Император Пограничья 12 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Пока шла запись, подошёл Борис:

— Палаточный лагерь у каменоломни уже ставят. Двадцать больших шатров, полевая кухня, отхожее место. К ночи всё будет готово.

— Охрана?

— Десять дружинников посменно. Мало ли что в лесу.

Я кивнул. Организация шла полным ходом. Через неделю первые баржи с камнем пойдут по каналу. И вскоре начнётся полноценное строительство университетского городка.

Глядя на оживлённые лица людей, записывающихся в бригады, у думал о том, ещё зимой Угрюм был умирающей деревней. Сейчас — кипящий жизнью острог с полутора тысячами жителей. А через год здесь будет настоящий город с каменными зданиями академии, мощёными улицами, системой канализации. А когда-нибудь здесь будет стоять Бастион. Непременно будет…

Вечером я вернулся из палаточного лагеря у каменоломни, где проверял организацию работ. Полсотни человек уже обустроились, завтра потихоньку начнём добычу. В кабинете меня ждала гора документов — сметы на строительство канала, расчёты по оплате труда, заявки на материалы.

Дверь распахнулась без стука. Полина влетела в кабинет, размахивая руками:

— Прохор! Это катастрофа! Полная катастрофа!

Я не поднял головы от документов:

— Что на этот раз? Василиса взяла твою любимую кружку без спроса?

— Да при чём тут… — она осеклась, покраснела. — Не смешно! Я о серьёзном!

— Тогда сядь и говори спокойно.

Белозёрова плюхнулась в кресло, скрестила руки на груди:

— Никто не знает о Кощее!

— О чём ты?

— Мы же убили Лорда! Второго за полгода! Это же… это же…

— Подвиг? — подсказал я иронично.

— Да! То есть нет! То есть… — она запуталась, покраснела ещё сильнее. — Ты специально сбиваешь!

— Полина, переведи дыхание. А теперь объясни нормально, что тебя так взволновало.

Девушка глубоко вдохнула, выдохнула. Потом ещё раз. На третий раз заговорила уже спокойнее:

— Я разговаривала с приезжими купцами на рынке. Они даже не слышали, что мы убили первого Кощея, не говоря уже о втором! А ведь это огромная новость!

— И?

— Как «и»? — она снова начала заводиться. — Это же укрепит репутацию для наших магазинов! «Угрюмый Арсенал — оружие, которым убивают Кощеев!» — развела ладони в стороны, будто пыталась охватить невидимую картину.

Отложив карандаш, я откинулся на спинку стула. В её словах был смысл, хоть и поданный с чрезмерной эмоциональностью, которой я уже давно не видел с её стороны. Похоже, эта идея сильно её захватила.

— И что ты предлагаешь? Трубить на каждом углу?

— Нет, конечно, — фыркнула гидромантка. — Мы снимем рекламу!

Глава 8

На тренировочном полигоне Угрюма царила суматоха. Полина носилась между прибывшим из Твери режиссёром и группой дружинников, пытаясь организовать съёмку рекламного ролика.

— Прохор Игнатьевич! — Семён Градский, худощавый мужчина лет сорока с пышными усами, театрально воздел руки к небу. — Представьте: вы стоите на фоне восходящего солнца, плащ развевается на ветру, в руке сверкает клинок из Сумеречной стали! Камера медленно наезжает, музыка нарастает…

Я поморщился, переводя взгляд на Полину. Гидромантка умоляюще сложила ладони, безмолвно прося потерпеть. Святослав, мой двоюродный брат, давший наводку на этого деятеля искусства, предупреждал, что Градский — разорившийся театральный режиссёр, подрабатывающий рекламой. Но не упомянул о его склонности к чрезмерной драматизации.

— Никаких плащей, — отрезал я. — И никакой театральщины. Нужна суровая реальность — мы убиваем Бездушных, а не ставим оперу.

Режиссёр покраснел, усы задрожали от возмущения:

— Но как же художественный образ? Эмоциональное воздействие? Зритель должен почувствовать героизм момента!

— Зритель должен понять, что наше оружие надёжное и смертоносное, — парировал я. — Всё остальное — лишнее.

