Дети Великого Шторма. Трилогия - Осояну Наталия

Какая катастрофа могла заставить его пойти на такой шаг?..

– Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, потому что ты не первый, кто задает этот вопрос, – медленно проговорил Ворон и вскинул руку, увидев, какое у Джа-Джинни сделалось лицо. – Нет-нет, ко мне не приходили другие крыланы с просьбой рассказать, где же посреди бескрайнего Океана следует искать их соплеменников. Меня спрашивали об этом люди и магусы, жаждущие увидеть чудо. Чудо с крыльями, способное по-настоящему летать.

– И что же вы им сказали, господин Ворон? – хрипло проговорил крылан.

– То же самое, что сейчас скажу тебе. – Алхимик на миг замолчал, подняв голову: наверху Лейла играла на гитаре что-то тихое и очень печальное. Сердце Джа-Джинни болезненно сжалось. – Я живу на этом свете много веков… Я видел такое, о чем ты даже не слышал, я беседовал с существами, чей облик привел бы тебя в трепет. Когда Золотой император повел свой флот в воды, захваченные приспешниками Меррской матери, я был на борту его корабля, «Золотой бабочки». – Джа-Джинни показалось, что он и сам стал бабочкой, которую Рейнен Корвисс пригвоздил к спинке кресла проницательным взглядом, словно стальной иглой. – Но за все это время я ни разу не встречал подобных тебе. Прости. Ты первый живой и настоящий крылан, которого я вижу.

Джа-Джинни вздохнул и на секунду пожелал, чтобы его легкие отказались вновь наполниться воздухом, чтобы его сердце, трепыхнувшись в последний раз, замерло навсегда. Потом, устыдившись собственного малодушия, он с трудом улыбнулся и сказал:

– Что ж… получается, я зря отнял у вас драгоценное время.

– Времени у меня в избытке, – возразил магус, продолжая разглядывать крылана с нескрываемым интересом. Он явно не испытывал ни сожаления, ни сострадания, и произнесенное им слово «прости» было всего лишь набором звуков, данью вежливости. – И я еще не закончил. Лет… тридцать пять назад, когда я уже следовал Дорогой печали, до меня стали доходить любопытные слухи. Как ты сам понимаешь, пользуясь иногда башнями алхимиков, я получал известия от соплеменников, сам того не желая. Я узнал о том, что некто… назовем его ценителем диковинных существ… исполнил свою мечту и заполучил настоящего человека-птицу. Помнится, я тогда подумал, что если в легендах о крыланах есть хоть десятая доля правды, то человека-птицу не удержат никакие клетки. – Алхимик хищно улыбнулся. – Я оказался прав.

Воспоминания едва не захлестнули Джа-Джинни с головой.

– Я бы с радостью забыл о том, что тогда произошло, – хрипло проговорил он, зажмурившись. – Или нет, не забыл – обменял бы эти воспоминания на десять с лишним лет моей жизни, утраченные из-за лихорадки.

– Осторожнее с такими желаниями, – посоветовал ворон. – С чего ты взял, что забытые годы помогут ответить на вопрос, который тебя мучает?

Джа-Джинни открыл глаза. Магус сидел в кресле, подперев рукой подбородок; почему-то он казался менее пугающим и более человечным, когда уродливый шрам на его щеке был виден.

– Семь лет в море… – задумчиво проговорил ворон, устремив отрешенный взгляд куда-то мимо крылана. – Семь песчинок на берегу, семь капель воды в океане. Я могу, не заглядывая в книги, назвать тебе пятьдесят видов животных и растений, которые встречаются только на каком-нибудь одном острове и больше нигде. Одни аралинские шептуны чего стоят! А прыгун-проглот с Неберры? И еще… Ох, прости, опять увлекся. Я лишь хотел сказать, что ты, возможно, слишком нетерпелив.

– Будь в моем распоряжении хоть век, я не стал бы торопиться, – возразил крылан, чувствуя, как им овладевают усталость и тоска.

Ворон выгнул бровь:

– Откуда ты знаешь, сколько тебе суждено прожить? Ты не человек. Что-то мне подсказывает, ты выглядел примерно так же и десять, и двадцать лет назад. Может, срок твоей жизни будет куда больше отпущенного человеку – может, ты переживешь иных магусов, включая меня. Ради Заступницы, прекрати себя жалеть. Твои крылья – не только тяжкий груз, но еще и знак отличия. – Он многозначительно коснулся своей правой щеки кончиком указательного пальца. – Жаль, если за все эти годы ты так и не научился нести его с гордостью.

