Без обмана 9 (СИ) - "Seva Soth"

А далее Акияма повела нас в университетскую клинику Гейдельберга смотреть на искусство безумцев и оно произвело на всех разное впечатление.

— Смотрите, как тонко чувствовал этот человек, выходя за общепринятые рамки искусства! — восхитилась Мари, указывая на картину, где как будто детсадовец намалевал цветные круги карандашами.

Акума молча смотрел и кивал. Он не выспался, а пара кружек пива только усилила сонливость.

— Взгляните сюда, это моя любимая работа, — указала Акияма, — там расчлененное тело было разложено по нескольким островам, омываемых морем.

— Макото, эти картины ужасны, их авторы не умели рисовать, — шепнула мне Мияби так, чтобы никто не услышал. Полностью согласен. Даже толика гордости за Цукино Тенкая появилась. Наш с ним стиль прост и понятен, лаконичен.

— Вот эта ничего, — на иллюстрации, приглянувшейся Ануше, две девушки в обтягивающих шортиках хихикали вслед призраку монахини с большим животом. Или это парни с накрашенными губами, а монашка не призрачная, а бледная, и оделась в голубое? На самом-то деле талантливо нарисовано. Отлично переданы эмоции как ехидных и насмешливых девиц, так и чопорной женщины в рясе. Но сюжет откровенно психоделический. Конечно, надо еще контекст эпохи учитывать, возможно, я слишком плохо понимаю Германию начала двадцатого века.

Выставка занимала несколько больших залов в одном из университетских корпусов и обошли мы ее довольно споро.

— Я списалась с доктором фон Бейм, заместителем директора, и договорилась о встрече, — сообщила Момо по завершению осмотра музейного крыла клиники. — Она готова принять меня сегодня в течении дня. Ниида-сан, составите мне компанию? Остальные пока осмотрят другие достопримечательности.

Ph.D Ingrid von Beyme, как говорила табличка возле двери кабинета на втором этаже, оказалась монументальной женщиной. Настоящей валькирией — выше меня на полторы головы, широкие плечи, грубоватые черты лица, голубые глаза, веснушки, белокурая коса. Груди, среди которых можно потеряться. Ее легко представить с мечом на крылатом коне, ведущей в бой воинов Асгарда во славу Одина. Или сразу с дюжиной кружек пива, в традиционном костюме немецкой официантки с глубоким декольте.

Женщины поздоровались по-гайдзински за руку. Затем фон Бейм и мне протянула могучую ладонь и началось бодрое обсуждение на английском, в котором я ничего не понял. Может быть, мне стоит слетать в Лондон, чтобы Авалокитешвара даровала мне знание языка Шекспира? Сомневаюсь, что это именно так работает. По крайней мере, перелет на Гавайи ничего не дал. Ни гавайского, ни английского.

— Okay, let’s go to the storerooms and look at this statue (Хорошо, пойдемте в запасники и посмотрим на эту статую), — могучая доктор фон Бейм решительно поднялась из-за стола. Я почти понял, что она пригласила нас взглянуть на интересующий объект.

— Фон Бейм-сан любезно согласилась показать нам работу Тенкая. Вы представлены, как эксперт по его творчеству, — негромко сообщила мне Акияма-тян по дороге.

Музейные фонды находились в подвале. Сухом прохладном месте с высоким сводчатым потолком и кирпичными колоннами. Десятки стеллажей с произведениями искусства, не особенно меня впечатляющими. Все эти картины в стиле «безумного авангарда», до какого всяким Дали и Ван Гогам далеко. И среди них в стороне скромно сидит на коленях каменная красавица-кицунэ с затравленным взглядом. Ну привет, Мизуна-тян, мы с тобой еще не знакомы, но надеюсь, что однажды познакомимся по-нормальному.

— Что вы делаете? — доктор фон Бейм не ожидала моих действий. А я всего лишь приложил ладонь ко лбу окаменевшей девушки. Как будто собирался проверить температуру. Это и есть мое истинное намерение.

— Что вы делаете, герр Ниида? — доктор Ингрид даже позабыла, что говорить с гостями надо на английском, знания немецкого я ей не показывал.

— Удостоверяюсь, не одолела ли её простуда.

