Турист (СИ) - Демченко Антон

Холодный ветер, уползшие тапочки, ушибленный о невесть как оказавшуюся на пути мебель, мизинец на ноге, упавшая картина и раненая рука… это всё были только цветочки! Туда же можно отнести и лопнувшие лампы потолочного освещения в спальне, и произвольно включившийся в гостиной огромный экран. Последнего, правда, Ефимович не видел, но услышал фразу, произнесённую брутально-жёстким голосом актёра Деникина, донёсшуюся из встроенных в подвесной потолок динамиков: «Время платить по счетам». «Чёртова мельница» — неплохой фильм, на мой взгляд, хотя и излишне пафосный, да…

И сквозняк, непрекращающийся сквозняк, гуляющий по всему дому. Тихо подвывающий в щелях под дверьми, шелестящий ворохом бумаг на рабочем столе в кабинете… Хоррор! Саспенс! И как там ещё говорят? Жуть жутенькая, да? Вот и господину Ефимовичу было совсем нехорошо от происходящей в его доме чертовщины. Можно было бы, конечно, списать всё на дурную шутку какого-нибудь эфирника… но навороченный коммуникатор Германа Наильевича прямо утверждал, что чужих на охраняемой территории и в самом особняке нет, эфир вокруг спокоен и его сигнатуры ничем не отличаются от эталонных как в самом особняке, так и на прилегающей к нему территории, по-прежнему, кстати говоря, накрытой мощнейшим защитным куполом типа «Форт».

Но ведь лампы! Сквозняк! Телеэкран, наконец… включающийся словно сам собой! И летающие в полумраке кабинета листы финансового отчёта за прошлый месяц. Да не просто летающие, а кружащиеся эдаким вихрем… И спущенная вода в унитазе. Сама собой. И ставший неожиданно скользким паркет коридора под ногами. А ещё… ещё Герману Наильевичу вдруг показалось, что почти за его спиной скользнула какая-то тень. Краем глаза заметил. Оглянулся… пусто. Прислушался. И услышал еле слышный цокот, словно когти по лакированному паркету, да… там, за поворотом коридора. И снова тень, на этот раз внизу, в гостиной, освещённой призрачно-голубоватым светом самопроизвольно включившегося телеэкрана. Нет? Показалось…

Сквозняк словно ледяным меховым хвостом мазнул по спине сидящего на полу у лестницы, ведущей на первый этаж, Ефимовича. Тот вздрогнул и, взвизгнув, как был, на четвереньках рванул вниз. Входная дверь с треском распахнулась, выпуская из дома ошалело пялящегося в темноту хозяина… и со скрипом закрылась за его спиной, тихо щёлкнув замком. Герман сторожко огляделся по сторонам и, кое-как поднявшись на ноги, шагнул к стоящему у крыльца авто. Повинуясь поданному с коммуникатора приказу, роскошный седан Бенца с кузовом от «Пинифарины» приглашающе распахнул водительскую дверь перед хозяином, а когда тот, облегчённо вздохнув, сделал шаг навстречу… Чудовищная молния, сорвавшаяся с совершенно чистого, безоблачного неба, прошила машину, отчего та хрипло пикнула сигнализацией и, моргнув на прощание всеми фарами и габаритами, грустно задымилась. И снова тишина в эфире.

Ефимович попятился и, сдавленно взвыв, заметался по палисаднику перед домом, тёмные окна которого неожиданно начали наливаться светом. Кухня, гостиная, гостевая, кабинет, спальня… не прошло и пяти секунд, как все окна засветились… пугающе синим, мертвенным светом, в бликах которого Герман вдруг снова увидел какие-то тени. Одну, вторую… Вой стал сначала громче, а потом и вовсе перешёл в истошный вопль. Сбивая мягкие пятки об острый гравий подъездной дорожки, Ефимович рванул было к выходу с территории, но щит «Форта» предупреждающе полыхнул алым, и хозяин дома на одних инстинктах прыгнул в сторону, едва разминувшись с парализующим ударом охранного станера над въездными воротами. Оскальзываясь на влажной траве газона, Герман запетлял зайцем, не переставая подвывать от накатывающего страха. Нет, он не пытался избежать удара парализатора, тем более, что тот, сделав первый выстрел, тут же отключился. Ефимович шарахался от кружащих вокруг него чёрных теней, выныривавших из темноты и тут же скрывавшихся в ней же, но с каждым мигом словно подбиравшихся к хозяину дома всё ближе и ближе.

