Змеиное Солнце - Семенова Мария Васильевна

— Уезжаешь, государев человек? — заметив стражника, спросил один из горожан — с лопатой в руках и берестяным коробом за спиной.

— Как видишь.

— А куда?

— К родне.

— Оно хорошо, когда родня есть, — закивал горожанин. — А то зима скоро. Поутру на воде ледок стоял. Как дальше быть, неведомо — ничего же не осталось! Если праведный Светоч не испросит у Исвархи особую милость и если молодой государь чуда не явит — мало кто до весны доживет... — Горожанин уныло махнул рукой и оперся на лопату. — В море выйти не на чем. Да и как — берег няшистый, сплошная топь. И охотой всем не прокормиться... А тебе да сопутствует Исварха!

Он замолчал. Возок проехал мимо. Житель Белазоры глядел ему вслед отупевшим от безысходности взглядом, что-то шепча себе под нос.

— Слышишь, государь? Люди ждут от тебя чуда. Не время разлеживаться! — проговорил Туоли, когда развалины города наконец остались позади и возок выехал на лесную дорогу меж холмов.

Аюр молчал, глядя на серый полог. «Я жив, — думал он. — Как странно! За последнее время я столько раз мог умереть, но все еще жив. Что это — особая милость Исвархи? Но почему тогда он допустил смерть отца? Или может быть, мне все это чудится? Может, я умер тогда на мостках? Ведь дни идут, а мне ничего не хочется, и даже нет сил открыть глаза. Моя душа настолько срослась с телом, что ее донимает боль того, чего уже нет? Чего от меня хотят, зачем я им?»

Он закрывал глаза и чувствовал, как огромная волна подхватывает и несет его — ничтожную соринку; как рушится на крыши Белазоры и швыряет его, как и сотни таких же соринок, в кипящий водоворот...

А Туоли все бубнил над ухом:

— Вставай, светлый государь, сейчас в чащобы поедем. Не ровен час, нападет кто. Лук, стрелы есть — а стрелять некому. Метта пока тетиву не натянет, на тебя вся надежда!

Аюр вздохнул. Ему вдруг припомнился бой на Лосиных Рогах.

«Неужели там тоже был я?»

Того царевича больше не было... А кто остался?

Тракт был густо засыпан желтыми березовыми листьями. Под колесами потрескивал ледок в лужах, хрустели обломанные недавним ветром сучья. Кое-где у дороги лежали древесные стволы, — вероятно, те, кто ехал по ней ранее, расчистили заваленный бурей путь.

— По лесу-то как ехать, батюшка? — спросил Метта.

— Держи пока прямо. Увидишь останец, на кабанью голову похожий, дальше примечай — там дуб такой разлапистый будет. За дубом ельник, но ты туда не смотри, сразу за ним и поворачивай. Там поначалу узко будет, но это только сперва. Дальше дорожка выровняется.

— А там куда?

— Там сиди, по сторонам гляди. Вожжи можешь отпустить. Кони сами дорогу знают, не заплутают.

— Аюр, давай играть! Смотри, очень просто. Надо ходить прямо. Это только кажется, что поле большое. На самом деле ставишь костяшку, потом еще. Если туда хода нет — не страшно. Поворачиваешь и снова идешь прямо, но в другую сторону. Шаг... шаг... Глядь, уже и прошел все поле!

Ну давай. Что ты все время спишь?

— Батюшка, как же так? Ведь государь может встать, если пожелает. Когда ты его в лес по нужде отводил, он ведь сам худо-бедно шагал, хоть и на тебя опирался. Почему же дни напролет все лежит и не разговаривает со мной? Может, я его чем обидел?

— Не трогай его, Метта. Он в Белазоре такое совершил, что ни единому смертному не под силу. Я думаю, он потому и лежит, что его сущность человеческая подобного перенести не смогла...

— Так что же он, никогда не встанет?

— Может, и не встанет. Если это тело ему уже отслужило, когда-нибудь он родится заново и вернется к бьярам...

— Но ведь он же сын бога! Зарни Зьен! Он нужен всем здесь и сейчас!

— Ох, Метта! На это вся надежда.

Царевич, лежа в повозке, равнодушно глядел, как приближаются поросшие вековым сосновым лесом хребты. Полог был убран, и лесистые кручи нависли с обеих сторон. Царевичу вдруг с тревогой подумалось, что в таких местах удобно устраивать засады на врага — ударить, зажать в низине... Он пошевелился, хотел сказать об этом Туоли, но вместо этого вновь в изнеможении закрыл глаза. Кому здесь нападать? Да хоть бы и напали — какая разница...

