Графиня с изъяном. Тайна живой стали - Лин Айлин

Горожане были под стать своему месту жительства. Такие же угрюмые и невзрачные. Вечно согбенные под тяжестью труда и нужды, с серыми от грязи лицами и потухшими глазами, они напоминали тени, скользящие между домами.

Женщины в блёклых платьях, мужчины в залатанных куртках, дети с вечно сопливыми носами и босыми ногами – все они жили по соседству с грязью и болезнями, которые в нашем мире, практически лишенном солнечного света, распространялись с пугающей быстротой.

Лишь в дни торговли, когда сюда съезжались обитатели окрестных деревень и жители соседних баронств и графств, город словно пробуждался от спячки. Появлялись цветные навесы над прилавками, звучала музыка бродячих артистов, пестрели товары, привезённые купцами из дальних земель.

Насмотревшись на горожан, задёрнула шторку и откинулась на жёсткую спинку сиденья. Прикрыла опухшие от слёз веки, шмыгнула носом.

Впереди ждало аббатство. Мне оставалось верить, что хуже уже не будет.

Глава 4. Аббатство Святого Милосердия

Аббатство показалось на горизонте, когда солнце (размытый диск за пеленой туч), склонилось к закату. Серая громада из камня вырастала из земли, словно древний исполин, ощеривший свои клыки-башни. Храм стоял на холме, окружённый высокой стеной, от которой веяло холодом и неприступностью. От такого внушительного зрелища кожа покрылась мурашками… страха. Снаружи это место выглядело неприветливо.

Дорога заняла два дня, и большую часть времени я, укачиваемая равномерным скрипом колёс, бездумно смотрела в окно на проплывающие пустоши, поля и редкие деревеньки. За всё путешествие кучер обращался ко мне, лишь чтобы накормить водой и чёрствым хлебом с кусочком каменного сыра. Всё остальное время он молчал. Ночевали мы в основном в домах старост, моё положение не позволило бы крестьянам разместить меня где попало.

Вскоре замок Леваньер остался далеко позади, но чувство унижения с отчётливым шлейфом беспомощности сидело по правую руку от меня всю дорогу. И злобно скалилось. В мгновения слабости и малодушия я даже порывалась попросить возницу повернуть обратно. Но каждый раз строго себя одёргивала: что ждало меня там, кроме ненависти Морганы и холодности отца? Вдруг там, в аббатстве будет лучше? А вдруг… мне повезёт?

Путешествовать внутри королевства было относительно безопасно в летнее время года. Злобные кочевники лютовали лишь на границах, разоряя и без того бедные земли моей страны. И тем не менее отец мог бы выделить парочку рыцарей для единственной пусть и нелюбимой дочери, поскольку разбойники нет-нет да и появлялись на больших дорогах, грабя и убивая мирных путников.

– Прибыли, миледи, – прохрипел старый кучер, когда карета, скрипуче качнувшись, остановилась у массивных железных ворот.

Я, вцепившись здоровой рукой в край сиденья, резко вынырнула из задумчиво-созерцательного состояния.

Итак, теперь это место – мой новый дом на ближайшие несколько лет. Осознание сей простой истины заставило сердце гулко забиться. Сглотнув вдруг ставшей вязкой слюну, немигающим взором уставилась на серые угрюмые стены, нависшие над экипажем.

Мгновение спустя ворота со скрежетом отворились, и карета медленно въехала во внутренний двор аббатства. О-очень большой двор! Широкая дорога, выложенная серым камнем, вела к главному зданию: трёхэтажному строению с высокими, узкими окнами и остроконечными башенками по углам.

Первое, что сильно меня удивило – это цветущий сад. Ошеломительное зрелище! Так много растений с пышными листьями! И пусть на картинках в старых книгах под лучами солнца подобный пейзаж выглядел куда красивее и сказочнее, чем то, что я видела сейчас, тем не менее я задохнулась от восторга. Среди деревьев трудились монахини в тёмных одеяниях.

Выходит, всё правда – храм действительно был построен на священной территории. Наша планета, изрезанная протекающими глубоко под землёй магическими реками, имела места, где водные потоки подходили близко к поверхности, и вот там люди научились устраивать плантации, где выращивали лекарственные растения, зерновые, овощи, фрукты, грибы, являвшиеся основой нашей пищи. И даже пасли животных. Увы, таких участков по всему королевству можно было пересчитать по пальцам. И оттого они охранялись пуще золота в сокровищнице Его Величества.

