Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина

Мы с мамочкой сидели рядом и смотрели, как за стеклом, развалившись на искусственной траве, дремлет гигант. Его грудь резко поднималась и опускалась, лицо беспокойно хмурилось.

— Почему он всё время спит? — шёпотом спросила я.

— Устал. Испугался, — пожала плечами мама. — Рождаться всегда больно и страшно, а он ещё и первенец.

В её голосе звучала безусловная нежность, а глаза светились.

— Зачем ты их выращиваешь? — я сдула пенку с горячего шоколада и сделала первый обжигающий глоток.

— Много зачем. Они будут жить дольше людей и доберутся до планет, долететь до которых человек за свою короткую жизнь не успел бы. Смогут работать в условиях, невозможных для нас. На Марсе, например. Представляешь? Будут справляться с задачами, слишком тяжёлыми для человека. Но пока они маленькие. И их придётся многому научить.

Великан за стеклом зевнул и повозился. Его лицо, наконец, разгладилось, стало мягким и безмятежным.

— Можно я тоже буду их учить? Можно, мам?

— Конечно, будешь. Когда подрастёшь. И тебя будут называть «Доктор Блант-младшая».

Мамочка улыбнулась собственным мыслям, а потом вдруг сказала:

— Ты ведь всегда хотела братика, Эви? Они тебе всё равно, что братики. Я взяла собственный генетический материал, чтобы создать их.

— Вот здорово! — обрадовалась я.

Я ещё не разобралась толком, что это значит — «взять генетический материал». Мне представлялось, что мама лепит гигантов, как человечков из теста. Но я поняла главное. Получается, я стала старшей сестрой для целой расы. Расы, которая когда-нибудь доберётся до звёзд, даже если люди не смогут. И от этой мысли радость, горячая, как шоколад, разлилась в душе.

Химера

Уезжая в отпуск, сестра оставила Пашке собаку. Нет, он ничего не имел против животных! Встретив доброго соседского пса, он всякий раз останавливался, чтобы потрепать его по лобастой голове, а бездомным блоховозам покупал паштет в баночках. Паша и сам давно мечтал об овчарке или солидном доге, чтобы и порода, и стать, и глазки умные. Но он здраво оценивал свои силы: ему не хватало выдержки даже на то, чтобы ходить в институт к первой паре. Какая уж тут собака?

Несмотря на всю любовь к животным, сестрин щенок Пашке сразу не приглянулся. Этакая козявочка на коротких лапах, нос приплюснут, морда в морщинах, голос тонкий. Бессмысленные круглые глазищи слезятся: то ли болеет, то ли грустно ему. Ещё и кряхтит, как старый дед.

— Жертва заводчика, — прокомментировал Паша снисходительно. — А ведь твой предок был волком!

Козявочка обнюхала его тапки, пару раз вильнула хвостом и шлёпнулась на спину, подставляя тугой живот. Паша сел на корточки и почесал собачье брюхо.

— Кто у нас сопит, как астматик? — спросил он, издевательски сюсюкая. — У кого пузо свисает до пола, а?

Ленка бросила на младшего брата грозный взгляд. Она как раз распаковывала приданое: лежанку, глубокую синюю миску и пакет особого диетического корма для мопсов.

— Арчибальда надо кормить дважды в день. Сырое мясо не давайте, — предупредила сестра. — Не разрешайте лазать на диван. Не спускайте с поводка. В миске всегда должна быть свежая вода, постоявшую он не пьёт.

Мать слушала, скептически подняв бровь. Скрестив на груди полные руки, она стояла в дверях кухни: передник перепачкан мукой, на плече полотенце.

— И гуляйте обязательно, — сестра указательным пальцем поправила очки, съехавшие на кончик носа. — Хотя бы по полчаса утром и вечером.

— Пашка будет гулять, — постановила мать.

— А чего я-то?

— Ты всё равно ничего не делаешь. Учёбу забросил, в институте неделями не появляешься. Разве так мы с папой тебя воспитывали?

Пашка пожал плечами. Когда на него ворчали, он молча пропускал нотации мимо ушей, невозмутимый, как воды Ганга. Мать и сестра обе были шумные, сердитые, легко заводились и могли кричать по целому часу. Паша принимал их упрёки с флегматичным равнодушием. Да, редко ходит на пары. Да, учится на тройки. В машиностроительном институте ему было скучно и тошно, он плыл по течению и с грехом пополам преодолевал сессии.

