Изъян (СИ) - Инк Анна

- Не такого рода страх ты могла испытывать. Страх за жизнь. Если представить гипотетическую ситуацию, что миф – реальность, и мы увидим психар. Ты подумала, чем это может обернуться для твоего капитала?

- Я уже испытывала страх за жизнь, - Полина хмурится. – Не за свою…скорее за свою опосредованно. Я испытываю его в последние года полтора каждый раз, как слышу первый залп салюта в честь «Спарты».

- Да? Что же в этом пугающего? Не говори мне, что тебе не нравится салют.

- Я не про форму, а про символ. Первый залп означает, что через семь дней будет определён список участников «Спарты». А ведь в нём может оказаться кто угодно.

- Ты в нём никак оказаться не можешь – ты женщина.

- Кира, любой мужчина может оказаться в этом списке! – она смотрит на меня круглыми от ужаса глазами. - И из пятидесяти выживет только один. Ты понимаешь, что если он туда попадёт...погибнет.

Мне становится не по себе. Любой мужчина может оказаться в этом списке. Впрочем, Инг не против поучаствовать. Он даже думает, что может выиграть. Самонадеянный человек! Как будто он не знает, как это сложно. И как будто не знает, что если он не выиграет, то умрёт.

- Надо же, - Полина восхищённо улыбается. – Я не представляла, что ты способна так сопереживать.

- Что? О чём ты?

- У тебя сейчас такое выражение лица, как будто ты можешь чувствовать то же, что и я. Но я уверена, что моё чувство тебе лично никогда не было знакомо. И вряд ли будет, - я слышу грусть и зависть в её вздохе. – Ты разумный человек, ты никогда не вляпаешься в такую историю, как я.

До меня, наконец, доходит, что она говорит не абстрактно. Есть мужчина, за которого она переживает. Она не хочет, чтобы он попал в этот список.

- Кто он? Я его знаю? – спрашиваю я.

- Я два раза обращала на него внимание в твоём присутствии. Один раз ты вряд ли запомнила – после одного мероприятия, он был среди фотографов. А второй раз я спрашивала твоё мнение о нём, когда мы были в столовой «Итера», помнишь?

- Этот? Полина, он же типичный мокль.

- Кира, что за слово?! Мокль, - бормочет она. – Он не виноват, что не попал в класс доноров. Его здоровье – генетическая данность. Это нечестно! Мы можем делать всё, что угодно, чтобы добиться успеха. А у них нет никакой возможности. При нашем уровне медицины мы могли бы из любого мужчины сделать здорового и красивого донора.

- Но дети от него были бы больны, - возражаю я.

- Мы и так все больные.

Город остался позади. Вокруг нет людей. Пустынная дорога. В идеальной тишине, без единого скрипа, совершенно бесшумно мимо нас проезжает самоуправляемый велосипед; за ним волочится прицеп, укрытый чёрной тканью – под ней труп: может, очередной горожанки, которая, наверное, никогда не видела солнца; а может умерла, возделывая сад на экофермах, ни разу не выигравшая главного приза пенсионерка; может, там особь второго пола, которого толкнули и затоптали насмерть на директиве 0; или найдёныш, который умер от голода брошенным в виноградниках; в таком прицепе когда-нибудь окажусь и я, потому что перед смертью равны все. Вот оно – равноправие в своём абсолюте.

Впереди островок света – жёлтые прожекторы на здании крематория, в котором тихие ворота принимают тело. Не слышно шума печей, не слышно голосов сотрудников крематория. Жизнь начинается с громкого крика, а избавление от её отпечатков проходит в кромешной тишине.

- Извини, - бормочет Полина. – Ты пытаешься подбодрить меня, используя Рациональность. А я оправдываюсь перед тобой в своей аффективности.

- Ты не аффективная. Ты - живая. Вот и всё.

- Спасибо, - она легонько улыбается. – Пойдём правее, подальше от этого ужасного места. Так ты не хочешь спросить у меня, как появился мой секрет?

- Ты же знаешь, я правильная цэрпера. Я должна буду осудить тебя.

- Ты бы уже это сделала, если бы посчитала нужным. Но ты приняла меня такой, какая я есть. Пусть мои потребности и противоречат ОП.

«Спокойно. Держи себя в руках», - мой внутренний голос скорее сам себя наставляет.

