Дети Великого Шторма. Трилогия - Осояну Наталия

Связь. Еще одна связь. Тончайшая нить, которой раньше не было.

Но ведь это… невозможно?

Оба все еще сидят у противоположных бортов, хотя их все сильнее тянет друг к другу. Фрегат нервничает, и от этого переборки на нижних палубах начинают перемещаться. Их движение сопровождается треском и стонами, от которых люди, идущие мимо причала, шарахаются в испуге, а из конторы таможенников прибегают два клерка и растерянно замирают, не зная, что делать – может, звонить в чумной колокол?

– Не боишься?

– Нет. А ты?

– Я не так мечтаю умереть. Но как решат Великий Шторм и Эльга – так тому и быть.

– Ты… мечтаешь умереть определенным образом?

Тихий печальный смех.

– Может, в это и трудно поверить, но – в глубокой старости.

– Да, действительно – трудно.

Она перестает понимать, кто из них говорит. Это чудовищно. Как будто ее вывернули наизнанку, как будто она перевернулась кверху килем. Солнце светит из-под воды, волны треплют паруса. Эта жуткая связь между ними – та, которой не должно быть… словно извращенное эхо уз между фрегатом и человеком… Нет-нет, они как два фрегата! Два навигатора!.. Почему она раньше этого не ощущала? Что изменилось?

Лишь одно: к ней прикоснулась та неведомая сила, что обитает где-то в Океане.

Она заставляет себя успокоиться. Если бы у нее были легкие и сердце, она вынудила бы себя дышать ровнее, чтобы беспорядочный перестук в груди вновь обрел положенный ритм, размеренный и стройный. После прикосновения гиганта <запретное> сделалось вполовину менее запретным: она не сходит с ума, как было по пути через Море Обездоленных, как случилось совсем недавно – позавчера ночью, – когда они стали слишком близки. Их связь доставляет ей неудобство, но его можно перетерпеть.

Разобравшись в своих чувствах, она вновь обращает внимание на ~них~ и понимает, что упустила момент, когда ~они~ переместились к средней мачте – туда, где ~он~ устроился в самом начале. Теперь ~он~ держит целительницу на руках, уткнувшись лицом ~ей~ в волосы, и причудливая нить новой связи окутывает обоих, превращаясь в кокон.

Длится разговор, начало которого она не услышала.

– …Все до единого, – говорит ~он~.– Даже те, кого я видел всего раз в жизни. Они сидели за одним столом и смотрели на меня. Выглядели совершенно как живые. Почему она… сотворила с ними такое, я не понимаю.

– Может, пыталась о чем-то тебе напомнить?

– Нет. Дело в чем-то другом. И не забывай о первых двух видениях, которые не имели с этим ничего общего. Я теряюсь в догадках…

– Предположим, – задумчиво говорит целительница, – что первые два видения к делу не относятся. Точнее, мы успеем истолковать их потом, когда разберемся с третьим. К чему бы ты его свел? Как бы описал в… ну, в двух словах?

Будь у фрегата уши, они бы встали торчком.

– Семья, – говорит ~он~.– И потеря.

Нет.

– Подумай еще, – просит целительница, закрыв глаза.

– Она~ прислушивается, как теперь понимает фрегат, – ~она~ пытается применить свой собственный, причудливо изменившийся дар, чтобы раскусить этот крепкий орешек.

– Любовь. И… судьба.

Нет!

– Подумай! – повторяет целительница, морщась от сосредоточенности. – Это должно быть что-то общее между вами. Что-то более… первозданное? Свойственное и человеку, и фрегату? Я не могу выразиться точнее, остальное ты должен понять сам.

На этот раз ~он~ долго думает, вновь и вновь просматривая воспоминание о том, как сидящие за длинным столом призраки наполняли чаши черно-золотой кровью и протягивали ~ему~, предлагая… выпить? По ~его~ лицу пробегает тень. Он встает, вынуждая и целительницу подняться, подходит к третьей мачте, в которую много лет назад ударила молния, и кладет ладонь на теплую поверхность дерева, которое на самом деле – плоть. Лжеплоть.

– С одним словом я разобрался, – бормочет ~он~.– Это, разумеется, боль.

