На золотом крыльце (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Эля нехотя протянула мне ладонь. Она, похоже, собиралась и дальше меня игнорировать, а я пока не решил — как вести себя в этом случае. Но раз директор командует — надо слушаться. Я прикоснулся к ее пальцам правой рукой, левой — ухватил ладонь кого-то из скороспелок. Ян Амосович замкнул круг, взявшись за руки Эльвиры и девчонки из младших, и закрыл глаза.

Все поступили по его примеру. Именно так было легче всего сконцентрироваться на эфире, не отвлекаясь на зримый мир. Я все еще мог видеть свои серебряные нити, но еще — к ним добавилось что-то вроде свечения от каждого из присутствующих в помещении людей: неяркое — от скороспелок, вполне приличное, хорошо видимое — от Ермоловой, какого-то веселого и теплого желтого цвета. Вокруг Полуэктова же сияла мощная полусфера, радужно переливаясь. Ну, и сгустки эфира плавали вокруг нас, как будто клочья тумана или клубы дыма — разных форм, размеров и оттенков.

— Vive et vivem pati, — на латыни произнес директор, и его руки засветились теплым зеленым светом, точно, как ворота колледжа.

От его пальцев пошла некая мерцающая волна, засияли зеленью ладони скороспелок, мальчишек и девчонок, потом — у Эльвиры и, наконец, у меня. На секунду я вообще перестал видеть — только приятная глазу зелень плескалась в сознании. С большим удивлением я почувствовал, как проходит усталость, расслабленность и дремота, как уходит туман из головы. Это было очень похоже на эффект от побудки Розена, когда он форменным образом вытряхнул меня из кровати зарядом бодрости!

— Hoc satis est, — Сказал Ян Амосович. — Это — довольно простая практика, подчеркну — при определенных условиях доступная даже цивильным. Сейчас каждый из вас поделился с Михаилом малой толикой своих сил, каждый из вас почувствовал себя на толику более уставшим. А Михаил — напротив — взбодрился, взгляните на него! Он уже не дремлет на ходу и готов работать. Полезная штука, не правда ли?

Определенно, впечатление ему произвести удалось. А мне было неловко — получается, я попользовался ими?

— Мы будем отрабатывать подобные вещи регулярно, — пообещал директор, как будто прочитав мои мысли. — Чтобы вы могли убедиться в важности концентрации. И каждый из вас окажется на месте Титова.

— А произносить формулы на латыни — обязательно? — спросила Эля.

— Не обязательно, — Полуэктов зачем-то отряхнул руки. — Все зависит от умения концентрироваться и от объема маны, которым вы можете управлять. Мне проще сосредоточиться, когда я произношу вслух то, что хочу воплотить в реальность. Латынь — привычный инструмент. Мы не используем язык Первой Империи Людей в обыденной жизни, однако, он красив, структурно логичен и его можно изучить — специалистов и книг достаточно. Эльфы используют квенья вместо ламбе, гномы — кхуздул вместо шпракха. Да и вообще… Маг бормочет заклинания на непонятном языке — что может быть естественнее?

Он хохотнул, помолчал некоторое время, а потом продолжил:

— Я — маг полноценный, прошедший вторую инициацию. Поэтому я не испытываю необходимости в начертании на полу, скажем, септаграммы и дополнительных рунических символов для структурирования потоков маны и жизненной энергии. Это и есть та самая академическая магия, которую вы, Ермолова и Титов, начнете изучать осенью, а вы, судари и сударыни, — он посмотрел на скороспелок и улыбнулся. — Вы — только после того, как закончите десять классов. А цивильным пришлось бы использовать не только септаграмму… Точнее — структуру звездного типа, с количеством лучей, соответсвующим числу участников практики, да… Не только ее, но и множество костылей. По центру — артефактор-накопитель, на концах лучей — отражатели или алхимические свечи, сам мел, тоже, конечно, не простой, на основе хорошего эфирного проводника — мумиё с Сахалина, например, или толченая кость некоторых хтонических тварей вполне подойдут… А вам, судари и сударыни пустоцветы, достаточно будет пальцем на песке намалевать звезду и встать на её концах. Знаете, чем цивильные отличаются от магов?

