Пламя взвилось к небу, ночную тишину разрывали звон железа, крики детей, женщин, мужчин, ржание лошадей, протяжный вой, стоны раненых, умирающих. Я подскочил с кровати уставился в окно, и остолбенел от увиденного.
Между домов мелькали огни факелов, быстрые тени, сеющие смерть и ужас загоняли людей в угол, прыгали со всех сторон, рвали когтями и зубами плоть. Вот женщину в платье бегущую к церкви тварь сбила с ног, вцепилась в шею, сдавила, вопль отчаяния и страха затих не успев набрать силу. Несколько мужчин кинулись на помощь, но было уже поздно, другие твари показались из тени и бросились на людей. Уродливые гибкие тела, передвигались на четырех конечностях, они были одновременно очень похожи на людей, в то же время выглядели пугающе. Темно — серая кожа, с наростами и язвами, удлиненные сросшиеся пальцы переходящие в острые слегка загнуты когти. Деформированная челюсть, лишенная губ с плотным частоколом острых зубов. бесформенный нос, и отвратительно белые белки глаз без зрачков. Почуяв запах живой плоти и страха, мерзкие, голые твари верещали на всю округу, заставляя кровь холодеть от ужаса, усиливая среди бедных жителей панику, собирая кровавую жатву.
На первом этаже совсем близко, кто — то яростно кричал, дрался, но это была агония, битва проиграна, тварей больше, и люди внизу пытаются лишь отсрочить неизбежную участь. Я стоял на месте, смотрел на дверь, не в силах пошевелиться, пот стекал по спине, сердце, пойманной птицей билось в груди, мыслей не было, лишь всепоглощающий страх. На лестнице послышался шум лязг, затем в коридоре кто — то крикнул:
Берт, встань за нашими спинами, передохни, тварей много, но хрен я просто так отдам им свою душу. Бейтесь парни, отомстим за наших жен и детей, за святое пламя, во имя Господа. Срываясь на крик, закончил воин, и несколько глоток разом прокричали.
Живи достойно, сгори сражаясь.
Визг тварей, брань, удары, крики, чавканье, хруст костей, потом тяжелый шаркающий звук стаскиваемых по ступеням тел и тишина. Не знаю, сколько я так стоял, но, когда обернулся к окну, все внутри перевернулось. По улице к церкви медленно шла высокая, худая двухметровая, прямоходящая тварь, похожая на других, но с наростами на спине в виде гребня из костей, обтянутых тонкой просвечивающей кожей.
Уверенно двигаясь между своих собратьев или слуг, это чудовище волочило за волосы по земле еще живую маленькую девочку, которая плакала, звала на помощь и пыталась вырваться. Но тварь держала крепко, мелкие сошки скалили пасть и возбужденно бегали вокруг, не подходя к вожаку слишком близко.
Сердце пропустило удар, инстинкт самосохранение дал сбой, нечеловеческая волна гнева и ярости смыли с меня страх и ужас, но я не мог сдвинуться с места, изо всех сил старался, бился сам с собой, но почему — то не мог. Просто смотрел как самое ненавистное мной существо в жизни, остановилось прямо у дверей в церковь, повернуло голову в сторону таверны и уставилось своими не моргающими черными, как сама ночь, глазами прямо на меня. Я со злобой смотрел в ответ, мгновение, затем тварь попыталась изобразить, что — то вроде улыбки, подняла свободную руку в мою сторону выпрямила когтистый палец, указывая направление своим шавкам, и те, сорвавшись с места, помчались к таверне разбрызгивая слюни и азартно вереща.
Еще немного постояв, вожак развернулся и скрылся в здании, а я продолжал прожигать взглядом то место, где он только что стоял, желая уничтожить, разорвать, убить эту бесчувственную машину смерти, этого монстра, сколько людей погибли сегодня по его воле, все они просто хотели жить, дышать, любить. Вырезая в памяти точный портрет этого урода, проклиная несправедливый мир, я не слышал, как твари вбежали на второй этаж, как предвкушая кровь, вынесли с петель дверь, не почувствовал, как повалили на пол, как рвали мое тело на куски, ломали кости, заливая все вокруг кровью. Сердце остановилось, и я провалился во тьму.
Ларс, Ларс, с тобой все нормально, Ларс проснись, ну же, ты слышишь меня?
Наваждение отпускало нехотя, словно пробираясь через кисель сна, я медленно открыл глаза. Солнечные лучи отталкивались от стен моего пристанища, такие теплые и нежные, чуждые этому не гостеприимному миру.
