Кондотьер (СИ) - Мах Макс

Берг, похоже, понял. Он, вообще, был отнюдь не глуп. Недаром же Генрих сразу наметил его в военные министры. Проблема в другом. Люди, и даже самые дельные из них, за годы «демократического бардака» совершенно разучились думать. Впрочем, и при царях, если честно, инициатива не поощрялась. Тем более, самостоятельное мышление. А уж ответственность на себя взять… Ну, это сопоставимо с подвигом на поле брани, никак не меньше.

Генрих от возмущения даже стопку водки выпил, хотя и зарекался не притрагиваться к спиртному до прихода Наташи. Разговор, как следовало предполагать, предстоял непростой. Это если мягко выражаться. А грубо — Генрих себе сегодня позволить не мог.

«Вот, что делают с нами женщины, — вынужден был признать он, вполне оценив и свои мысли, и сопровождающие их эмоции. — Особенно, некоторые из них…»

А за пять минут до появления Натальи позвонил Роман. Спросил все ли в порядке. Выслушал терпеливо вежливый ответ Генриха. Замялся было, но взял себя в руки и, преодолев, наконец, вообще-то не свойственное ему с другими людьми стеснение, предложил встретиться.

— Просто поговорить хочется… — признал император, все еще выстраивающий свои отношения с Генрихом, но, похоже, так в этом и не приспевший.

Ну, что тут будешь делать?! Молодость, да и обстоятельства непростые… Но, с другой стороны…

«За кого он меня держит? Я ему кто? Слуга? Принеси, подай?!»

— Извините, ваше величество, — вежливо, но твердо ответил Генрих, — но не могли бы мы перенести этот разговор на завтра?

— О, да! Разумеется! — Роман все еще в большой мере оставался обыкновенным поручиком. До настоящего самодержца ему было, ой как, далеко.

— Спасибо, Роман Иванович! — вежливо поблагодарил Генрих, подчеркнув интонацией отчество императора. — Увидимся за завтраком.

И в этот момент в комнату вошла Наталья. Высокая, худая, напряженная, словно струна. Одета в темное, глядит странно. Диковато как-то, искоса.

Черт бы ее подрал, но стоило Наталье глянуть на Генриха этими своими синими глазищами, в которых явственно сгущался опасный сумрак, как его явственно пробирало морозом по позвоночнику. И старый друг — эка невидаль! — начинал шевелиться, словно у юного кадета, впервые увидевшего голую женщину.

«Твою мать!»

— Здравствуй, Генрих! — Еще и голос под стать взгляду. Низкий, с хрипотцой, пробирающий до самых печенок.

— А уж как я соскучился! — улыбнулся он.

— Прости!

— И не подумаю! Голодная, поди? — Генрих кивнул на стол. — Поужинаешь со мной?

— Цветы мне?

— Ну, а кому мне еще цветы дарить?

— Красивые…

— Позволь, за тобой поухаживать! — Генрих отодвинул стул и выжидательно посмотрел на Наталью.

— Я убила Мухина, — опять смотрит, как на чужого, но Генрих слабины не дал. Кивнул.

— Ну, и бог с ним! Садись!

— Там в ведерке шампанское? — она все-таки позволила усадить себя за стол, но взгляда не отвела.

— Боллинджер, — ответил Генрих, садясь напротив. — Позвать слуг, или ну их, я за тобой сам поухаживаю?

— Ты меня балуешь… Почему «Вася»?

— Потому что Ася. Анастасия, Ася, мы в детстве дразнили ее, называли Вася, — он встал, взял из ведерка со льдом бутылку, завернул в салфетку, откупорил без эффектов, стал разливать.

— А Роман…

— Роман Иванович, — четко произнес Генрих, не дрогнув ни голосом, ни лицом, — ее сын. Этот вопрос, Наташа, не обсуждается. Хорошо?

— А я и не спрашивала вовсе… — движение губ, тень улыбки или намек на оскал… И после короткой паузы:

— Значит, ты все это знал заранее. Задумал, спланировал…

— Всего не учтешь, — Генрих вернул бутылку на место и поднял бокал. — Кто мог знать, что Мухин решит расправиться с тобой настолько экстравагантным способом?

— Я могла тебя убить, — она тоже взяла в руку бокал. — Случай…

— Ты хоть выяснила, за что?

— Хочешь знать?

— Да, нет, наверное, — пожал он плечами. Получалось, что ему действительно, все равно. Он протянул свой бокал вперед, чокнулся с Натальей и поднес к губам.

— Про резню на Сампсониевском слышал? — Наталья тоже поднесла бокал к губам, но пить не спешила, смотрела на Генриха.

