Странные люди - Демина Карина

А еще альбомы…

Вот кто так рисует-то? И ладно, красота… но достоверность! Где достоверность?! А потому будут говорить, что Елена снова придирается! Красная ручка черкала лист за листом, а тоска не отступала.

Будут говорить, что срывает злость.

Что из-за развода всё.

И личной неустроенности.

Что от этого у Елены ненависть ко всем молодым и красивым… а что почка на рисунке похожа на банан, это так, ерунда. Не всем же живописцами быть.

Впрочем, очередной альбом порадовал.

Нет, не так. Елена даже замерла.

Неужели…

Она перелистнула страницу. И еще одну… вот могут же! Могут, когда захотят… и главное, не только рисунки, но и подписи верны. И расписаться под такой красотой – одно удовольствие. Бутерброд и тот вкус обрел, а жизнь, пусть и ненадолго, но смысл.

Ночью, правда, снился Федюня, который бегал вдоль забора и умолял впустить его, клялся, что всё осознал и раскаялся. Но Елена почему-то ему не верила. Может, потому что взгляд у Федюни был на редкость хитрым. А может, настораживал скальпель, который Федюня прятал за спиной, но как-то так, что Елена все равно его видела.

И не впустила.

А проснулась совершенно разбитая, без сил и снова почти проспав на электричку. И собираться пришлось впопыхах.

– Здравствуйте, Елена Петровна! – за воротами обнаружился Лялечкин в компании хмурого мужика, который ворота осматривал препристально. Даже пальчиком краску сковырнул, а потом поднес к носу и понюхал. И только после этого посмотрел на Елену.

Тоже хмуро.

И даже обвиняюще. Ну да, потрескалась краска. А что он хотел? Дом старый, еще от отца Елене доставшийся, а потому и уцелевший при разводе, в отличие от квартиры, которая вдруг оказалась собственностью Федюниной маменьки.

– Как спалось? – поинтересовался тип.

– Спасибо, плохо.

– Это мой… дядя… четвероюродный.

– Из Караганды, – вспомнила зачем-то Елена.

– Что снилось?

– А вам какое дело? И вообще… мы опаздываем.

– Я провожу, – сказал дядя из Караганды и руку протянул. – Сумку давай… давайте.

Елена и дала. Во-первых, дядя не походил на человека, который с радостным воплем скроется в лесочке, чтобы сжечь журнал отработок. Во-вторых, сумка сегодня казалась еще более тяжелой, чем вчера. В-третьих, времени на споры не оставалось, а без сумки идти выходило быстрее.

Да и… пахло от него приятно.

Странно. И смутно знакомо. Запах этот едва уловимый успокаивал, что, наверное, тоже должно бы подозрения внушать. Но Елена устала, да и электричка опять же…

– Елена, – представилась Елена, потому что Лялечкин, плетшийся сзади с видом полным тоски, явно не собирался знакомить её с дядей.

– Елизар… магистр…

– Биологических наук, – подскочил Лялечкин. – Специалист по анатомии…

– Специалист? – Елена прищурилась.

А дядя из Караганды нехотя кивнул.

– Что ж… рада, что будет кому позаниматься…

Она вдруг поняла, что не помнит имени Лялечкина. Вот совершенно.

– Есть сложности? – Елизар обернулся, одарив Лялечкина хмурым взглядом.

– Да как сказать… с одной стороны его рисунки на редкость точны, даже великолепны…

Мальчишка прямо расцвел от похвалы.

– С другой стороны, с его обмороками в анатомичке явно надо что-то делать. Ладно, раз или два… это понять можно. Но как он собирается учиться, если от одного вида крови бледнеет.

– Мы над этим поработаем, – почему-то прозвучало так, что Елена даже усовестилась. – Это дело привычки.

– Совершенно с вами согласна.

На станции было людно.

Елена раскланялась с Марьяновной, что спешила на городской рынок с урожаем ранней клубники. И с Петровым, который тоже вез клубнику, а потому поглядывал на Марьяновну хмуро, видя в ней конкурента. Перебросилась парой слов с соседкой. И ответила на приветствие Ангелины, которая прежде-то до приветствий не снисходила. А тут и поднялась даже, и подошла, правда, стало сразу понятно, что интересовали Ангелину не дела Елены, но четвероюродный дядя Лялечкина.