Туоли сидел рядом с сыном на козлах, негромко рассказывая ему о здешних лесах. О камнях, что оживают в ночь полной луны и бредут неведомо куда. О медведях, что знают человечью речь. Одно радует — живут они далеко за горами. А тутошние медведи им почти как медвежата. Рассказывал он и о Замаровой пади, где жила нынче ведьма по имени Линта...

— Изгородь там из комлей сложена, — неспешно говорил покалеченный стражник. — Корнями наружу растопырилась — поглядеть страшно! Сказывают, тот Замара был чародей. Силища в нем такая жила, что он столетнее дерево с корнем выворачивал да надвое ломал, и при этом даже руками не трогал... Из стволов избищу себе сложил, а корягами ограду вывел. В прежние времена приедешь к нему, а там что ни корень — то череп на нем висит!

— Вражий? — затаил дыхание Метта.

— Человечьих не было, врать не буду, — усмехнулся Туоли. — Меня отец когда туда впервые взял, я как раз твоих лет был.

— Так ты и великана Замару живьем видал?

— Нет, не видал. Мы за тыном ждали. А уж потом, как Замара сгинул, бабка Линта на займище поселилась.

— А она откуда взялась?

— О том лишь праведный Светоч ведает. Бабка черепа поубирала и за ограду стала гостей пускать. Да только ты к ней с добрым словом, а что она говорит, того иной раз и вовсе не поймешь. Талдычит что-то — вроде и по-нашему, и толку? Но дело свое лекарское знает.

Метта насупился, о чем-то размышляя.

— Там, выходит, чародейское жилище? А как же светлый храм...

— Они не против Исвархи, — подумав, сказал Туоли. — Бабка и вовсе подле Светоча ужом вьется...

— Чудно, — с сомнением протянул малец.

— Зато в зельях, травах да кореньях лучше старухи Линты никто не сведущ... Еще она слово тайное знает — среди самых густых туч может солнце призвать. А может и скрыть его. Сам видел. Но только — тсс! Ее о том не спрашивай. Если разобидится, решит, что ты ее тайны выведываешь, плюнет на дорогу — и все. Куда ни иди, пути не будет. Так что, как бы бабка ни чудила, какие бы слова ни говорила, будь вежлив, улыбайся да кланяйся... Вон там... — Туоли поднял руку, указывая в распадок между хребтинами, — уже и изба виднеется.

Метта привстал на козлах и прищурился, вглядываясь в вечерние сумерки:

— Вижу, дымок над лесом вьется!

— Стало быть, дома бабка. Видно, травы сушит.

* * *

Как и обещал Туоли, ограда была сложена из вывороченных в сторону леса корней. Они торчали рогами диковинных зверей — не то чтобы угрожающе, но совсем не гостеприимно. Однако ворота стояли распахнутые настежь.

— Вот и гости пожаловали! — раздался из-за корявой изгороди скрипучий старушечий голосок. Он звучал довольно приветливо.

Хозяйка Замаровой пади показалась на дороге и уставилась на приехавших.

— Тебя, вояка, я помню. — Она вгляделась в лицо Туоли. — Рядом явно твой сынишка. А там, в возке, кто? Никак мертвяк? Чего сюда-то тащить?

— Не мертвяк там, госпожа Линта, — махнул рукой бьяр и скривился от боли. — Светоч Исвархи велел покуда тебе им заняться. А вскоре он и сам сюда пожалует.

Аюр увидел лицо старухи, которое нависло над ним, закрывая серое небо.

— Батюшка Светоч, значит, болезного послал, — с улыбкой повторила она, разглядывая юношу. — И сам прибудет, вот радость-то! Как вас издали приметила, так и его не пропущу...

— А как ты нас приметила, бабушка? — не удержался от вопроса Метта.

Хозяйка хрипло рассмеялась, будто раскаркалась, и в тот же миг на плечо ей спорхнул иссиня-черный ворон.

— У меня глаза тут далеко глядят, все видят!

Лесная карга была простоволоса, как настоящая ведьма, и совершенно седа. Аюр, глядя на нее, подумал, что таких женщин не встретишь в столице, где даже бедные горожанки стараются красить волосы если не в золотистый, так хоть в луково-рыжий цвет. При ходьбе старуха сильно волочила ногу и потому опиралась на длинный сучковатый посох, увенчанный козьими рогами. Однако взгляд у бабки был цепкий и быстрый, и голову она несла высоко.