Фрегат приподнимает нос над водой и издает трубный возглас, от которого у них закладывает уши и пугается вторая половина живых существ в порту – та, что до сих пор не услышала других звуков, доносящихся из трюма фрегата с зелеными парусами.

– А второе… – продолжает ~он~, по-прежнему негромко. – У меня есть одна идея. Совершенно бредовая идея, очень опасная идея, но… других вариантов попросту не осталось. Эсме, тебе лучше сойти на берег.

– Даже не надейся, – твердо говорит целительница.

– Он~ не настаивает. С усмешкой достает из кармана куртки <запретное> – теперь фрегат видит, что это круглый стеклянный сосуд, в котором плещется черная жидкость. Держа штуковину в ладонях, ~он~ что-то с нею делает и разделяет на две части. Пустую половину небрежным жестом выкидывает за борт, а ту, в которой осталась жидкость, присев, осторожно ставит на палубу. Та прогибается, словно не желая принимать жуткий предмет, но деваться ей некуда.

Навигатор и целительница стоят на коленях возле стеклянной чаши.

Переглядываются.

В следующий миг ~он~ выхватывает нож из чехла на поясе, чтобы полоснуть им себя по запястью. На палубу брызжет кровь, и она же попадает в черную жидкость, которая начинает булькать, словно закипая. На ее поверхности появляется пена, отсвечивающая золотом.

– Он~ отбрасывает нож, здоровой рукой хватает «чашу» и…

…Выплескивает жидкость на палубу.

С треском рвутся цепи, о существовании которых она даже не подозревала, и давным-давно въевшиеся в тело оковы рассыпаются в пыль. Все три средоточия ее разума вспыхивают и начинают пульсировать в унисон, а откуда-то из глубин сознания – ее ли сознания? она не уверена… – всплывают все новые и новые образы, причудливые, странные, жуткие. Что-то похожее уже являлось к ней в снах, но теперь все выглядит куда более правдоподобным и с каждым мигом делается все острей.

Как будто однажды она видела собственными глазами это… это… это…

~~~~~~~~~~~~~~~~~эту вечную ночь

у которой нет конца и края~

~и в ночи далекий путь все длится и длится звезды светят~

~ярко течения не течения омывают корпус ~

~странный ветер наполняет паруса~

~сосем не похожие на паруса~

~и она летит~

~летит~

Летит.

– Запретов больше нет, – произносит чужой голос, которого она никогда в жизни не слышала, но почему-то он все равно кажется смутно знакомым.

– Нет-нет-нет, – повторяет эхо в ее пустых коридорах и каютах, и теперь она уже не сомневается, что все изменилось.

У нее есть глаза, но не такие, как у людей и магусов.

Поэтому плачет она без слез.

Сандер и остальные просидели в таверне неподалеку от причала, где стояла «Невеста ветра», все время, пока капитан делал с нею что-то странное. Их охватила загадочная апатия, и только матрос-музыкант знал, в чем причина: Фейра опять поиграл со связующими нитями, сделал их предельно тонкими. Видимо – чтобы не навредить им своими… экспериментами.

Сандер толком не понимал, почему чувствует это так хорошо. Раньше в ~песне~ отдельные нити проскальзывали лишь изредка, но теперь он отчетливо видел каждую. Мало того, он видел множество нитей, тянущихся от фрегата куда-то на юго-запад, и понимал, что это означает. Пожалуй, уходящие вдаль нити радовали его больше, чем все прочее.

Но если Фейра доиграется и навредит «Невесте» так, что это нельзя будет исправить, – радоваться будет нечему.

Раздраженный донельзя, Сандер почти не разговаривал с товарищами, то выходил из таверны, то входил обратно, и пиво в его почти полной кружке совсем выдохлось. Он то и дело поглядывал на портовые часы, следя за ходом времени, и уже не знал, каким богам молиться, чтобы все поскорее завершилось. Ну почему, почему Фейра так упрям…

И вот в какой-то момент что-то изменилось.

Первым делом он почувствовал сильный зуд. Кожа с внешней стороны предплечий внезапно начала чесаться с такой силой, словно он проплыл через скопище медуз. Взглянув на свои руки, Сандер обнаружил, что они и впрямь покрыты волдырями. Зуд перешел в боль. Он растерянно хмыкнул, не понимая, что происходит. Может, съел что-нибудь не то? Или… опять возвращается морская болезнь?