Фурадор - Бурмистров Денис Евгеньевич

Впрочем, времена были такие, что радушие и участие заканчивались на расстоянии вытянутой для оплаты руки. Никто не ручался, что отошедшего в сторону покупателя не убьют или не ограбят за кривую монету или за гнилую брюкву, в подворотнях хватало бандитов и просто отчаянных, и отчаявшихся голов. Поэтому, несмотря на день и верный кастет под рукой, Максимилиан выбрал долгий, но безопасный путь домой.

На котором, словно бы случайно, ему повстречался Цапля.

Высокий и худой юноша с несуразно длинными руками и ногами, выскочил из переулка и чуть не упал поперек дороги, подскользнувшись в грязи.

– Эй! – предостерегающе вскрикнул Максимилиан. – Осторожнее!

Цапля устоял, суетливо поправил задрипанный мешок с прорезями, заменявший ему личину, радостно воззрился на мальчика.

– Рэкис! – всплеснул тонкими грязными пальцами. – Вот так встреча!

Из переулка донесся злой заливистый свист, застучали по мостовой каблуки.

– Давай-ка поспешим, – Цапля участливо подхватил под локоть Максимилиана, нервно зыркая в сторону проема между домами. – А то что-то неспокойно мне.

Они легкой трусцой перебежали дорогу и укрылись за кривым палисадником пустого коровника. Вовремя.

На дорогу выскочила троица беспризорников с палками. Закрутили головами, высматривая ускользнувшую добычу. Очень вовремя со стороны спрятавшихся друзей выехал конный разъезд, и троица побежала в противоположную сторону, опасаясь получить по спине плеткой или тупым концом копья.

– Ты домой? – как ни в чем не бывало осведомился Цапля, когда преследователи скрылись за углом. – Так пойдем, чего стоять-то.

Они дружили давно, еще со времен церковного интерната. Цапля был на пару лет старше, в какой-то момент взял под опеку осиротевшего и хворого Авигниса, не дал в обиду местным мальчишкам. А потом, когда Максимилиан попал к Крюгеру, а Цаплю, по достижении пятнадцати лет, выставили на вольные хлеба, уже Максимилиан начал помогать товарищу, благо возможности были. Впрочем, чаще всего та помощь оборачивалась мутной авантюрой, к которым у Цапли был настоящий талант.

– Зачем ты опять к Козодоям ходил? – укоризненно спросил Максимилиан. – Предупреждали же – голову проломят.

– Ой, да ладно, – легкомысленно отмахнулся Цапля. – Это я так, считай, случайно. Пока время было, решил тут рядышком кой-куда наведаться.

– Так уж и случайно?

– Вот тебе Свет Единый, случайно! – Цапля без смущения осенил себя кругом. – Абсолютно случайно вспомнил, что тут днями одна прачка старенькая от малокровия померла. Тихоня, который из гробовой команды, шепнул, что дерюгу у нее чистую видел. А чего хорошей вещи пропадать? А людям польза – я ее в госпиталий отдам, на повязки.

– И чего, нашел дерюгу?

Вместо ответа Цапля задрал рубаху, демонстрируя обмотанное вокруг тощего тела полотно застиранной, но вполне чистой ткани.

– Всё равно, пробитой головы оно не стоит.

– Это голова сейчас ничего не стоит, – философски ответил Цапля, заправляясь. – А тряпку не за монету, так за харчи отдать можно.

Хваткий, но безродный Цапля официально бродягой не считался, работал кем подвернется и жил в рыбацком доме, днями напролет вычищая потроха из улова. Туго приходилось, когда сети оказывались пусты или когда кончался сезон и на озере поднималась высокая волна. Тогда Цапля шел к углежогам или красильщикам, выполняя грязную и рутинную работу. В своей судьбе парень не видел ничего трагичного, принимая трудности как данность и радуясь любым приятным мелочам. Впрочем, по течению он не плыл, стараясь всеми силами улучшить свое благосостояние. Тому потворствовали неусидчивый характер Цапли, лихость, граничащая с безрассудством, и просто-таки кошачье везение.

Впрочем, некоторые его истории на самом деле дурно пахли. Грабить или душегубить Цапля не стал бы, но вот попытаться обчистить один из «мертвяцких» домов, в которых померли все хозяева, – это завсегда. И опасность здесь заключалась уже не только в промышляющих подобным бандитах и шайках беспризорников, но и в причинах, от которых умерли жильцы. А то были и гнилые, ужасные болезни, и кое-что похуже, поселившееся в остывших стенах.

