— Так я его сегодня видел, — сообщил я, усмехнувшись. — На рыбалку утром сходил. Смотрю, под конец, я уже и удочки смотал, какой-то островок по реке против течения плывет. И вроде как глазами зыркает.
Домовой уважительно посмотрел на меня, покачал головой:
— Побоялся он тебя. Он тоже силу чародейскую чует. А то бы точно утянул. У нашего водяного сила знаешь, какая? Он человека с саженей с пяти с берега к воде утянуть может! На рыбалку мужики уже с год, наверное, перестали ходить по одному.
Внезапно домовой замолчал, прислушался, потом сказал:
— Заговорил ты меня, Антон! А у меня с утра дел невпроворот…
— Подожди, — окликнул я его, протягивая бумажку, которую я утром обнаружил с записью «научись медитировать!». — Не знаешь, что это?
Домовой взял ее у меня, повертел в руках, оглядел со всех сторон, даже понюхал:
— Так ты сам её и написал. Нешто не помнишь?
— А ты знаешь, как медитировать?
Домовой подозрительно посмотрел на меня:
— Так это… Чародеи так к силе своей обращаются. Тебя никто не учил что ли?
Я пожал плечами, отрицательно качнул головой, попросил:
— Может, ты мне покажешь, а? Если можешь…
Трифон вздохнул, снова к чему-то прислушался, повертел головой, ответил:
— Ладно! Сейчас я по делам схожу. Крысы тут гнездо в коровнике вить начали. Вернусь, покажу. Никуда не уходи!
Он нахмурился, важно добавил:
— Один раз покажу, больше не буду! Понял?
Он вскочил, подбежал к двери и словно просочился в едва заметную щель между косяком и полотном. Я озадаченно вздохнул. Может быть, прояснится наконец, что вокруг происходит?
Домовой появился через час. Я уже даже задремал. Он появился прямо передо мной, словно черт из табакерки, скомандовал:
— Пересаживайся в кресло!
Старое кресло стояло в углу. Я послушно пересел, откинулся на спинку.
— Глаза закрывай! Руки на колени. Расслабь мышцы. Дыши животом по счёту! Раз — вдох, два — выдох. Вдох через нос, выдох ртом.
Я послушно выполнил команды.
— Раз!
Вдох.
— Два!
Выдох.
— Раз! Два! Раз! Два!
Потом, как мне показалось, он вдруг коснулся моего лба….
* * *
— Наконец-то! Сподобился! Дождались!
Глава 14
Жизнь и приключения сельского колдуна Василия Макаровича
Лесник Василий Макарович Острожский перебрался в Бахмачеевку три года назад. До этого он жил лет 20 в такой же неприметной деревушке за Уралом. Колдуны практически не стареют до самой смерти. Вот и Василий Макарович в свои 103 года выглядел максимум на 40 лет.
Поэтому он, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания из-за несоответствия возраста и внешнего вида, каждые 20–25 лет переезжал с одного места на другое.
Свой дар он, сын крестьянина из Вятской губернии, получил в 15 лет от умирающего мельника. Этот самый мельник, слывший в их деревне нелюдимом, неизвестно по какой причине вдруг стал привечать подростка из многодетной семьи, отец которого уехал на заработки и сгинул. Мельник иногда подкидывал Ваське работу, за которую рассчитывался либо мукой, либо деньгами.
В 1892 году в России случился неурожай. В центральных губерниях царил голод. В начале лета Василь пошел опять на поклон к мельнику — вдруг есть какая-нибудь работа? А если и нет, то попросить хотя бы муки в долг, а потом отработать при случае.
Из детей он в семье был старшим. Мать хваталась за любую, пусть даже самую грязную работу.
Мельник Федор, глубокий старик, у которого, несмотря на возраст, в густой гриве волос не было ни одного седого волоска, жил на окраине деревни. До самой мельницы, что стояла на реке, было еще с полверсты. Ходили слухи, что Федор знается с нечистой силой, под колесом его мельницы живет водяной, а по ночам моют волосы русалки, распевая тихие песни.
Василь обнаружил старика в горнице, лежащим на широкой лавке под маленьким окошком. Парень удивился — мельник лежал на лавке, а не на кровати. При этом он тяжело дышал — с хрипом, бульканьем и присвистыванием. Василь замер на пороге, не решаясь ни поздороваться, ни пройти дальше. Однако мельник открыл глаза и, обнаружив гостя, усмехнулся в нечесаную бороду и с трудом заговорил:
— Что встал? Воды дай! Кружка вон…
Василь зачерпнул кружкой воду из баклажки, протянул хозяину. Тот усмехнулся, взял, подержал в руке, сделал глоток и сказал:
— Долго жить будешь, Васька!