Полина заметалась между нами, пытаясь найти компромисс:

— Может, попробуем снять несколько вариантов? Семён Павлович, покажите свою версию, а потом снимем то, что хочет маркграф?

Михаил, оператор с профессиональным записывающим артефактом, молча настраивал сложное устройство. Кристаллы в его корпусе мерцали, готовые запечатлеть происходящее.

— Хорошо! — Градский хлопнул в ладоши. — Начнём с демонстрации оружия. Пусть ваши воины покажут мастерство владения! Но с чувством, с экспрессией! Представьте, что вы герои древних саг! Словно вы, как доблестные воины, шагнули в реальность прямиком из «Песни о Нибелунгах»!

Я мысленно усмехнулся. Если бы только этот болтун знал, что я помню времена, когда эти легенды только рождались из реальных событий. И что герои тех саг меньше всего думали о красивых позах — им бы выжить да честь сохранить. К тому же их боги определённо не одобрили бы такое использование воинской доблести для торговли. Хотя, учитывая практичность Всеотца, он бы, возможно, по достоинству оценил такую хитрость.

Дружинники переглянулись. Борис откашлялся:

— Воевода, мы что, правда должны… фиглярствовать?

— Делайте как обычно на тренировке, — махнул я рукой. — Никакого актёрства.

Первая попытка съёмки провалилась мгновенно. Градский требовал «больше страсти в движениях», дружинники двигались скованно, стесняясь камеры, а я категорически отказывался кривляться и произносить пафосные реплики вроде «Пред ликом тьмы мы — щит человечества!».

— Это невозможно! — режиссёр всплеснул руками. — Вы убиваете искусство!

— Я убиваю Кощеев, — сухо ответил я. — И продаю оружие, которым это делаю.

Ярослава, стоявшая в стороне со скрещёнными на груди руками, фыркнула:

— Может, просто покажете, как рубите чучело? Без всей этой мишуры?

Михаил включил артефакт, направив его на меня. Я взял глефу из Сумеречной стали и начал демонстрацию базовых приёмов. Но едва лезвие рассекло воздух, записывающий артефакт издал странный треск.

— Стоп! — Михаил в панике отключил устройство, проверяя настройки. — Что происходит? Артефакт сбоит! На записи… изображение искажено, маркграф окутан каким-то тёмным свечением!

Градский побледнел:

— Пятьсот рублей аренды! Если он сломается, я разорён окончательно!

Через десять минут Арсеньев, приглашённый по моей просьбе на случай если всё же потребуется ремонт артефакта, подошёл и осмотрел устройство. Максим нахмурился, проведя рукой над кристаллами:

— Остаточная энергия от битвы с Кощеем. Она искажает запись. Слишком много некротической силы пропитало это место.

— Всё пропало! — Градский схватился за голову. — Снимать невозможно!

— Погодите, — Ярослава подошла ближе, разглядывая искажённое изображение. — А ведь это… впечатляюще выглядит. Словно само оружие хранит след битвы с тьмой.

Все повернулись к княжне. Засекина пожала плечами:

— Используйте это как художественный приём. «Оружие, хранящее память о победе над Кощеем». Искажения создают ощущение остаточного присутствия побеждённого зла.

Белозёрова просияла:

— Гениально! Это же уникальный эффект!

— Новаторское искусство… Да, да! Это же постмодернистская деконструкция героического нарратива! Визуальная метафора борьбы света и тьмы, где протагонист несёт в себе отпечаток побеждённого зла! — он воздел руки к небу. — Это отсылка к ницшеанскому концепту «если долго смотреть в бездну», но переосмысленная через призму магического реализма! Тёмное свечение символизирует бремя героя, который, уничтожая монстров, сам становится частью тьмы! Какая экзистенциальная глубина!

Дружинники недоумённо переглянулись. Борис почесал затылок:

— Воевода, этот малахольный в порядке?

Ярослава закатила глаза:

— Это всего лишь остаточная некротическая энергия.

— Нет-нет! — Градский замахал руками. — Вы не понимаете! Это визуальная поэма о дуальности человеческой природы! Диалектическое единство противоположностей! Гегель бы заплакал от восторга!

Пока все обсуждали неожиданную находку, Скальд слетел с ближайшего дерева и уселся мне на плечо.