– Доброго дня, – промурлыкала она, протянув тонкую руку, украшенную пятеркой звонких браслетов и когтистым маникюром со стразами. – Всегда приятно видеть нового человека в наших краях.

– Доброго, – Елизар хмуро посмотрел на Ангелину. На руку. И снова на Ангелину. Вздохнул тягостно и, изобразив поклон, руку поцеловал.

Надо же…

Удивилась не только Елена. Ангелина икнула.

А потом почему-то побледнела. И руку за спину убрала, должно быть, впечатлившись манерами.

– О! Новые люди! – Светка Воронцова, как всегда, прискакала перед самым, считай, прибытием электрички в сопровождении старшего сына и двух чемоданов на колесиках. – Слышали, у нас маньяк завелся!

Это Светка произнесла с обычным своим энтузиазмом.

– Врут, небось, – отозвалась тотчас Марьяновна, которая Светку недолюбливала. Из-за энтузиазма и еще потому, что клубника у Светки росла большая, сочная и куда более конкурентоспособная, чем у самой Марьяновны.

– Вчера снова женщина пропала! Из «Светика». Ко мне из полиции приходили, – Светка указала сыну, молчаливому долговязому подростку на место рядом с собой. – Спрашивал, не видела ли чего…

«Светик» – это «Светлый путь» надо полагать.

Соседний садовый кооператив.

– Точно! Еще по осени писали, что девчонки эти, – подхватил Петрович. – Студентки которые… в лесу заблудились.

Эту историю Елена помнила крайне смутно, поскольку пребывала в стадии активного развода с переездом вкупе, но за консультацией к ней не обращались. Стало быть, тел пропавших не найдено.

– Точно маньяк.

– Ах, какой ужас, – томно произнесла Ангелина, прижимая руку к груди. И почему-то посмотрела на Елизара. Светка тоже на него посмотрела, но скорее из простого человеческого любопытства, чем из намерения завязать близкое знакомство. Все-таки, помимо пятерых отпрысков у Светки и супруг имелся, где-то там… главное, что вскоре на Елизара смотрели все.

И Лялечкин тихо-тихо произнес:

– Это мой дядя… четвероюродный. Он недавно приехал.

К счастью, подошедшая электричка избавила от необходимости продолжать беседу.

Часть 2. О сложностях преподавательской работы

В поезде, который пах железом и людьми, качало и гремело, и грохот этот, качания и гром изрядно мешали сосредоточиться на мыслях. Еще и слабость то и дело накатывало. Тело, поздно спохватившись, осознало себя в новом мире и теперь спешило приспосабливаться к нему.

Потому бросало то в жар, то в холод.

Зубы ломило. И в целом ощущение было премерзостным. И даже когда Лялечкин приоткрыл окно – и ведь не просил же Елизар, сам догадался – легче стало ненадолго.

– У вас жар, – женщина, до того сидевшая напротив, наклонилась и положила рук на лоб. А потом нахмурилась, но руку не убрала, хотя сила и качнулась к ней. И даже впиталась в кожу – контроль при адаптации тоже страдал. – Горло болит? Насморк?

– Это… просто… после перехода.

– Перелета, – поправил Лялечкин. – Дядя плохо переносит дальние поездки.

Руку она убрала, но не побледнела и не поспешила вытереть платком. Странная… или это контакт с нежитью так сказался?

Женщина, забрав сумку, нырнула в неё, и что-то там шебуршалась, перекладывала, а потом достала пластинку с розовыми пилюлями и бутылочку воды.

– Выпейте две. Температуру собьет, но вам не стоило из дома выходить.

Не стоило.

Но батон закончился, не говоря уже о сыре. А магазина в поселке не имелось. И в другое время он бы потерпел, конечно, но не после перехода.

С собою же не возьмешь. Почему-то после перехода еда обретала на редкость мерзостный вкус. Главное, даже сами портальщики не могли объяснить, почему так.

– Пейте! – произнесла женщина и чуть нахмурилась.

Елизар посмотрел на таблетки.

И выпил.

Отравить некроманта сложно, а ей всяко приятно… хотя, конечно, странная. Нормальные люди некромантов сторонятся, вон, та, другая, до сих пор поглядывает настороженно.