— Мне бы мучицы с фунт, дядя Федор… Взаймы… Я отработаю. Ты ж меня знаешь. Совсем дома есть нечего.
Мельник то ли закашлялся, то ли засмеялся, утёр выступившие на глазах слёзы и выговорил:
— Всё твоё теперь, Васька! И мука, и мельница… Раз мою силу на себя принял. В комоде вон возьми… Котомка там для тебя приготовлена. Слышишь?
Василь быстро закивал головой.
— Забери, — повторил мельник. — Там книга, деньги. Шишок придёт, всё расскажет.
Он протянул руку к комоду, показывая вниз, на дверцы.
— Забери и уходи! — выдохнул он. — Из деревни тоже уезжай. Чем быстрей, тем лучше!
Мельник закрыл глаза, вытянулся и замер. Умер. Василь испуганно бросился было прочь, но вспомнив предсмертные слова, вернулся, раскрыл дверцы резного деревянного комода, ухватил котомку. На столе лежал большой каравай ржаного хлеба. Парень вздохнул, ухватил и его, сунул за пазуху и выбежал прочь.
Придя домой, он выложил на стол ковригу мельниковского хлеба, вытряхнул из котомки остальное и испуганно огляделся по сторонам: убедиться, что рядом никого, только он один… На стол вместе с книгой выпали мешочек с монетами, толстенная пачка разноименных купюр и большой кованый нож. Василь осторожно взял его в руки. Нож оказался неожиданно тяжелым, деревянная рукоять обмотана тонким кожаным шнуром. Василь, едва касаясь, тронул лезвие пальцем, пробуя остроту. Разумеется, он тут же порезался. Парень отдернул палец и сунул его в рот. Капелька крови, оставшаяся на лезвии, вдруг зашипела словно вода на раскаленной сковороде и впиталась в сталь ножа. Василь удивленно открыл рот. Такого он даже представить себе не мог.
На улице послышались голоса. Василь поспешно сгреб нож, книгу и деньги в котомку. Впрочем, едва не порвав, он наощупь вытащил из пачки одну купюру — десять рублей — и выложил её на стол. Котомку успел опустить под лавку, пихнув её ногой как можно дальше.
В дом вошли мать с его сестрами. Мать устало опустилась на табурет возле двери, прикрыв глаза, положив натруженные руки на колени. А сестры, десятилетняя Нюша и шестилетняя Фенечка, подскочили к столу.
— Василёк! — радостно закричала старшая. — Василёк хлебушка принес!
Она ухватила каравай, откусила, протянула младшей. Мать открыла глаза, изумленно посмотрела на сына:
— Откуда?
Василь пожал плечами:
— Дядя Фёдор одолжил. Сказал, мол, потом отработаешь!
Он показал матери красненькую бумажку:
— И вот еще!
— Не говорите никому, ясно?
И пояснила:
— Лавочник взаймы в деревне уже никому не даёт. Только если в залог. У твоего дяди Федора тоже муки взаймы не допросишься. Так что лучше молчи!
Она повернулась к дочерям:
— И вы! Чтоб никому-никому! А враз то языки вырвут!
Мать забрала у него десятку, сообщила:
— Я в лавку!
Сообщить о смерти мельника Василь не успел. Сразу после ухода матери его вдруг сразу же скрутила жесточайшая лихорадка, и он неделю провалялся в беспамятстве.
Очнувшись, парень обнаружил у своей кровати сестренку Нюшу, которая сразу же убежала на кухню с криком:
— Мама! Мама! Василёк очухался!
Пришла мать. Нагнулась к нему, обняла.
— Очнулся, сынок? — она заплакала. Уже вечером, за ужином мать рассказала, что той же ночью и дом мельника, и мельница вдруг загорелись, словно кто-то поджёг. А собравшиеся со всей деревни крестьяне так и не смогли затушить пожар.
Голод они, конечно, пережили. Через месяц, памятуя наказ мельника, Василь настоял на переезде в город, в Вятку. Да и шишок, заявившийся сразу после болезни, напомнил об этом. Слуга колдуна выбрал момент, когда рядом никого не было, ни матери, ни сестер.