Джа-Джинни потер лоб, пряча смятение. Он мог бы сказать алхимику, что тот сам выбрал свой знак отличия и поэтому имеет право им гордиться; он мог бы сказать, что с каждым днем крылья становятся все тяжелее. Но от магуса исходило удивительное спокойствие, и часть его передалась крылану. Это было похоже на умиротворение, которое так часто охватывало его в небесах…

Он встал и расправил крылья.

– У очарованных морем есть одна поговорка, – сказал ворон, по-прежнему сидя в кресле и глядя на своего необычного гостя снизу вверх. – Их теперь мало, и они хорошо прячутся, но когда-то ты в любой таверне мог повстречать того, кто уже был одной ногой в океане, и поговорить с ним по душам… Так вот, они много раз твердили мне, что лишь три вещи в мире способны удержать человека или магуса на суше: любовь, ненависть и любопытство. – Он выдержал недолгую паузу, давая крылану возможность обдумать услышанное. – Я знаю, что помогает мне жить, делает невидимым для Великого Шторма. А ты?

Джа-Джинни покачал головой:

– Но я ведь не очарованный морем.

– Мы очарованы Вечной ночью, – возразил Ворон, кивком указывая на окно, за которым плескалась темнота. – И она получит рано или поздно всех – и земных детей, и небесных. Подумай о том, кого ты любишь… и кого ненавидишь. А потом вспомни, что в океане есть еще множество островов, где ни ты, ни твой капитан никогда не бывали. Вдруг на каком-нибудь далеком, еще не открытом берегу ты найдешь то, что так долго искал?

Сам того не зная, ворон почти дословно повторил фразу, которую сказала Джа-Джинни женщина, рискнувшая ради него жизнью. Крылан отчетливо понял, что встреча с алхимиком все же принесла плоды, хотя и совсем не те, на которые он рассчитывал.

– Спасибо! – сказал он со всей искренностью, на какую был способен. – Вы оказали мне большую честь. Прошу простить меня за то, что побеспокоил вас так поздно.

– Мы, ученый люд, дню предпочитаем ночь, так что не извиняйся, – хмыкнул алхимик. – Для меня эта встреча тоже оказалась весьма поучительной. Если бы я еще и смог посмотреть, как ты летаешь…

Это был удачный поворот, поскольку Джа-Джинни хотел попросить, чтобы ему разрешили покинуть башню через окно чердака. Третий этаж – как раз подходящая высота, даже с Эсме на руках. Он сказал об этом ворону, и тот предложил не медлить.

Они поднялись наверх. Там горела одинокая свеча, а Лейла, сидя у окна, меланхолично наигрывала на гитаре знакомую мелодию. На тюфяке, из которого выглядывали птичьи перья, спала усталая целительница; она не проснулась, когда Джа-Джинни поднял ее на руки. Лейла и ворон в это время открыли окно – к счастью, оно оказалось достаточно большим, чтобы крылан сумел протиснуться. Он встал на подоконник и перед тем, как взлететь, оглянулся.

Ворон смотрел на него, восторженно улыбаясь.

Лицо Лейлы было бесстрастным.

Робин и Кэсса принесли из рыбачьей деревни корзину, полную мелких коралловых прыгунов с растопыренными колючими плавниками. Темное пятно на пороге не вызвало у них никаких подозрений, а шею – когда кровь перестала течь, порез оказался совсем небольшим, – она обмотала платком, сославшись на вечернюю прохладу. Крылатый вел себя точь-в-точь как до появления бандитов, чьи трупы лежали в овраге недалеко от дома. Ночью, наверное, за ними придут гриссы.

Стоя посреди кухни, Джайна с тяжелым вздохом достала одну рыбу, держа за хвост.

– Ты сильная женщина, – раздалось позади. Она оглянулась – осторожно, чтобы не потревожить шею, – и увидела крылана, который стоял на том месте, где умер бандит по имени Баклар. Стоял, сложив тонкие руки с длинными пальцами. Кто бы мог подумать, на что способны эти руки… – Не только сильная, но еще и хладнокровная, как будто тебе каждый день приходится вытаскивать из дома мертвецов.