Архитектор Душ II (СИ) - Вольт Александр

— Ничего себе у фехтовальщиков зарплаты, — присвистнув, сказала Алиса, глядя на раскинувшееся за воротами имение.

— Это старые деньги, Алиса, — с легким снобизмом в голосе ответила Лидия, даже не повернув головы. — Такое не зарабатывают. С таким рождаются.

У кованых ворот, преграждавших въезд, застыли двое мужчин в строгих смокингах и темных очках.

Я достал телефон и набрал номер инструктора.

— Феликс Рихтерович, это Виктор Громов. Я подъехал.

Ответа не последовало, связь просто оборвалась. Через секунду массивные ворота беззвучно поползли в стороны. Мы медленно заехали на территорию, вымощенную брусчаткой, и припарковались у центрального входа. Нас уже встречал мужчина во фраке.

— Господин Громов, дамы, — он почтительно склонил голову. — Прошу следовать за мной.

Мы прошли через дом и вышли на задний двор. Там, на идеально ровной площадке с видом на море, стоял мужчина в свободных льняных штанах и распахнутой на груди рубашке.

Мой взгляд тут же почти автоматически, провел анализ. Ему было явно за пятьдесят, об этом говорили морщины у глаз и седина в волосах, что трепались под порывами ветра.

Но его тело словно принадлежало человеку значительно моложе. Дело было не просто в общей рельефности. Я видел специфически развитые, «взрывные» мышцы ног, мощные предплечья и кисти, способные выдержать долгое статическое напряжение и идеально прямую осанку.

Это была не просто хорошая форма. Это была анатомия, отточенная десятилетиями специфических, повторяющихся движений.

— Господин Громов, — сказал он, и по голосу я понял, что это и есть хозяин имения.

— Феликс Рихтерович, — я кивнул головой в знак приветствия.

— А, госпожа Морозова. Рад вас видеть. А вы… — он повернул голову и учтиво кивнул Алисе.

— Алиса Бенуа, — представилась она.

Он снова кивнул, а затем сделал молниеносный выпад в мою сторону и что-то бросил.

Я не успел подумать. Мозг еще обрабатывал картинку — блеск металла, летящего прямо на меня, а тело уже действовало. Рука взметнулась вверх сама, без приказа. Это было странное, почти диссоциативное ощущение, словно я был лишь зрителем в собственном теле.

Пальцы не просто схватили предмет, они легли на рукоять тренировочной рапиры единственно верным хватом. Большой палец лег на плоскую часть, остальные обхватили эфес. В то же самое мгновение ноги сами разошлись в стороны, колени чуть согнулись, а корпус развернулся боком, принимая базовую фехтовальную стойку.

Все это произошло за долю секунды, еще до того, как я успел осознать, что происходит. Это была чистая мышечная память. Не моя. Память Виктора Громова.

— Защищайтесь! — выкрикнул Феликс Рихтерович.

Краем глаза я лишь успел заметить, как он сократил дистанцию и занес шпагу для удара.

Глава 7

Тело встало в позицию само. Эта мысль была мимолетной, потому что в тот же момент сталь клинка Рихтеровича сверкнула на солнце. Пускай я никогда не брал в руки холодного оружия, но тело Громова, его мышечная память, помнила основы.

В следующий миг он уже был рядом. Его выпад был молниеносным и точно нацеленным прямо мне в грудь. Я не успел ни подумать, ни испугаться. Рука дернулась инстинктивно, и рапира отбила удар в сторону.

Звон стали разорвал тишину. Отдача от удара прошла по всему предплечью, заставив мышцы болезненно сжаться. Не давая себе ни секунды на передышку, я неумелым уворотом отскочил на шаг назад, разрывая дистанцию.

— Неплохо! — выкрикнул Феликс Рихтерович, и в его голосе не было ни капли злости, лишь азарт человека, который только-только входит в раж. Он не стал ждать, тут же делая очередной выпад.

И началось. Адреналин ударил по вискам, заставив сердце колотиться с такой силой, что, казалось, оно вот-вот пробьет ребра. Мир сузился до одной точки — до острого кончика его рапиры, который плясал передо мной, выписывая в воздухе смертоносные узоры. Он не атаковал всерьез, я это понимал. Он играл, прощупывал мою оборону, заставляя меня двигаться и реагировать.