Полина делает ещё несколько шагов вперёд, и останавливается у той границы, где обрывается асфальтовое покрытие. До стены купола её отделяет не больше десяти шагов. Света здесь совсем мало, и я включаю яркий фонарь на эргосуме.

- Земля, - бормочет она, тыкнув носком ботинка в сыпучую смесь.

- Искусственная. От неё не будет никакой аллергии.

- А как же эти кусты? – Полина указывает на сухие ветки рядом со стеной. – Думаешь, они так стоят уже шестьдесят лет? Наверняка они выросли позже.

- Нет, это невозможно. Здесь для этого нет ни одного условия. Просто соответствующие декорации.

Полина глубоко вдыхает, спускается с асфальтового помоста, и проходит по земле к стенке купола. Она прикладывает ладонь к его поверхности.

- Какая горячая! И такая тихая. Интересно, они шумят, когда сталкиваются? Наши эмоции. Как ты думаешь?

Я пожимаю плечами.

Она гладит купол так ласково, как я гладила Фелис, мурлычущую на моих коленях. Шепчет:

- Вот бы выпустить их всех на свободу, - эта идея так восхищает её, что она захлёбывается от сбившегося дыхания. Ведёт взгляд выше, пока её шея не напрягается так же, как у Инга, когда он впервые смотрел на звёзды.

Я слышу голоса позади. Оборачиваюсь. По дороге в сторону крематория идут два человека. По-видимому, сотрудники. Они громко переговариваются. Замечают меня. Замолкают. Замедляются. Идут и смотрят на нас. Это мужчины.

- Слушай, ты всё посмотрела, - говорю я Полине. – Ничего здесь не происходит особенного. Пойдём отсюда, - и опасливо оборачиваюсь. Они остановились. – Полина, мать моя женщина, - шиплю я.

- Что ты опять так разволновалась?

- Там люди. Они стоят и смотрят на нас. Мне это не нравится.

- Мы умеем драться, забыла? К тому же здесь везде камеры, никто нам ничего не сделает, - она поравнялась со мной и с любопытством разглядывает мужчин на дороге.

- Камеры могут подчистить. Пойдём отсюда, я говорю.

- Нет. Нужно посидеть и подождать. Вдруг мы что-нибудь увидим, - Полина кладёт сумку на асфальт и садится на неё, уставившись на стену купола. – Садись рядом. Давай просто поболтаем.

- Чёрная стена перед глазами и два индивида за спиной, которые уставились на нас, совсем не способствуют желанию разговаривать, по крайне мере лично у меня. Нет, ну какая наглость! Стоят и смотрят.

«А если это они? Те, кто похищают женщин», - мой внутренний голос прикладывает ладони ко рту.

- А мне всё равно. Главное ведь собеседник, а не декорации… Мне понравилось с ним разговаривать, хотя место было очень неприятное – там, где мы встретились.

Без ЗОПа они ничего не смогут. Просто два мокля. Они уйдут. Сейчас они уйдут.

- Ладно, - я сажусь рядом с Полиной. – Как его зовут?

- Костя. Мы познакомились на выставке «Внутренние органы человека, поражённые психосоматическими болезнями».

- Ага. Интересно.

- Да уж, - Полина нервно смеётся. – Он же фотограф – занимается селфи сотрудников «Итера» на культурных мероприятиях. А я тогда участвовала в проекте презентации создательницы выставки: медик, которая несколько лет занималась закономерностями развития болезней у неуспешных женщин.

- Ну да, - я оборачиваюсь через плечо и выискиваю взглядом мужчин, которые на нас таращились.

Всё в порядке. Они идут к воротам.

- Там были настоящие внутренние органы мёртвых цэрпер: изъеденные язвой желудки у тех, кто часто испытывал гнев, надорванные сердца у тех, кто всё время боялся…в общем, ужас. А я стояла, оцепеневшая, перед внутренним органом женщины, нарушившей Статью 1 ОП – её матка была изгнившей, вспоротой язвами. Я просто думала о том, - Полина нервно проглатывает слёзы, - что это самое ужасное из всего, что я когда-либо видела. Но я не могла перестать смотреть. Как будто это был какой-то знак. Мне кажется, что если бы никто не подошёл ко мне тогда, у меня случилась бы истерика. Я не могла сдвинуться с места, у меня начиналась паническая атака. И Костя заметил это. Он подошёл и деликатно попросил меня подойти к стенду с названием выставки, чтобы сделать там для меня селфи. Он меня спас, понимаешь?