— Какой у вас необычный диалект. Как будто из средневековья, — оценила немка. Ну, ей виднее. Не знаю, каких наук она доктор. Психиатр или историк искусства. Теперь уже Акияма Момо осталась за бортом беседы.

— Учился по старинным фолиантам, — соврал я.

— И всё-таки, что вы делаете? Для чего прикоснулись ко лбу?

— Испытую отделку поверхности. Воспроизвести строение кожи так, дабы персты ощущали её как живую — сие воистину есть высочайшее мастерство ваятеля. Верую, что сам Цукино Тенкай сподобился исполнить сей шедевр. Фрау фон Бейм, сие искусство обязано вернуться в Японию.

— Вы разговариваете очень странно. Как я уже сказала фрау Акияме, фонды музея Принцхорна не продаются.

— Отнюдь не предлагаю вести торг оными. Позвольте договориться о временной мене. Сию скульптуру выставим мы в Токио, с указанием принадлежности музею вашему. К вам же отправятся… ну… положим, полотна Кэки Гато. Они всецело подпадают под определение «искусства безумцев» и более пристойны стенам вашим, нежели сия невероятно жизнеподобная работа.

— Ниида-сан, о чем вы говорите, — окликнула Момо-тян, — почему не на английском?

— Я предложил обмен экспозициями. Эта девушка на картины Кэки Гато. Дайте им рекламу, если фрау спросит.

Я получил передышку, пока женщины снова перешли на английский. Еще раз «измерил температуру». Возможно, имеет место самообман, но я как будто бы почувствовал разницу в пару градусов, описанную в журналах Аненербе. А если… достал из рюкзака детектор оборотней и включил. Теоретически, колебания одической силы сохраняются всего несколько дней после смены облика, но что, если это справедливо только для человеческой ипостаси? Лампочка на приборе начала моргать.

— Да что вы такое делаете? Что это такое? — мои манипуляции не остались незамеченными Ингрид-сан.

— Обличитель незримых лучей, — соврал я, — али не ведаете того, что Цукино Тенкай, ваятель сего изваяния, по всей вероятности, погиб в Хиросиме во время большого взрыва? Нет, не пугайтесь, число лучей ниже опасной меры.

— Подобные проверки нужно согласовывать! — недовольно воскликнула крупная женщина.

— Простите во имя Господа за самовольство. Но ныне я всецело удостоверился в происхождении сей работы. Где еще изваяние могло вобрать в себя эманации?

И снова несколько минут разговоров на английском, сопровождаемых демонстрацией картин Кэки Гато на смартфоне. По его окончанию Акияма заулыбалась, но как-то очень смущенно.

— Ниида-сан, доктор фон Бейм предварительно одобрила обмен, хотя финальное решение не за ней, но… по ее оценке, Кэки Гато — человек с глубоким диссоциативным расстройством личности. Его искусство — это отчаянная попытка его подсознания показать свой собственный раскол. Этот художник страдает от невыносимого чувства внутренней пустоты. Ингрид-сан выразила надежду, что Кэки-сенсей получает всю необходимую медицинскую помощь.

Не сказать, что прямо-таки тревожная новость. Я не сумасшедший и никакого расстройства у меня нет. Однако объединение памяти двух жизней, пусть и с огромным преобладанием меня нынешнего, не могло не оставить уж совсем никаких следов.

— Я просто очень сильно старался подражать Цукино-сенсею. Если вам так будет спокойнее, принесу вам справку от врача, — вот же я обманщик! Ни к какому психиатру я не собираюсь. А бумагу, если все же попросит, подделаю. Доктор Ямада, тот, что тануки, наверняка любой бланк выпишет.

Выбрались из подвала, заработала мобильная связь, поступил телефонный звонок.

— Got mit dir, — поздоровался я на старонемецком. Если уж получил нечаянное знание устаревшего языка, то почему бы и не начать извлекать из него пользу.

— Ниида, вы что, знаете немецкий? — удивилась Хикару-тян. — Мы с Амано-саном слегка завязли в архиве и я вас не смогла встретить. Извините.

— Ничего страшного, Хошино-сан. Спешу вас обрадовать — Акияма Момо договорилась о транспортировке одной из скульптур в Японию, в обмен на выставку картин Кэки Гато, — сама Момо увлеченно болтала с немкой на английском, и если не обладает лисьим слухом, то точно не сможет подслушать мой разговор.