Да, я понимал, что это оружие тренировочное и никакого вреда кроме болезненного удара и последующих синяков не будет, но, тем не менее, я отбивался, как мог.

Его клинок мелькал то справа, то слева. Удар, еще удар. Я отбивался неуклюже, мои парирования были рваными и запоздалыми. Каждый раз, когда наши клинки встречались, вибрация отдавалась болью в запястье и локте. Мышцы плеча, не привыкшие к такой нагрузке, горели огнем. Жилы на предплечье натянулись, как струны, готовые вот-вот лопнуть.

Я отступал. Шаг, еще шаг. Ноги двигались сами, но делали это криво и неуверенно. Я спотыкался, терял равновесие, но каким-то чудом умудрялся продолжать стоять на ногах.

Это было захватывающе! Пускай мне и было трудно, но я втянулся и отбивался, не глядя на то, что противник был явно опытнее и куда умелее! Мой разум человека с медицинским образованием фиксировал запредельную нагрузку на сердце и горящие от недостатка кислорода легкие, но впервые за долгое время я чувствовал себя не наблюдателем, а участником. Тело, ведомое давно забытыми воспоминаниями, двигалось, парировало, отступало, и я был с ним един. Каждый удар, каждый звон стали, каждая капля пота, стекающая по виску, — все это было по-настоящему, живо и невероятно увлекательно.

Рубашка-поло промокла насквозь и липла к спине. Дыхание сбилось, превратившись в хриплые и рваные вздохи. Я задыхался, но он не давал мне ни секунды передышки.

Феликс Рихтерович сменил тактику. Вместо коротких выпадов последовала серия быстрых секущих ударов. Его клинок свистел в воздухе, заставляя меня то уворачиваться, то подставлять свою рапиру под удары.

Звон, звон, звон. Я уже не пытался парировать технично, я просто отмахивался, как от стаи разъяренных ос, надеясь лишь на удачу и рефлексы.

И в какой-то момент, после очередной моей неуклюжей защиты, он оставил брешь. Я увидел это. На долю секунды, после широкого замаха, его бок оказался открыт. Но я не успел. Пока я соображал, что делать, он уже вернулся в стойку, и его клинок снова был направлен мне в горло.

Он играл. Он мог закончить этот «поединок» в любую секунду, но продолжал забавляться, наблюдая, как я, мокрый, задыхающийся, но настырный, продолжаю обороняться.

И тут он пошел в атаку всерьез. Это был косой, мощный удар сверху-вниз, нацеленный мне в левое плечо. Я понял, что отбить его не смогу — сил в руке почти не осталось. И тогда я снова двинулся на чистых рефлексах и мышечной памяти этого тела.

Вместо того чтобы отступать или парировать, я, резко согнув колени, пригнулся, уходя под его удар. Я почувствовал, как его клинок со свистом пронесся в сантиметре над моей головой.

В тот же миг, не разгибаясь, я развернулся на пятках. В голове пронеслось короткое воспоминание: смех, блеск шпаг на тренировке и голос друга из столицы, который показывал Громову этот подлый трюк.

Я попытался повторить его — ткнуть Рихтеровича эфесом рапиры в основание позвоночника. Грязный прием, хотя и не такой грязный, как удар в пах.

Почти.

В самый последний момент, когда победа, пусть и такая жалкая, была уже почти в руках, ноги предали меня. Левая запуталась в правой. Тело, измотанное до предела, отказалось выполнять сложный разворот. Потеряв равновесие, я, нелепо взмахнув руками, с глухим стуком сел на задницу, роняя рапиру на каменные плиты.

Рихтерович мгновенно развернулся и наставил шпагу в мою сторону, не давая мне ни шанса подняться.

Я сидел, тяжело дыша, и смотрел снизу вверх на кончик его рапиры, застывший в паре сантиметров от моей груди.

— Туше! — задорно воскликнул он. С его лица исчезла хищная сосредоточенность, сменившись довольной, почти мальчишеской улыбкой. Он опустил оружие, сделал шаг и подал мне руку, помогая подняться.

Я принял его руку и поднялся с земли. Хватка у Рихтеровича была стальной. Я увидел капельки пота на его загорелом лбу и широкую, довольную улыбку.