Оказавшись на заднем дворе, Герман заметался из стороны в сторону, топча затейливые клумбы и снося декоративное освещение. Вляпался в рукотворный прудик, затянутый ряской и лотосами и, как был, перемазанный в иле и грязи, рванул к аккуратному домику-хозблоку. Вломившись внутрь, он захлопнул за собой хлипкую, почти фанерную дверь, дрожащими руками задвинул невесть зачем установленный садовником шпингалет и, привалившись спиной к филёнке, сполз по ней на холодный пол из занозистых досок, оставляя на двери грязный след. Здесь было тихо, пахло деревом и пылью, немного сухой землёй и какими-то удобрениями. Но самое главное, тут не было окон и сквозняка. Чёртова сквозняка!

Облегчённо вздохнув, Герман Наильевич хотел было потереть руками лицо, но, почувствовав исходящий от ладоней болотистый запах, брезгливо принялся вытирать их об и без того изгвазданную пижаму. Шорох?

Ефимович напрягся, замерев на месте. Попытался всмотреться в окружающую его глухую темноту, и… увидел просачивающиеся через щели в дощатой стене хозблока еле заметно фосфоресцирующие зеленоватым светом завитки дыма. Тумана?

Зелёная кисея расползалась по полу, всё ближе и ближе подбираясь к ногам сидящего у двери хозяина дома. А тот только и мог, что тихо подвывать от вновь накатившего страха да сучить грязными пятками по полу, безуспешно пытаясь отползти от подбирающегося к нему жуткого зелёного тумана, от которого так и веяло холодом, запахом влажной кладбищенской земли и… разложения. Сладковатый такой запах, не перепутаешь!

С ужасом Ефимович вдруг увидел, что прежде стелившийся по полу туман вдруг вздыбился волной, исказился и, превратившись в совершенно чудовищную рожу, распахнув тройную челюсть, рванул на него… и поглотил.

В себя Герман Наильевич пришёл рывком. Но глаза открывать не спешил. Тихонько пощупал руками вокруг себя и, убедившись, что лежит на постели, лишь тогда осмелился приоткрыть один глаз. Утро. Спальня. Его спальня, но…

Уже более решительно Ефимович открыл второй глаз и закрутил головой. Картина на месте. Висит, как ни в чём не бывало. И нет кровавого следа на стене. Взгляд скользнул к потолку… Лампы на месте… Нахмурившись, Герман Наильевич хотел было потереть ладонью лоб, но тут же остановился. Взглянул на чистую… чистую и неповреждённую ладонь, он откинул одеяло и с удивлением обнаружил на себе чистую пижаму. Ту же самую, в которой он… У Германа вырвался высокий, нервный, срывающийся смешок… и тут же оборвался.

Ефимович глянул на пол перед кроватью. И тапочки на месте. Там, где и должны быть… Но ведь ночью… Взгляд упёрся в пуфик, как и прежде стоящий у окна, там же, где и всегда. Лицо Германа исказила гримаса отвращения и из охрипшего, надорванного ночными воплями горла вырвался тихий, сдавленный вой, а по щекам потекли горячие, жгучие слёзы.

Пошатываясь, Герман Наильевич поднялся с кровати, привычно… его передёрнуло… сунул ноги в тёплые тапочки из овчины и, сгорбившись, поковылял к выходу из спальни. Вот… здесь он должен был удариться мизинцем о пуфик. Взгляд судорожно метнулся к стоящему в сторонке предмету мебели… а вот тут… Одной рукой утирая катящиеся слёзы, Герман приблизил лицо к картине, мягко коснулся её другой рукой… провёл пальцами там, где должен был остаться кровавый след от его ладони. Ладони, на которой сейчас даже шрама не видно. Кошмар? Не бывает таких кошмаров. Не бы-ва-ет!

Шаг за шагом Ефимович повторял свой ночной маршрут. Дошёл до лестницы, ведущей на первый этаж в гостиную. Тишина. Потоптался на месте, пытаясь высмотреть что-то на полу… не увидел. Выглянул во французское окно, ведущее на балкон, выходящий в сад, и, заметив возящегося там садовника, нахмурился. По нервам полоснуло раздраем в эмоциях, злостью, страхом и неприятием… Скатившись по лестнице едва ли не быстрее, чем сделал это ночью, Герман Наильевич выскочил на крыльцо парадного входа и замер на месте. Машины, его Бенца, не было не месте!

Мотнув головой, Ефимович зарычал и, прибавив шагу, рванул на задний двор. Там садовник наверняка занят уборкой после ночного забега хозяина дома. Улики уничтожает, тварь!