«У тебя ветер в голове!» — ругалась Ленка.

«Какой из тебя человек выйдет?» — расходилась мать.

И только отец молчал, навсегда застыв на фотографии с траурной лентой.

Пашка на все упрёки пожимал плечами. А шум ветра в башке ему даже нравился. Днём он впервые вывел Арчибальда на прогулку. Стояла ранняя весна: сугробы сгорбились и почернели, ручьи побежали по дорогам. Казалось, пар от талого снега поднимается в небо, клочьями цепляется за провода и верхушки деревьев. Уже хрустел, ломаясь, лёд на реке. Незадачливые старички с удочками, ничего не страшась, сидели над чёрными кружками лунок, как голуби на карнизе. Пронзительно пахло мартом.

Пашка немного побродил по набережной, стараясь не наткнуться на знакомых пацанов и стыдясь Арчибальда. Мопс лапой трогал лужи, фыркал, охал и аллергически чихал. Паша иногда оборачивался, чтобы проверить, не помирает ли сестрина собака. Нет, порядок, хвостом виляет! В парке он отстегнул поводок от шлейки, и Арчибальд, радуясь свободе, засеменил в ближайшие кусты.

— Порезвись, бедолага, — сочувственно сказал Паша. — Ленка, небось, тебя на короткой цепи держит!

Он потоптался на месте, чувствуя, что замерзает. Мелкий колкий снежок забился под языки расхлябанных кроссовок. Уши леденели без шапки, голые лодыжки зябли в коротковатых джинсах. Пашка убедился, что мопс занят раскапыванием какой-то падали, и пошёл в ларёк за горячим пуншем.

Дикий, не облагороженный мэром старый парк — настоящее раздолье для собаки! Есть гора песка, которую строители выгрузили ещё в октябре, да так и бросили. Водятся бесстрашные, нахальные белки и красногрудые дятлы. Можно подраться с другим псом за роскошную палку, вываляться в луже или откопать мёртвого ежа, который сдох ещё осенью и только сейчас оттаял. Пашка аж завидовал.

Он купил горячий кофе, погрел руки о картонный стаканчик и свистом позвал Арчибальда. Мопс откликнулся не сразу. Ломая кусты, он выбрался на дорожку. Палевые бока часто вздымались. Что-то темнело в пасти. Пашка сел на корточки и протянул руку.

— Дай-ка сюда!

Арчибальд, сопя, помотал башкой. Чтобы разжать ему зубы, пришлось надавить под углами челюстей. Крохотный предмет упал Пашке на ладонь. Неприятное чувство забилось в душу, словно колкий снег — в ботинки.

Это была кукольная ручка. Маленькая, розовая, с пухлыми пальчиками, кое-где уже откушенными. Собачьи зубы впечатались в мягкий пластик. Рука явно принадлежала не заморской длинноногой Барби, а какому-нибудь улыбчивому пупсу. Такие карапузы сидят в витрине «Детского мира», обряженные в чепчики, держат погремушки или бутылочки. Самые большие могут хлопать глазами и говорить. Но игрушечная конечность со следами собачьих укусов была совсем крошечной. Искалеченная кукла вряд ли была заводной, не говорила, а значит, не могла закричать и позвать на помощь, когда её ломали и рвали на части. Нет голоса — нет ручек.

Пашка потряс головой, прогоняя пугающие мысли.

— Расчленёные конечности находишь? — хмыкнул он, почёсывая лобик Арчибальда. Пёс тявкнул.

Обтерев находку о куртку, Пашка положил её в карман.

* * *

Вечером Ленка позвонила, чтобы проверить, как поживает «её хороший мальчик, самая сладкая булочка на свете». Мама, ворча и неумело тыкая в экран неловкими пальцами, переключила на видеосвязь. Держа телефон на вытянутой руке, она обошла их убогую двушку, показала лежанку, миску с водой и Арчибальда, который как раз жевал искусственный фикус в горшке. Сестра разразилась звуками умиления.

Пашка, спрятавшись от всего мира в наушниках, клеил за столом очередную поделку. Для него это было сродни медитации. Он успокаивался и приходил в благодушный настрой, собирая из непохожих друг на друга деталей что-то новое. Его увлечение мало кто понимал, но это и не требовалось. Под нежный тембр Тейлор Свифт, корпя над новой поделкой, он улетал в другой мир, где не было ни духоты их тесной квартиры, ни холода белых стен института, ни вечно сердитой матери.