Харли Квинн. Безумная любовь - Дини Пол

«Поддавал, скверное настроение».

– Понимаю.

Джокер вдруг умолк. Харлин боялась прерывать ход его мыслей и разрушить чары, заставившие его внезапно заговорить про детство. Однако молчание затягивалось, и она забеспокоилась, как бы он опять не ушел в себя. Что же сказать, чтобы заставить его говорить без излишнего нажима?

– Мне кажется, я лишь однажды видел его счастливым, – внезапно нарушил тишину подопечный. – Мне было семь лет, и папа повел меня в цирк.

«Папа счастлив, цирк, семь лет», – торопливо писала Харлин, неотрывно наблюдая за Джокером, чтобы тот не подумал, будто она его не слушает.

– Там был клоун... безумный на вид чудак в клетчатых штанах, – Джокер засмеялся, по-прежнему глядя в пустоту, и Харлин поняла: прямо сейчас он видит того клоуна перед собой.

«Безумный клоун в клетчатых штанах».

– Он бегал по арене, а следом за ним носилась маленькая, тявкающая собачонка и пыталась цапнуть его за пятки.

«Арена, собачонка, тяпнуть за пятки».

Неожиданно Джокер вскочил на ноги.

– И каждый раз, когда он останавливался, чтобы пнуть ее, с него падали штаны и он шлепался на задницу!

Харлин кивала, продолжая записывать: пнуть, штаны, задница. Джокер согнулся от хохота, потом выпрямился и принялся вытирать слезы с глаз.

«Слезы смеха?»

– Господи, я думал, мой старик живот надорвет, так он хохотал. Я внезапно понял, он – счастлив, и тогда я решил, что тоже буду его смешить.

«Старик счастлив. Смешить тоже», – Харлин подчеркнула эти слова.

– На следующий день, когда папаша приполз из паба, я натянул его лучшие брюки, спустил их до ботинок и в таком виде встретил его в дверях.

Харлин собиралась законспектировать «паб, приполз, дверь, спущенные штаны», как вдруг Джокер, тихо посмеиваясь, спустил штаны и остался лишь в трусах-парашютах с рисунком из цветов, сердец и амурчиков со стрелами. Она никак не могла решить, что смешнее: эти трусы или спектакль, который ей доводилось наблюдать. Его смех был настолько заразителен, что Харлин не сумела бы остановиться, даже если бы в камеру вошла Джоан Лиланд, желающая узнать причину такого веселья.

– Пап, посмотри на меня! – пропищал Джокер тонким, детским голоском.

«Пропищал» – записала доктор, смеясь все сильнее.

– И бац! – он замахнулся. – Я получил по уху, свалился и порвал его лучшие штаны!

Харлин оставила попытки вести записи и захохотала вместе со своим пациентом так, что у нее заболел живот. «Сколько еще продлится эта пытка?» – подумала девушка, всхлипывая и заливаясь слезами. Попыталась вытереть мокрые щеки салфеткой, как вдруг Джокер перестал смеяться, посмотрел прямо на нее. и холодно отрезал:

– И тогда он сломал мне нос.

Смех Харлин умолк так внезапно, как будто Джокер дал ей пощечину.

«Нет, – взмолилась она, – пожалуйста, нет».

– Хотелось бы, конечно, верить, что он целился мне по заднице и просто промазал... – голос Джокера звучал спокойно и безразлично, словно он только что не хохотал как безумный. Он надел штаны и присел на кровать, подложив подушку под спину. – По крайней мере, именно э го я сказал себе, когда очнулся в больнице три дня спустя.

– Через три дня? – в ужасе переспросила Харлин придушенным голосом.

– Что поделать, у комедии тоже имеется своя оборотная сторона, – ее собеседник вскочил на ноги и распахнул объятия, улыбаясь во весь рот. – Чего, кроме побоев, дождешься от людей, не понимающих шуток, как мой отец? Или как Бэтмен. – Спустя мгновение добавил он ядовито.

Из его уст данное имя звучало, точно проклятие.

Он снова плюхнулся на край кровати, опустил руки на колени и задумчиво тряхнул головой, словно подыскивая нужные слова.

– Ух, как меня все это... вымотало. Слишком долго я носил эти воспоминания в себе и даже не подозревал, как тяжело пережить их снова.

