Затмение (СИ) - Мороз Андрей

— Ощущения, как у беглого на перроне вокзала. Стоишь и светишься всем проходящим мусорам. — отвечает Шептун.

— Ты чего, бегал, что ли?

— На кой, при моих-то трех годках? — удивляется художник.

— А чего тогда порожняка гоняешь? — фыркает Валера, — Тебе бы не Шептун, а «Свистун» больше подошло.

— Попрошу без… Тьфу ты, мля! — резко дергается назад идущий в авангарде Валентин.

Аккуратно выглядываю из-за его плеча и кирпичного шершавого угла трансформаторной будки. Да уж — чуть не вылезли прямо на «блокпост» зомбарей. Осторожнее надо. Да они, похоже еще и на обход собираются идти. В нашем направлении. Смотри ты — рожи беспредельно грязные, но зато все в дождевиках с капюшонами! Совсем как люди, мля! А водички-то — боятся, неандертальцы!

Поспешно отступив назад и в сторону — осторожными матерыми крысами шмыгаем за невысокий деревянный забор, ограждаюший территорию какого-то предприятия. Заодно уж решив перекурить посуху, не пряча сигарету в кулаке, вваливаемся в визгливо скрипучие, открытые двери одноэтажного бокса — и снова напарываемся. На висящее тело. Неожиданно и неприятно. Но без лишних эмоций совсем «через край». Примерно с теми же ощущениями, как в процессе с аппетитом поглощаемого обеда — наткнуться на черный и толстый волос в салате оливье.

В ангаре резко пахнет ацетоном, олифой и давненько разлагающимся мертвецом. Тьфу, ну и вонища! Распухший покойник сиротливо висит на веревке, закрепленной на металлических стропилах.

— А этот, похоже сам решил уйти и скрыться от страха и всех сопутствующих мучений.

— Его выбор, — равнодушно поводит широкими плечами Зимний.

Вместе с остальными — киваю, соглашаясь. А чего тут скажешь?

Коротенько пересидев, перекурив какое-то время, изменив маршрут, двигаемся дальше. Да и не высидишь под той крышей дольше — мухи буквально достали своими мерзкими, липкими лапами!

На улице хоть дышать полной грудью можно. А дождь-зануда все не прекращается. Мелкий, но очень настойчивый и видимо затяжной.

Вот уже и люди на пути периодически попадаться стали. Грязные, поникшие, глаза в землю. Шмыгают как мыши. По стеночке — короткими, мелкими, торопливыми шажочками. И чем ближе к центру — тем больше это движение. Эта «мышиная возня».

Все при деле — все «на работе», похоже. Кто-то, что-то, куда-то тащит, кто-то спешит по иным задачам. Муравейник. Каждому свое — одним пахать, другим за порядком в стаде следить.

Эх, где же нам вашу «матку» подловить бы в темном переулке да поспрошать «за жизнь» и «правила игры»? Или кто там у муравьев «за основного»? И «Вики» нет — не прочитаешь…

Замечаю, что практически все встреченные нами рабы — без обуви. Далеко и быстро не убежишь. Ну а что — все грамотно. Находчиво и вместе с тем просто и эффективно еще с древнейших времен. Прагматик «Мишаня» не стал изобретать велосипед — а использовал проверенные и надежные дедовские методы. Молодца. Серьезно подходит к делу.

У многих, но еще не у всех — на лбу встречается свежевыжженный, косой андреевский крест. Не всех еще заклеймить успели. У остальных пока ошейники — преимущественно из толстой стальной проволоки.

Для «обратившихся» у них латинское «V» на скуле — я помню.

Вотан, Виктори, Вендетта! Месть всему миру? Так и не найден ответ на вопрос. Да и не очень интересно, если откровенно.

И если «для своих» это знак отличия или принадлежности к «высшим», то для остального черного люда это клеймо касты отверженных или скорее тавро, каким метят скот. Вполне креативненько, признаю́!

«Вотан-Мишаня» не эпатажник, как Черная Королева, а рационалист и прагматик. Я его еще на плоту понял. И весь этот зловещий антураж, как раз — очень рационален. Напугать, закошмарить народ до полной потери способности к сопротивлению. Чтобы даже в мыслях не держали, черви. Вон мы за все время ни у кого даже перочинного ножа не заметили.

У нас-то, само-собой — на виду тоже ничего не имеется. Хлыст заранее об этом предупредил.