— Они не могут оперировать маной самостоятельно, — сказал кто-то из младших. — У них нет того, что мы зовем эфирным хранилищем.

— Абсолютно верно! — щелкнул пальцами Ян Амосович. — Этим и только этим. Что ж, экскурс в программу старших курсов закончен, переходим к занятиям. Садимся на кресла, судари и сударыни, и концентрируемся на стрелке часов! Кто отвлекается — получает стричку!

И мы расселись на креслах и стали пялиться на стрелку. И я получил стричку, потому что, как бы Эля на меня ни хмурилась, не смотреть на нее я не мог. Надевать с миниюбкой еще и чулки с подвязками — это уже не просто садизм, это — изощренное издевательство. Эти девчонки… Воистину не ведают, что творят! Или ведают?

* * *

Глава 10

Мебельное дело

— А почему подносом? — спросил Людвиг Аронович. — Почему не табуреткой, скажем? В столовой были свободные табуретки. Доннерветтер, проломил бы ему голову, и дело с концом! Его — на больничку, тебя — на кичу. Ай-ой, какая драматичная история бы получилась!

Седобородый кхазад в стильной серо-красной спецовке и какой-то странной вышитой бисером тюбетейке вел меня в новый корпус, где нам предстояло собирать мебель. Он оказался живеньким и разговорчивым дедом: с шутками и прибаутками вручил мне ящик с инструментами, термос с чаем, торбу с тряпьем (может, своей парадной одеждой) и еще — пятилитровую бутыль воды. И теперь продолжал общаться довольно активно.

Я пообщаться был не против в общем-то.

— Тут есть два ответа, — мы шли по тропинке, и за нашими спинами начала грохотать музыка — местные диджеи настраивали аппаратуру, скоро должна была начаться дискотека в «Клетке».

«Клетка» — это такой большой навес на воздухе. Большая крыша, колонны, резная решетка со всякими завитушками. А еще — неоновые лампы, стробоскопы и все такое прочее. Вечерами тут по пятницам устраивали дискотеку, а по субботам — танцы. В чем разница? В том, что на дискотеке все просто дрыгались и прыгали, а на танцах — реально танцевали традиционные танцы — народные и классические, в том числе — парные. Об этом я, если честно, думал с внутренним содроганием. От какой перспективы содрогался больше — сказать сложно: говоря напрямую, не чувствовал я в себе раскованности и принятия, чтобы весело выплясывать рядом с разгоряченными сверстниками, да и танцам бальным и народным меня как-то никто не учил. И вообще… Это же девушку! Приглашать! А ну, как нафиг пошлет, и что тогда — в монастырь идти? Или вешаться?

В воскресенье никаких танцев не предполагалось. Седьмой день недели считался официальным выходным, и воспитанники могли встретиться с родными или просто сходить погулять в Пеллу. Например — в церковь или на речку, или даже в Ингрию съездить, если с поведением вопросов не имелось.

Не мой вариант, в общем. Ни один, ни второй, ни третий. Я, с одной стороны, залетчик, с другой — помощник столяра, с третьей — ситуация с родителями аховая.

— Давай оба ответа, не стесняйся. Выкладывай! Нам еще пару минут идти, тут плитку кладут, прямой дороги нет, придется обходить, — гном в тюбетейке действительно свернул налево и пошел меж деревьями. — А мне просто так идти скучно.

Я пыхтел следом, ступая новенькими рабочими ботинками по протоптанной среди газона дорожке:

— Первый ответ очень простой: что было в руках, тем и вдарил. Нечего в таких ситуациях думать — надо бить, и всё… Я ж не знал, что обязательно вызывать на поединок!

— Теперь знаешь? — хмыкнул Людвиг Аронович, подбираясь к задней двери нового жилого корпуса с ключ-картой.

— Теперь знаю, — вздохнул я. — И отметку в личном деле имею.

— Ну, вот и ладно, в следующий раз будешь морду бить не как шпана уличная, а аристократично, в специальном загончике! А второй ответ? — он приблизился к дверям вплотную, провел карточкой в положенном месте, и мы вошли внутрь.