— Хочешь рассказать?

— Не хочу.

— Вот и не надо! — кивнул Генрих. — Делай только то, что тебе нравится!

— Ты знаешь, что мне нравится! — неожиданно улыбнулась она. — Но это потом… — она отпила немного шампанского. — Как вкусно!

— У тебя начинается маниакальная фаза? — улыбнулся Генрих.

— Возможно… — она отпила еще. — Посмотрим… — еще один глоток. — Поглядим… — и еще один. — Как карта ляжет, — отставила в сторону пустой бокал. — А ведь ты мне соврал, Генрих! — слова серьезные, но во взгляде брызги шампанского. — Тогда, в тридцать девятом… Не об Иване люди говорили, не о бастарде Константина, о тебе…

— Ну, да, — кивнул Генрих, соглашаясь с очевидным: все тайное когда-нибудь становится явным. — Был слух, что по завещанию престол наследую я. Родной племянник, как ни говори, да и Степняк-Казареевы вроде как родня и не так, чтобы далекая. Но, видишь ли, какое дело, завещания того никто не видел, как, впрочем, и венчальной грамоты княгини Збаражской, так что…

— А Иван?..

— Не знаю, и знать не хочу! — эту тему Генрих обсуждать не желал. Ни с кем, никогда.

— Значит, отомстил… всем… молодец какой…

— О чем ты? — не понял Генрих.

— Об этом! — повела она небрежно рукой. — Обо всем. Был изгнанником, стал диктатором. Не император, конечно, но, учитывая некоторые обстоятельства… — взгляд стал острым, синева сгустилась еще больше, казалась тьмой.

— Так ты думаешь, я это для себя? — удивился Генрих. — Или для него? — кивнул куда-то вверх и улыбнулся, понимая, что ничего удивительного, на самом деле, в словах Натальи нет. Ее предположения были ожидаемы и, в какой-то мере, логичны. Все-таки даже такая умная женщина, как Наташа, всей интриги разгадать не смогла. Даст бог, и другие не сразу сообразят. Игра-то идет большая. Больше некуда, и ставки подстать.

— Так ты думаешь, я это для себя? Или для него?

— Разве нет? — Натали подняла бокал, приглашая Генриха, наполнить его шампанским. — Только не говори, что для меня. Я и так с тобой спать стану. Без этих глупостей!

— И в самом деле, глупости! — он наполнил бокалы, закурил, посмотрел на Наталью. — Что ж, госпожа террористка, хочешь правду узнать?

— Хочу!

— Секреты хранить умеешь?

— Сомневаешься?

— Не сомневаюсь, но спросить обязан, не о простых вещах пойдет речь. О высших приоритетах государства, никак не меньше.

— И ты мне доверишь государственные тайны? — кажется, она была смущена.

— У меня есть повод тебе не доверять?

— Есть… — она выпила шампанское, ни на мгновение не отведя взгляд от Генриха. — И не один. Сам знаешь. Дай закурить!

Генрих подошел, долил в бокал шампанское, открыл перед Натальей коробку папирос.

— Прошу!

— Спасибо! — она не стала ждать, пока «галантный кавалер» поднесет огонь, взяла свечу, что стояла справа, прикурила. — Рассказывай! Обещаю, что никому не скажу… даже если гадость какая-нибудь.

— Да, нет, — он сделал глоток шампанского, посмаковал, но тут же понял, что «это не его». — Не в этом смысле, хотя да, та еще головная боль! Не возражаешь, если налью себе коньяка?

— Пей, что хочешь! Мне не мешает.

— Гадость… — повторил Генрих, подходя к буфету, давешнее словцо. — Нет, Наташа, не гадость. Все куда серьезнее. Видишь ли, — он чувствовал ее взгляд спиной и никак не мог решить, нравится ему это, или, напротив, раздражает, — летом, в июле, в Берлине состоится конференция Германских государств — «Немецкий форум». Ты, может быть, слышала об этом. Такие конференции собираются регулярно, раз в два года. Эта станет юбилейной, десятой. Серьезное мероприятие. Съезжаются главы государств… короли, герцоги, премьер-министры… — Генрих налил себе коньяка, сделал глоток, повернулся к Наталье. — Аристократия, генералитет… Звезды и бриллианты… Много пафоса, ну ты же знаешь немцев! Вагнер, Орф и все такое! Торжественные мероприятия, банкеты, и парады, но в тени всего этого великолепия идет серьезная работа. Экономическое сотрудничество, военные альянсы, да мало ли чего! Много всего, если честно.