Карета остановилась у широких ступеней, ведущих к главному входу. Дверца распахнулась, и кучер протянул мне руку, чтобы помочь выйти.

– Будьте осторожны, миледи, – пробормотал он, заметив, как я неловко ступила на землю, сильнее обычного припадая на левую ногу. В его скрипучем голосе послышались жалостливые нотки.

Молча ему кивнув, зашагала вперёд. Путешествие утомило меня, и хромота стала заметнее. Я медленно поднялась по ступеням, каждый шаг отдавался болью в суставах. Наверху меня уже ждали: пожилая монахиня с худым строгим лицом и девушка лет семнадцати в простом сером платье с белым воротничком.

– Леди Гвендолин Леваньер, полагаю? – произнесла монахиня, окидывая меня оценивающим взглядом. – Я мать-настоятельница Агата, возглавляющая это святое место. А это послушница Фиона, она будет вашей сопровождающей в первые дни.

Надо же! Глава храма встречает меня лично? Это сколько же отец заплатил, чтобы мне оказали подобную честь? Полагаю, прилично. Интересно, почему он так поступил? Совесть замучила?

Я вежливо присела в коротком неуклюжем книксене. На строгом лице аббатисы проступило едва заметное неудовольствие, она снова посмотрела своими блёклыми голубыми глазами на мою левую руку, спрятанную в складках плаща, затем на короткую ногу.

– Благодарю за гостеприимство, сестра Агата, – ответила я, удивляясь, как спокойно звучит мой голос.

– Гостеприимство? – старуха высокомерно вскинула брови. – Это не трактир, дитя. Это дом Божий и место учения. Вы здесь не гостья, а воспитанница. И ко мне следует обращаться «матушка Агата», а не «сестра».

Я почувствовала, как краска стыда заливает мои щёки.

– Прошу прощения… матушка Агата.

– Хорошо, – кивнула она. – Фиона, покажи леди Гвендолин её комнату и правила аббатства. А затем приведи её в мой кабинет. Нам нужно обсудить её… особое положение.

С этими словами настоятельница развернулась и скрылась за тяжёлыми дубовыми дверями. Я осталась наедине с молодой монахиней, которая всё это время стояла, опустив глаза.

– Пойдёмте, миледи, – тихо произнесла она. – Я покажу вам всё.

Фиона взяла мой небольшой сундук и повела меня в здание. Оказавшись внутри, я с любопытством огляделась: высокие потолки, каменные полы, покрытые кое-где выцветшими коврами, длинные коридоры, освещённые тусклыми светильниками.

– Это главный зал, – объяснила Фиона, пока мы пересекали холл. – Здесь проходят утренние молитвы и собрания. Там, – она указала на коридор справа, – учебные комнаты. А там, – кивок налево, – трапезная.

Мы поднялись по узкой лестнице на второй этаж, где вдоль длинного коридора тянулись деревянные двери.

– Это жилые комнаты, – сказала Фиона. – Воспитанницы живут по трое или четверо, но вам выделили отдельную комнату. По распоряжению вашего отца.

Она остановилась у последней двери в конце коридора и толкнула её. Помещение оказалось маленьким, но чистым: узкая кровать с серым одеялом, деревянный стол, стул, шкаф для одежды и небольшое окно, выходящее во внутренний двор.

– Распорядок дня строгий, – продолжила Фиона, ставя мой сундук у кровати. – Подъём на рассвете, утренняя молитва, завтрак, затем уроки. После обеда работа в саду или рукоделие, вечерняя молитва и ужин. После ужина час свободного времени, а затем отбой.

Я слушала, пытаясь всё запомнить. Фиона говорила быстро, словно повторяла заученную речь, не поднимая глаз.

– Спасибо, Фиона, – поблагодарила я, когда она закончила. – А вы давно здесь? – я не смогла удержаться от вопроса.

Девушка впервые подняла на меня глаза, в которых промелькнуло удивление.

– Три года, миледи. Я сирота. Аббатство приняло меня по милости Божьей.