– Слыхал, в лесу, что за клеверным лугом, два пастуха сгинули? – продолжил разговор Цапля.

– Это в каком лесу? – попытался сообразить Максимилиан. – На юге, где ферма Меро?

– Ага, тама! Поначалу овец недосчитались, решили, волки утащили. Пошли искать – и сами пропали. Меро с сыновьями да дядьями на поиски подались, да вглубь не решились идти. Говорят, там какие-то твари поселились, доселе неведомые. Ждут теперь, когда из Башни отряд пришлют.

– Плохо, – отозвался Максимилиан. – Тот лес был из немногих еще светлых. Нам оттуда ягоды привозят, и листья для чая.

– Так Пустоши наступают, – пожал плечами Цапля. – Скоро нигде светло не будет. О, кстати! Ноздря нашелся. Его где только не искали, а он за стеной, в канаве лежал. Говорят, какая-то новая зараза одолела.

Ноздря был еще одним выходцем из интерната и еще одним, не дожившим до шестнадцати. Максимилиан ни с кем из них дружбу не водил, но печальные новости находили его сами. Насколько он знал, из полутора десятков ребят, с кем он когда-то делил один обеденный стол, не стало уже семерых.

Они прошли мимо городского арсенала, где в темной деревянной будке у ворот скучал копейщик. Свернули за угол и чуть не столкнулись с мрачной процессией, тянущейся по улице.

Первым выступал пегий жеребец с попоной в виде светлого диска с расходящимися лучами. Сверху, подбоченясь, восседал примечательный всадник в старом пехотном панцире, обвешанном длинными белыми лентами, с белыми кругами на наплечниках, с ворохом амулетов на шее и руках. На поясе, рядом с мечом в простых деревянных ножнах, болтался скрученный кольцом хлыст с символом Света Единого на темляке. Лицо мужчины закрывало снятое с рыцарского шлема забрало, закрепленное на голове кожаными ремнями, в стороны торчали редкие островки седых волос.

Всадник свысока поглядывал на жмущихся по сторонам прохожих, ехал важно и неторопливо, наслаждаясь произведенным впечатлением.

За ним топал послушный мул, запряженный в низкую телегу. На козлах, за спиной сгорбленного возничего, сидели две, с виду одинаковых, девочки в светлых платьях, в пушистых овечьих плащах и в покрытых мелом деревянных совиных масках. У их ног шевелилось человеческое тело, туго замотанное в ловчие сети.

Судя по хрипам и жалобным завываниям, пленник выбился из сил и теперь лишь покорно реагировал на удары и тычки идущих рядом с повозкой мужиков. Мужики – числом пятеро, как один квадратные, плечистые, в стеганых куртках с нашитыми белыми лентами и в деревянных масках из дубовой коры, размахивали над головой трещотками и дубинками, потрясали рогатинами. И друг за другом орали, отвешивая тумаков пленному:

– Темный тут! Темного поймали! Именем Света!

Мальчики пропустили процессию мимо, пропустили шагающих следом зевак. Максимилиан ощутил на себе долгий взгляд девочек-сов, цепкий и колючий. Стало неуютно, он даже отвернулся, словно мог оборвать эту неприятную связь.

– Ох, не повезло кому-то, – прокомментировал Цапля, кивая в сторону повозки. – Белый Грокк с сестричками Дилан доведут дело до конца.

Он вытянулся и задергался, показывая, как бедолага корчится на костре.

Максимилиан ткнул его в плечо, призывая оставить дурацкие шутки, ответил:

– Они парня на прошлой неделе зарубили, помнишь? Сами потом сказали, что ошиблись.

– А чего он яблоки закапывал? Мало того, что харчей и без того мало, так еще и яблоки – символ Единого! Так только темные делают!

– Яблоня соками с Пустошей напиталась, – парировал Максимилиан. – То уже не харчи были, а смертельный яд.

– Откуда знаешь? – живо поинтересовался Цапля.

– Светочей Дамас сказал, он потом ходил в ту часть сада, смотрел, проверял. Негоже, когда такие, как Грокк, занимаются чужой работой. Только всё портят. А невиновные страдают.

Цапля с сомнением замычал, протянул: