Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Послышались возгласы:
– Как?
– Как удалось?
– Это же немыслимо!
– Невозможно, лазутчиков надо перепроверить... Ковакко поднял руки, голоса стихли, он сказал своим жирным квакающим голосом:
– Гелон поменял себя на Колоксая. Теперь Колоксай в этом мире. Он жив, он снова на коне...
Хакама быстро повернула голову к Миш. Тцарица охнула, ее кулачки сжались. По щекам медленно поползла смертельная бледность. Черты лица заострились, и Хакама внезапно увидела, какой Миш будет лежать в гробу, если умрет... скоро.
Ковакко сказал успокаивающе:
– Тише-тише! Не все так, как вам чудится. Простые люди ведут себя иной раз... очень странно. Вы никогда не поверите, что сказал Колоксай! Повредился ли он умом в подземном мире, какое-то заклятие на нем или еще что, но... не плюйте на меня, это правда – Колоксай заявил, что отказывается от мести.
Тихонько охнула Миш. Маги молчали, ошарашенные, Беркут наконец громко хмыкнул:
– Так ему и поверят! Да после того, как он побродил столько лет в подземном мире...
– Поверят, – огрызнулся Ковакко. – Это тебе бы только нарушать клятвы! А Колоксай – благородный воин. Для него подобная верность слову – это свято. Если он сказал прилюдно... а лазутчики клялись, что он сказал и повторил не раз в присутствии многих людей. Так что он сказал то, что намерен выполнить.
Беркут сказал скептически:
– Но выполнит ли? Что-то не верится.
– Выполнит, – буркнул Ковакко угрюмо. – Иначе бы не говорил. Он почему-то твердо убежден, что мстить не будет. Более того, он заявил опять же при всех, что сам был виноват. И что он получил сполна за свое вероломство.
Миш медленно поднялась, по ее бледному лицу покатились крупные блестящие слезы. Глаза сверкали как звезды. В них было то странное выражение, которое Хакама назвала бы... если бы не испугалась этого слова и не сказала резко:
– Да, он был вероломен и был убит справедливо! Хорошо, если он хоть в чем-то осознал свою подлость. Но мы отвлеклись. Почему не хочет идти мстить его сын Скиф? Ведь он только и мечтал, чтобы добраться до родной матери и срубить ей голову!
Миш опустилась на сиденье. На бледном лице глаза все еще сияли как звезды, но на щеках заблестели мокрые дорожки. Слезы катились непрерывно, срывались с подбородка мелкими блестящими жемчужинами.
Ковакко покосился на нее, потом взгляд испуганно метнулся к Хакаме, колдун развел короткими ручками:
– Колоксай взял со Скифа слово, что тот мстить не будет. Твердое нерушимое слово. И вдобавок проклял! Что если, мол, сын нарушит слово и убьет свою мать, то сам умрет в тот же день. А утром Колоксая уже в Гелонии не было.
В напряженной тишине Беркут спросил насторо-женно:
– А куда ж он делся?
– Уехал, – огрызнулся Ковакко. – Улетел, исчез!.. Есть много путей исчезнуть из города незаметно. Например, ночью, когда всякие беркуты спят. Правда, они спят и днем.
В зале словно бы похолодало. Беркут недовольно ерзал, недобро поглядывал на болотного колдуна. В тишине раздался прерывающийся голос Миш:
– Куда? Куда он уехал?
– Незнаемо, – ответил Ковакко и снова суетливо развел короткими ручками.
И снова прозвучал злой голос Хакамы:
– Миш!.. Ты говоришь так, будто готова за ним поехать!
Миш выпрямилась, бледная, решительная, но с сияющими глазами:
– Поехать? Побежать!
– Миш, что ты говоришь...
– Хакама, прости, но тебе не понять... Если бы я могла побежать за ним... вымолить у него прощение, то, может быть, все у нас было бы иначе,
Голос ее прерывался, в нем были страх, мольба, стыд, раскаяние. Маги в неловкости отворачивались, старались не встречаться с нею взглядами.
Россоха нарушил молчание тихим покашливанием;
Проговорил негромко:
– А за Колоксаем в самом деле не проследили? Ни наши, ни сами гелоны?
– Нет, – ответил Ковакко.
– Жаль... Это могло быть не просто любопытно. Беркут нахмурился, кивнул:
– Да, ты прав. Колоксай слишком... слишком герой. А герои так просто не уходят. А тем, кто остается, забывать о таких... ушедших, не стоит.
– Полагаешь, что он может прийти за нами? Беркут скривился, этот трус Ковакко чересчур прям, дальше своего объемного живота и трусливого носа не видит и смотреть не хочет.
– Он герой, – напомнил он. – А герои редко поступают как... просто люди.
– И что же?
– А то, – сказал Беркут медленно, словно объяснял деревенскому дурачку, – что пути героев невозможно предугадать, как невозможно и предусмотреть, где появятся, как появятся и с чем появятся!
Он старался не смотреть в сторону Миш, что сперва только выпрямилась при его словах, потом даже приподнялась, и только когда на нее начали оглядываться, опомнилась и села. Но глаза ее стали ее больше, трагичнее, а умоляющее выражение она даже не пыталась скрыть.
Ковакко снова развел ручками, что-то мямлил. Хакама поднялась, хлопнула в ладоши. Голос ее был мягким, мурлыкающим, но теперь в нем сильнее звучали жесткие деловые нотки:
– Увы, на какое-то время мы его потеряли. Так что давайте пока о том, что у нас есть. Итак, в землях Гелона сейчас правит Скиф. При нем Богоборец, о котором известно, что он потерял свою мощь точно так же, как и мы. До этого момента все шло до мелочей точно по звездным картам. Да и сейчас, наверное, идет, это мы что-то не все понимаем. Однако они не собираются идти войной на царство Миш, как мы рассчитывали и к чему подталкивали. Вопрос, что нам предпринять в этом, изменившемся случае?
Маги молчали. Хакама видела, как морщится Россоха, ему вообще не нравится столкновение с Богоборцем, как кривится Беркут, который любит простые решения. Вот если бы Олег поддержал Скифа с его местью, то все было бы просто... В земли Миш попасть не просто, а в единственном горном проходе, ущелье Красного и Черного Меча, нестройное воинство гелонов встретят отборные войска. Какими бы ни были героями эти Богоборец и сам Скиф, но против них выступят тысячи таких же героев.
Хакама сказала задумчиво:
– Если нет вариантов, как заманить их в земли Миш... то придется нам самим идти в Гелонию.
Маги в нерешительности переглядывались. Понятно, в обороне легче всегда. К тому же здесь уже укрепились.
