.

Он был уверен, что оно не появляется ниоткуда, с каким-то конкретным объектом, а, следовательно, не может с ним и исчезнуть. Любовь не зависит от кого-то и никогда не покидает человека, ибо она повсюду, если она внутри.

Именно поэтому, с тех пор, как старик определился со значением слова, он не стремился её брать, а старался разделять и отдавать ту, что находилась в нём самом. Ему было важно, несмотря на все лишения и несправедливости жизни, сохранять её в себе, чтобы она была хоть где-то. Да и брать, собственно говоря, было нечего и неоткуда. Он уже давно не чувствовал любви и даже отчётливо, в деталях, помнил день, когда всё прекратилось - ведь, не так часто убиваешь единственного верного друга.

Старика иногда посещали сомнения - правильно ли он поступил, когда принял решение уби... усыпить его? Размышления на эту тему всегда заводили его далеко, но они, либо всегда неизменно отступали перед мыслями о парадоксе любви, который заключался в том, что иногда безжалостность - это высшее её проявление, либо заканчивались выводом, что, «если жизнь, в конце концов, убивает, то смерть, очевидно, порождает».

Именно второе и произошло с ним и его жизнью - смерть питомца породила другое к ней отношение. Другое, так как старик начал считать, что перестал нуждаться в чьей-то любви, хотя, похоже, за этим он пытался скрыть нечто иное, ибо каждые выходные он был гладко выбрит и одет в лучшее, что у него имелось...

Неожиданно, мысли пожилого человека оборвались резким свистом и громким окриком. Ретривер немедля выхватил тарелку из его руки и сорвался с места, бросившись на зов хозяина.

Мгновения спустя, пёс вскочил в багажник автомобиля, и большая дверь внедорожника закрыла его в салоне. Машина тронулась, а старик, чуть привстав, опираясь на трость, смотрел ей вслед и старался удержать ставшую такой редкой улыбку на своём лице.

Присев, пожилой человек откинулся к спинке кресла и осмотрелся. Справа, за несколькими столиками, кто-то был занят партией в шахматы, другие развлекались игрой в карты, азартно комментируя её ход, третьи проводили время за разговорами, в суть которых старик старался не вникать.

Повернувшись налево, он увидел, как один из посетителей снимает происходящее вокруг себя на камеру. Ничего особенного - очередные минуты цифровой съемки, которых и так уже, наверно, существует многие гигабайты, однако, эти отличались от них и были не такими, как все предыдущие. Во всяком случае, для того, кто не имел к ним никакого отношения: старик озаботился, отчего-то представив, каким же он выглядит на кадрах этой хроники. Нет, его не волновала внешность, поза или фотогеничность. Его волновало другое: в этой праздничной атмосфере, посреди счастливых и веселящихся людей, находился один человек, которого никто не попросит улыбнуться на камеру и сказать что-нибудь для будущих благодарных поколений. Старик ясно понимал, что окажись сейчас кресло под ним пустым, ничего не изменилось бы. Никто из окружающих не заметил бы его отсутствия. И это чувство одиночества навевало тоску на своего обладателя, заставляя жить воспоминаниями и несбывшимися грезами.

Неподалёку находилась молодая сотрудница Дома Сенекс, которая совершала очередной обход. Она только закончила беседу с отбывающими посетителями и повернулась, собираясь подойти к тем, кто сидел под кроной ивы. Её взгляд встретился с взглядом старика, и она улыбнулась.

Он симпатизировал ей, и девушка прекрасно об этом знала. По его признаниям, он часто наблюдал за ней и не раз повторял, что, если бы он чуть моложе, то...

На её глазах, пожилой человек выронил книгу. Лицо его начало преображаться: печаль внезапно испарилась, а растерянное удивление сменилось хищным прищуром.

Опираясь на подлокотник, он встал и сделал шаг. Пульс его участился, дыхание начало сбиваться. Ещё не до конца осознавая, что он делает, старик схватил стоящую у кресла трость и поспешил в сторону девушки.

«Боже мой...» - думал он. - «Неужели, это происходит со мной? Наконец-то! Наконец-то, это случится!»

Сколько раз он представлял себе это событие. Воображал, как всё это будет... и вот этот миг. Вот он!

Он вдруг понял, что не знает, как себя вести и что говорить, но это было не важно - сейчас ничего не могло его остановить.

Его спина распрямилась, плечи расправились. Походка стала уверенной и твёрдой, хотя, ему казалось, что он парит над землёй, ибо ещё никогда, с тех пор, как его принял этот пансионат, ему не было так легко и свободно.

Девушка, от неожиданности, замерла. На её лице застыла улыбка. Она не понимала, в чём дело, но от догадок на её щеках появился румянец. Ей казалось, что все люди сейчас смотрят только на неё, и она не знала, как реагировать, потому что никто прежде не видел его таким. Её глаза застенчиво потупились вниз. Сердце забилось вдвое чаще. Ладони вспотели. Дыхание стало прерывистым, и она успела только глубоко вдохнуть перед тем, как... всё встало на свои места - едва приблизившись, пожилой человек прошёл мимо.

Старик направлялся навстречу тем, кого ждал так долго, а в его душе сами собой вновь вспыхивали эмоции связанные с этими людьми. В памяти оживали воспоминания, перенося его в самые счастливые дни его жизни, и всё существо его было охвачено только одной вожделенной мыслью... Пожалуй, нечто подобное ощущает каждый, когда испытывает острую нужду, но не имеет возможности её справить, как бы по-дурацки это ни звучало.