Мачете надежно укрыто под мешковатой, специально подобранной одеждой. Нож. Пара метательных пластин. И всё! Ощущаю себя если не совсем голым, то полураздетым как минимум. Неуютно. У остальных похожая ситуация — Шептун без своего топорюги, а Валерон без шашки. По паре здоровенных ножей вместо них. Не приведи демиурги — дойдет до серьезного, тяжко нам будет. Хорошо, если бы не дошло. Не сегодня.

Ну и проволочные ошейники Долгий нам ради такого дела смастрячил. А куда деваться? Приходится следовать этикету и дресс-коду. Сами понимаете — коли назвался груздем…

…Трупы. Еще трупы. И еще. Они везде. Повешенные и распятые. С черными опухшими бесформенными пятнами, когда-то бывшими человеческими лицами. Вонь протухшего мяса, не размываемая даже дождем. Запомнилось: на плече одного мертвеца, помогая легкому весеннему ветру раскачивать труп — сидит обожравшаяся ворона.

А наверху переругивались птицы. Наверняка из-за падали. Жратву делили.

Сдается мне, что как только прекратится дождь: этот город серых крыс и стервятников — преобразится в город мух! Жирных и металлических! Если бы не предупреждение о том, что эпидемии людям в новом мире не грозят — отсюда надо было бы бежать не оглядываясь.

Сейчас на улице под дождем их не было, но там где не капало, этих мерзких насекомых кружили целые полчища. Авиационные дивизии!

— Атас, менты — меняй походку! — гыкает художник, — Валим, валим, пацаны!

На одном из перекрестков притормаживаем и осаживаем назад. Травленными волками снова шмыгаем в сторону, в проулок меж тесно стоящими старыми хрущевками. От греха. Затихарившись между ржавыми и кривыми помойными баками — наблюдаем движение сквада зомбарей с командиром во главе. Явно из разумных.

В чахлом хвосте его труся́щей на рысях лошади — без видимого напряга резво шлепает по асфальту с десяток пеших троглодитов. Вот ведь здоровые лоси! И выносливые. Отличники боевой подготовки, мля. И ведь поспевают же за кобылой! Смотри ты — они даже «в колонну по-два» двигаются! Освоили — приматы! Видать у Мишани и впрямь не забалуешь!

Прошли мимо. И нам пора. Идем дальше.

Это не очень просто и совсем не похоже на беззаботную прогулку по городу. Буквально каждую сотню шагов взгляд то и дело споткнувшись, обжигается очередной мрачной картиной.

Сука, да какой там Босх и Брейгель!? Какие там всадники апокалипсиса?! Все это детский лепет на лужайке. Бабкины побасенки. Вот где реальные мрак и ужас! В этом, за одну ночь откатившимся в дремучую страшную сказку мегаполисе 21го века.

Дождь уже не пахнет арбузом. Он воняет тухлым мясом и дерьмом из распоротых кишок, того чувака, которого на них же и подвесили в одном из остановочных павильонов. Болью подвешенного на крюк за ребро парнишки, при жизни очень полного, а теперь похожего на сдувшийся воздушный шар. Истекшего мерзкой трупной жидкостью, уже высохшей, но оставившей бурое пятно из слизи и червяков на грязном асфальте, под покачивающимся телом.

Распятый прямо на дереве — голый и сине-желтый, костлявый, испортаченный человек с плоской впалой грудью, неестественно опухшими веками и вздутым животом — оказался живым… Еле слышно он просит воды.

Мастиф достает из-под ветровки и подносит флягу к бледным, почти неразличимым губам, дергающимся как разрубленные половинки дождевого червя. Налитыми кровью, багровыми глазами с давно лопнувшими сосудами — распятый мученик собачьим жалким взглядом попросил еще об одной услуге. О высшей милости…

С этой маской и умер. Только губы напоследок еще чаще и мельче затряслись.

Боль в сердце — как будто его кто-то в кулаке сжал. Перехватывая дыхание и не давая даже пошевелиться. Густая кровь яростно лупит в виски, как в барабаны. Кишки стянуло в тугой узел. Ненависть заливает глаза багровой пеленой. Непроглядной и висящей на горячих веках чугунными гирями.

Отойдя, ищу обо что вытереть клинок. Шептун матюкается. Сережик застыл гипсовой маской. Хлыст качает головой. Зимний дергает глазом.