Навола - Бачигалупи Паоло

В мерцающем свете факелов нарисованные знамена казались живыми, победоносно трепещущими, а Бык Регулаи выглядел еще больше и возвышался над всеми, грозя затоптать не только шеруанцев, но и наших новых пленников.

Какими крошечными казались эти нобили рядом с такой картиной.

Какими уязвимыми.

Какими глупыми.

Ворота с грохотом захлопнулись. Матра рухнула на землю. Наши люди схватили патро и поволокли, лепечущего и всхлипывающего, к моему отцу.

Тишина опустилась на двор. Потрескивали факелы. Три дочери оглядывались, потрясенные тем, как изменился их статус. Порванные платья, спутанные волосы, испачканные сажей лица, выражения такие растерянные, что девушки казались дурочками. Самая младшая плакала. Самая высокая обняла ее и что-то яростно зашептала на ухо, гладя по растрепанным косам.

Пусть и рваные, их шелковые платья были очень изысканными. Золотая парча и вышивка мерцали в свете факелов. В волосах сверкали бриллианты. Шея, запястья и уши усыпаны драгоценными камнями. Эта роскошь заворожила меня. Девушки напоминали павлинов, как их отец тогда в винограднике. Наша семья не любила выставлять богатство напоказ. Не считая крупных торжеств, отец носил черное платье с простой вышивкой, изображавшей быков или монеты. Но мы были банка мерканта, а Балкоси — старинными аристократами. Во всех отношениях мы были разными.

Старшая девушка опустилась на колени рядом с упавшей в обморок матерью, пытаясь привести ее в чувство. Наши солдаты равнодушно смотрели на происходящее.

— Только сейчас они начинают понимать, что значит бросить нам вызов.

При звуке этого голоса я вздрогнул. Каззетта скрывался в тенях за моей спиной. Я приготовился услышать оскорбление, поскольку не заметил, как он появился, но в кои-то веки стилеттоторе не стал наказывать меня. Вместо этого он встал рядом со мной у перил. Меня окатил запах дыма, густой, удушающий. Лицо Каззетты было черным от сажи.

— Вы обгорели!

— Най. — Глаза Каззетты свернули под маской из копоти. — Сгорели наши враги. Все до единого. Все сгорели заживо в их башне. Теперь даже Амо не под силу узнать их души.

Он выглядел так, словно с боем пробивался из ям Скуро.

Каззетта прислонился к перилам, и пепел посыпался с его колета.

— Как поживают Балкоси? Удалось ли им понять, что значит вмешиваться в политику?

Я прочистил горло.

— Я думал, они будут надзирать за гаванью. Из-за их популярности. Думал, что отец решил не трогать их. Думал, что мы теперь партнеры. Мы собирались вместе делать вино. Вино, которое все захотят попробовать.

— Неужели? — Каззетта отряхнул плащ, вызвав новый дождь из пепла. — Балкоси считали свой род таким высоким, что полагали себя неуязвимыми, а ваш таким низким — пылью под ногами. Лишь сейчас они осознали свою ошибку.

— Но... — Я собрался с духом. — Что изменилось?

Каззетта пожал плечами:

— Два человека распили бутылку вина, и один лучше узнал другого.

— Отец сказал, что Балкоси повернул плечи, когда говорил тост.

Каззетта фыркнул:

— Он так сказал?

— Думаете, солгал мне?

Каззетта рассмеялся:

— Най. Никоим образом. Если ваш отец сказал, что были повернутые плечи, не сомневаюсь, они имели место, но подозреваю, что не только они. Разум вашего отца — беспокойный зверь, Давико. Словно расхаживающий туда-сюда тигр. Вечно голодный, вечно настороже. Вечно готовый к прыжку. Вещи, которые этот человек замечает и выхватывает... думаю, он сам не сможет перечислить их все. Он может говорить, что это был разворот плеч, но я уверен, было что-то еще. Возможно, Балкоси слишком быстро пил после тоста. Возможно, слишком широко улыбнулся, когда ваш отец предложил ему партнерство. Возможно, продемонстрировал слишком много мелких желтых зубов. А может, нахмурил лоб, услышав, что ваш отец станет его соседом. Может, все это вместе. В конечном итоге он повернул плечи не в ту сторону. И ваш отец отправил меня проследить за патро. — Каззетта мазнул тремя пальцами по щеке, бросая оскорбление пленникам внизу. — Я наблюдал, кого посещал Балкоси и кто посещал его. Смотрел, как он стоял на коленях в катреданто и как лежал под своей любовницей. Я проследил за ним до Спейньисси, семейства, которое никогда не водило дружбу с нами. Я одарил золотом слуг и послушал у окон и дверей ушами, которые иногда принадлежали мне, а иногда нет. Я слушал рассерженных архиномо нобили ансенс. Маленьких людей с большими именами, которые помнили минувшую славу и замышляли убийство. — Он сплюнул в сторону пленников. — Эти твари хотели уничтожить вашу семью.