Он посмотрел на нее. На его лице застыло странное выражение, будто он много лет боролся с чем-то, что внезапно исчезло, оставив после себя пустоту и неуверенность.

– Знаю, сейчас время нашей беседы, но я так измотан. Ничего, если я вздремну?

– Конечно, – согласилась Харлин.

Она хотела было предложить остаться с ним на случай, если ему приснится кошмар, но передумала. Он пребывал в таком уязвимом состоянии, что упоминать кошмары сейчас не стоило. К тому же, ему в самом деле стоило побыть одному. Она лее могла подняться в кабинет и записать их беседу, пока еще эмоции пылали в памяти. А еще ей требовалось время, чтобы переварить услышанное. Дело было далее не в том, что он впервые открыл ей душу. Он рассказал ей то, что не рассказывал никому другому. Многократно перечитав всю историю его болезни, она нигде не видела упоминаний о походе в цирк или о том, что его отец был алкоголиком и издевался над сыном.

Колоссальное открытие, чреватое огромными последствиями.

На всякий случай Харлин еще раз просмотрела записи о Джокере. И даже спросила Джоан, не слышала ли та что-либо о его тяжелом детстве.

– Ни намека, хотя, если подумать, вывод сам собой напрашивается, – доктор Лиланд сидела за столом, разложив в рядок несколько документов с финансовыми отчетами. – Доктор Квинзель, извините меня, но я сейчас очень занята. В другое время я бы все бросила и обсудила с вами этот вопрос. Но у нас проблемы с финансированием и... прошу прощения, слишком долго объяснять.

– Все в порядке, босс, не стоит.

Она смутно помнила, что в прессе мелькали новости о коррупционном скандале, и пара упомянутых там имен значились в совете директоров «Аркхема». Неужели доктор Лиланд каким-то образом оказалась замешана в этом безумии? Она просто не могла себе этого представить. Впрочем, речь шла об «Аркхеме», так что все было возможно.

– У вас что-то срочное? – нетерпеливо спросила Лиланд.

– Только информация о первых восемнадцати годах жизни Джокера.

– Мы уже обсуждали эту тему. Все данные относительно его детства или же юности, которые нам удалось раздобыть, были в той или иной мере сфабрикованы. Мы даже не знаем, сколько ему лет, и высказываем свои предположения, основанные на медицинских отчетах и осмотре его зубов. Этого вполне достаточно для работы правительственных учреждений, но не более того.

– Мы как раз относимся к правительственным учреждениям.

Доктор Лиланд была слишком занята поиском какого-то документа и не ответила. Внезапно Харлин пришла в голову новая идея.

– А что, если тут замешана программа по защите свидетелей?

Джоан подняла голову, глядя на нее с неприкрытым изумлением.

– Этого я еще ни разу не слышала.

– Не настоящая федеральная программа, – торопливо поправила Харлин. – Но что, если в его прошлом случилось нечто, чего Джокер испугался до такой степени, что ему мало было выдумать новую личность, ему пришлось стереть старую и стать Джокером.

– В вашей теории закрался один изъян: испуганные люди стараются скрыться, но Джокер ни от кого не прятался.

– Потому что он знает: его преследователей интересует не Джокер, а тот, кем он был раньше. Такое вполне вероятно.

– Я бы сказала: не исключено. Сомневаюсь, что кто-то или что-то способно напугать Джокера.

– Мне кажется, вы чересчур дегуманизируете его, – заметила Харлин.

– Многие социопаты нуждаются в постоянно адреналиновом возбуждении, так как они лишены чувства страха, по крайней мере, в той степени, в которой оно свойственно большинству из нас. К тому же, они талантливые лжецы. Джокер столько лгал, что, возможно, уже и сам не помнит, где правда. Когда теряешь связь с реальностью, не замечаешь лжи.

– А вам не кажется, что после стольких лет, практически целой жизни в обмане, даже самый закоренелый лжец захочет рассказать кому-нибудь правду?

– Кажется. Только не совершайте ошибку, не думайте, что этот воображаемый лжец – Джокер, а вы – тот человек, которому он пожелает открыться. А сейчас... извините, но я в самом деле занята. Если других вопросов нет...