Я уставился на дочерей, окруженных сталью наших солдат. Три испуганные девочки, бесчувственная мать — и все они съежились под величественной фреской, изображавшей победу нашей семьи над Шеру.

— Они не выглядят опасными.

Каззетта фыркнул:

— Даже дурак может быть опасным.

Высокая девушка помогала матери сесть, стирая кровь с ее волос: та ударилась головой, когда падала. Я подумал, что наложница моего отца Ашья тверже характером, чем эта обморочная аристократка. Матра слабая. Даже ее дочь крепче.

— Пусть судьба Балкоси станет для вас уроком, Давико. Дураки опасны. Опасны для вас, опасны для своих союзников. И особенно опасны для самих себя. Томас ди Балкоси был дураком, полагая, что может сговориться со Спейньисси. И был дураком, веря, что популярность защитит его. Но самым большим дураком он был, не понимая, на что способно его лицо. Чему бы ни научил вас Аган Хан с его мечом или Мерио с его счётами, знайте, что Томас ди Балкоси погубил собственную семью не сталью или золотом, но лицом. Он хотел поиграть в политику, где искусство фаччиоскуро является одновременно мечом и щитом, — и у него не было ни того ни другого. Он вообразил, что может сесть парлобанко с вашим отцом. Этот дурак погубил себя в тот момент, когда согласился встретиться с вашим отцом на виноградниках и обсудить вино. — Каззетта вновь махнул тремя пальцами в сторону пленников. — И вот Спейньисси сгорели дотла в своей башне, а Балкоси стоит на коленях перед вашим отцом и молит о пощаде. Запомните эту ночь, маленький господин, потому что скоро вы будете сидеть парлобанко, как ваш отец, и вы должны читать людские лица так же хорошо, как он, и быть таким же осмотрительным, каким следовало быть ди Балкоси. Запомните эту ночь, мальчик, ибо там внизу — цена провала.

Слова Каззетты вызвали у меня дурное предчувствие. Я хотел спросить, как же я научусь читать человеческие лица, но Каззетта уже шел прочь, таял среди темных колонн галереи.

— Балкоси мы тоже сожжем? — прокричал я ему вслед. — Они все сгорят?

Тень Каззетты помедлила, но он не оглянулся.

— Най. Ваш отец слишком мудр для этого.

И так оно и было.

Час спустя отец и патро ди Балкоси вышли из отцовской библиотеки. Матра воссоединилась со своим глупым мужем, а меня позвали вниз, на куадра.

Солдаты расступились передо мной, и я прошел туда, где отец ждал рядом с семейством Балкоси. Люди, которых я знал всю жизнь, в которых видел только спутников или телохранителей, теперь казались огромными и ужасными. Их мечи были обнажены. Кровь запятнала клинки и доспехи. Лицо Агана Хана было рассечено, борода пропиталась кровью, казавшейся чернее волос.

Патро, когда-то столь гордый, стоял рядом с отцом, униженно опустив голову. Матра всхлипывала в рукав. Три дочери сбились вместе, ища поддержки друг у друга, а не у сломленных матра и патро.

Отец взял за руку самую высокую девушку и вложил ее ладонь в мою.

— Покажи этой сиа палаццо, — сказал он. — Окажи ей достойный прием. Теперь сиа Челия — твоя сестра.

Глава 5

Что за странная ночь, что за странный поворот Судеб. Я знаю, что хозяин из меня был необычный — но Челия ди Балкоси была еще более необычной гостьей. Эта высокая, стройная девушка в порванных юбках, с растрепанными волосами, измазанной сажей кожей и широко распахнутыми глазами, темными и внимательными. Я до сих пор помню холод ее пальцев, когда отец вложил ее руку в мою. Помню облачко ее дыхания в ночном воздухе куадра.